Саша тоже ходила вместе с матерью и искренне молилась. Вот только…
Девушка почти знала, КТО именно помог ей выздороветь. Но никому об этом не рассказывала — все равно не поверят. И Бога благодарила совершенно искренне, ведь тот, кто исцелил ее, не очень походил на человека. А вот на ангела — очень.
Особенно глаза. Серебряные, с фиолетовым пульсирующим зрачком.
Это произошло дней через десять после их переселения в новую квартиру. Мама убежала собирать документы для поездки в Израиль, а Саша сидела в коляске возле окна, с тоской наблюдая за игравшими внизу детишками.
Девушка не разделяла оптимизма матери, она знала, чувствовала — там, в Израиле, ее не смогут вылечить. Поддержать — да, облегчить страдания — да, оттянуть конец — да. Но не вылечить. И ей никогда не сидеть там, внизу, возле песочницы, наблюдая, как возится с ведерком ее малыш…
Резкий звонок болезненно рванул барабанные перепонки, Саша вздрогнула и оглянулась. Звонок повторился.
Кто это там? Снова журналисты? Или эти, из мэрии, все еще не оставившие надежды уговорить их с матерью добровольно переселиться в другую квартиру, тоже неплохую, но на самой окраине, в чистом поле, среди необжитых новостроек.
Ай, не станет открывать, кто бы там ни был! Во‑первых, сделать это, сидя в инвалидном кресле, довольно трудно, а во‑вторых, нет ни сил, ни желания общаться даже с представителями того фонда, что собирает для нее деньги на лечение.
— Саша, откройте, прошу вас!
Мягкий мужской голос, бархатный, располагающий. И очень убедительный.
Девушка уже направилась к входной двери, но потом нахмурилась и остановилась:
— А почему я должна вам открывать? Я вас не знаю. Если вам что‑то нужно от нас — дождитесь мою маму, она придет где‑то через час.
— Мне ничего не нужно от вас, а вот тебе от меня — нужно.
— Что? Деньги? Так это только через фонд, так мы с мамой не берем.
— Нет, не деньги. Жизнь.
— Что?!!
— Мы так и будем через дверь перекрикиваться?
Он сказал — жизнь? Он…
Саша больше не раздумывала ни секунды, будь что будет! Она торопливо покатила коляску к двери, отперла нижний замок, с трудом дотянулась до верхнего, щелкнула им, толкнула дверь и…
Ахнула, прикрыв рот ладошками.
На пороге стоял… ангел?
Высокий, стройный, с безупречными чертами лица, с молочно‑белой кожей, с длинными волосами цвета платины и огромными серебряными глазами.
Но самым удивительным, самым завораживающим были зрачки гостя — пульсирующее фиолетовое пламя.
— К‑кто вы? — прошептала девушка.
— Я пришел помочь тебе. — Мужчина захлопнул за собой входную дверь и присел перед Сашей на корточки. — У нас очень мало времени, скоро вернется твоя мама, а она не должна меня видеть. Никто не должен меня видеть.
— Но почему? Вы… ты… ангел?
— Так меня еще никто не называл, — усмехнулся мужчина. — Так, давай‑ка пройдем в комнату и начнем.
— Что начнем?
— Лечиться.
— Но…
— Саша, я прошу тебя сейчас мне не мешать. Не спрашивай, не говори, просто закрой глаза и полностью расслабься.
— Хорошо.
Она поверила незнакомцу сразу и безоговорочно. Хотя вполне могло оказаться, что она впустила в дом маньяка. Но Саша просто знала, чувствовала — это не маньяк. Этот человек… или не человек? В общем, он поможет.
А потом началось ЭТО.
Незнакомец уложил девушку на диван, склонился над ней, закрыл глаза и соединил руки в полуметре над солнечным сплетением Саши. И снова повторил:
— Закрой глаза и расслабься.
Она послушно выполнила его просьбу. И в следующее мгновение ощутила, как через солнечное сплетение в нее полилась энергия. Мощный, неудержимый поток, добирающийся до каждой клеточки ее тела, в том числе и до тех, чужих, убивающих ее. И если ее собственные клетки этот поток словно заряжал силой и светом, то чужие клетки корчились и съеживались, ослабляя смертельный захват…
Нельзя сказать, что это было не больно. Больно, и даже очень. Так больно, что в какое‑то мгновение Саша потеряла сознание.
А когда очнулась — рядом никого не было. А в теле ощущалась давно уже забытая легкость. И…
Девушка вдруг поняла, почувствовала — раковые клетки умерли. Сдохли. Они еще есть, но это уже мусор. Который надо всего лишь вымести из организма.
Она выполнила просьбу незнакомца и никому не рассказала о его визите. И только в церкви каждый раз благодарила Всевышнего за присланную помощь…
Уши немного заложило — самолет пошел на снижение. Сидевшая рядом дама постпостпостбальзаковского возраста, на протяжении всего полета пытавшаяся увлечь загадочного красавчика если не беседой, то щедро открытым для всех желающих силиконовым бюстом, предприняла последнюю попытку сближения:
— А вам куда потом? Если хотите, я могу вас подвезти, у меня в аэропорту машина на стоянке. А то наши московские таксисты совсем обнаглели, увидят иностранца и заламывают тройной ценник!
— Спасибо за предложение, но я лечу дальше, — растянул губы в холодной улыбке Кай. — У меня в Москве пересадка.
— Жаль, — шлепнула лицевым силиконом дама. — Но если вам в Москве когда‑нибудь понадобится гид…
— Не понадобится, — резко оборвал прилипчивую тетку Кай, еле удерживаясь от приказа встать и громко проорать на весь салон песню о рюмке водки на столе из репертуара Григория Лепса.
— Как хотите, — поджала губы дама. — Была бы честь предложена!
Да уж, предложенная честь никак не могла добавить позитива в и без того депрессивное состояние мужчины. Казалось бы, он летит домой после знакомства с будущей женой, прошедшего очень даже гладко — Брунгильда явно была неравнодушна к жениху и до нынешней встречи, а теперь и вовсе сомлела. Нет, девушка не вешалась на шею Каю и в обморок при виде мужчины не падала, наоборот — она держалась подчеркнуто дистанцированно и обращалась к жениху исключительно на «вы».
Но эмпата не обманешь! Кай в первые же секунды встречи ощутил мощную волну физического вожделения, накатывающую на него со стороны ледяной принцессы.
Вернее, Снежной королевы, если уж он Кай.
И этот диссонанс между замороженным внешним обликом и пылающим внутри девушки пламенем не мог не возбуждать. Вот только…
Ни о каких пирогах и играющих с собакой детях и речи быть не могло. Как и о душевном тепле, об утренней нежности, об искренней заботе, о постоянной настроенности друг на друга, в конце концов!
Потому что Брунгильда Вюрнсдорф была истинной арийкой, именно такой, какой и должна быть будущая Мать Нации. Выдержанная, трезвомыслящая, фанатично преданная делу возрождения расы, без каких‑либо моральных заморочек в отношении недочеловеков, и абсолютно, тотально, безнадежно лишенная души.
Человеческой души, с ее сомнениями, метаниями, жаждой любви и тепла.
По сути, Брунгильда Вюрнсдорф была молодым клоном Греты Ландберг, матери Кая. Причем усовершенствованным клоном, поскольку никаких дурацких влюбленностей, как у Греты, у среброглазой красавицы в анамнезе не имелось.
Секс был, на этот счет члены «Аненербе» не заморачивались — всего лишь физиологическая потребность организма, не более. Захотелось расслабиться — пошел и нашел подходящего партнера.
Но Кая его невеста хотела совсем иначе — полностью и целиком. Чтобы этот необычный мужчина был только ее и ничей больше! Ведь секс с ним должен быть ошеломляющим!
Только секс. Только неудержимое физическое влечение. И ничего больше…
Навсегда. На всю оставшуюся жизнь. Без вариантов.
Было отчего впасть в депрессию. А тут еще эта мартышка с натянутой за уши физиономией! На мумию ведь похожа из‑за чрезмерного увлечения пластикой и ботоксом, а туда же!
Может, все‑таки заставить ее спеть? Все веселее будет.
Ладно, пусть живет спокойно, все равно уже приземлились. Хорошо хоть, что следующего рейса ждать совсем недолго, уже через полчаса начинается регистрация билетов. Надо будет устроиться в ВИП‑зале, дабы избежать возможных эксцессов, нейтрализовывать которые у Кая не было ни сил, ни желания.
Душевных сил. Эмоциональное выгорание — премерзкая штука.
Из ВИП‑зала Кай вышел за десять минут до окончания регистрации, когда практически все пассажиры уже ждали вылета в накопителе и никакой очереди у стойки регистрации не должно было быть.
Там вообще никого уже не было, что не могло не радовать.
Не могло, но не радовало. Так, отметил машинально, да и все.
Кай сдал в багаж чемодан, получил посадочный талон и направился к паспортному контролю, краем глаза заметив торопливо бегущую к стойке регистрации тоненькую девушку в изящном дорожном костюме, за которой раздраженно катился, скрипя и подпрыгивая, не менее изящный дорожный чемодан.
