От такой поддержки Елисея передернуло. Вот дура! На себя бы посмотрела, «молодуха», прежде чем ему на возраст указывать. Граф зло заправил за воротник белоснежную салфетку, взял в руки нож, чтобы намазать на румяный рогалик масло, и внезапно ощутил в пальцах предательскую дрожь. Он сам не мог разобрать, отчего его трясет: от злости или от волнения. Елисей очень не хотел, чтобы дотошная Янина Дмитриевна его раскусила и прознала про яшму. А теща – не жена, с мозгами у нее полный порядок, понятно, в кого Натали такой головастой уродилась.
– Мне и вправду нездоровится. Пойду воздухом подышу, – сообщил граф и поспешил убраться из столовой.
– Ой, батюшки! Заболел! Я же говорю, давление! – запричитала Анастасия. – Надо за доктором послать. Степан!
– Не надо доктора, – строго сказал Елисей. – Само пройдет.
– Звали, барыня? – дворецкий уже был на месте.
– Седлай Воина да харчей мне собери.
– Как же, Елисей Петрович, а давление?! – встревожилась жена. Она обычно не перечила мужу, но когда дело касалось его здоровья, превращалась в наседку, защищающую несмышленого птенца. – Степан, ступай за доктором!
– Седлай коня, Степан! – рявкнул граф, и дворецкий, зная, кто в доме хозяин, отправился выполнять распоряжение Елисея.
– По миру пойдем, как пить дать пойдем, – сказала вслед зятю Янина Дмитриевна, подозревая недоброе.
– Эко вы наговариваете, маменька. Мы во всей губернии всегда самыми богатыми были.
– Именно, что были. Пока Смолин все наше состояние не промотал. Пока папенька был жив, он не позволял твоему мужу транжирить, а тепереча управы на него нет.
– А как же алмаз? – вступила в разговор Натали. При этом слове обе барыни чуть не поперхнулись чаем. Они обернулись и посмотрели на девочку, будто бы до этого ее в столовой не было и тут вдруг она материализовалась. Натали они считали ребенком, ничего не смыслящим во взрослых разговорах, а значит, словно бы и не слышащим их.
– Какой такой алмаз?
– Откуда тебе про него известно? – всполошились барыни.
– От деда. Он сам мне про него рассказывал. Говорил, вот заневестишься – будет тебе приданое.
Про то, что в их семье хранится алмаз размером с абрикосовую косточку, Ветлугины-Смолины старались помалкивать, чтобы лихие люди на него не позарились. Дед Натальи, Иван Ильич, скончался четыре года назад, когда девочка была совсем ребенком и, по разумению родни, ничего с тех пор помнить была не должна, а уж понимать произошедшее в минувшие времена – тем более.
– Никакого алмаза нет. Это шутка такая, – ласково произнесла Янина Дмитриевна, сомневаясь, что Натали ей поверила. – Ты вот что. Шутка – не шутка, а зазря о ней не болтай. И так скоро по миру пойдем.
– Не извольте беспокоиться, болтать не буду – дед не велел. Я согласна отдать алмаз на поправку дел. Пусть я буду бесприданницей, но по миру нам всем пойти не дам.
– Вот чего удумала. Бесприданницей она будет! – заворчала барыня, не зная, что возразить на неожиданно разумные доводы внучки. – Мала еще о приданом думать! Ишь, от горшка два вершка, а уже в невесты метит. Поела? Все, ступай из-за стола.
Когда Натали вышла, Янина Дмитриевна, проверив, не подслушивает ли кто под дверью, зашептала:
– Как бы Елисей Петрович до алмаза не добрался.
– Но маменька…
– Не перебивай, я знаю, что говорю! С твоего мужа станется, ни перед чем не остановится, окаянный. Я придумала, как алмаз спрятать понадежнее, – она еще раз оглянулась и зашептала совсем уже тихо, посвящая дочь в свой хитроумный план.
– А девка-то у нас уже подросла, скоро и вправду придется приданое собирать, – сказала Янина Дмитриевна в полный голос, – давая понять Анастасии, что разговор об алмазе закончен.
Воин – сильный, умный, вороной красавец-трехлетка, его дорогой друг и самое близкое существо – уверенно шел по лесной дорожке, унося его в чащу. Елисей пребывал в глубокой задумчивости, и ему было все равно, куда ехать, лишь бы подальше от дома, где ядовитая и острая на язык теща и заботливая до тошноты жена. Воину он доверял, конь отлично знал окрестности, но почему-то направился в лес вместо того, чтобы идти по полю. Эти места граф знал хорошо – здесь он родился и с юности вместе с дядей ходил на охоту. Заблудиться в этих лесах было сложно, так как рядом шумело море. Сбившись с пути, всегда можно выйти к нему, а у моря берег один – куда-нибудь да выведет. Главное, не увязнуть в топях. Графу также было хорошо известно, насколько коварен здешний лес. Вокруг болота, того и гляди засосет, поэтому глубоко в лес он старался все же не забираться.
Из головы Елисея не выходила яшма и буквы, написанные на ней. Кто ему их присылает, он догадывался. Ведьма – больше некому. Как она это проделывает, для графа оставалось загадкой. С тех пор как много лет назад она явилась в его дом, он приказал больше и близко ее не подпускать к имению. Но она как-то проникала. Одно слово – ведьма. В чертовщину Елисей верил неохотно, а вот в слабость человеческой души, в ее подлость и жадность верил. Скорее всего у нее в доме сообщник, который ежегодно подсовывает ему камни, да не абы куда, а в самые труднодоступные для посторонних места. Однажды, например, он обнаружил яшму у себя в головах в опочивальне. Проснулся, а она уже там лежит.
«ЛОЗАНА, ПОЛОНИЯ…» – решал он мысленно ребус.
Его размышления прервал внезапно остановившийся Воин. Конь взбрыкнул, да так, что граф подался вперед, уткнувшись носом в гриву. Елисей услышал шорох и треск, после которых из кустов показалась мохнатая спина медведя. Конь учуял зверя раньше, чем тот себя обнаружил. Услышав протяжный медвежий рев, Воин понесся вперед.
– Стой, стой! – пытался удержать коня наездник, но тщетно – напуганное животное, каким бы разумным оно ни было, подчинялось прежде всего инстинктам.
Дальше лежал бурелом, а Воин продолжал скакать, ничуть не снижая скорость. Коня не остановил лежащий на пути широкий ствол платана. Он одним прыжком перемахнул преграду. Смолин не удержался в седле и кубарем полетел на землю. В глазах графа вмиг потемнело.
Голова гудит, спина ноет, при дыхании ощущается боль. Деревянная изба, стол, печь, на стене медвежья шкура с надрезом над правым глазом. Кажется, он это уже видел. У Елисея возникло ощущение, что время пошло вспять.
Санкт-Петербург. Декабрь– Почему у меня все так паршиво? – задала свой любимый вопрос Томила сразу после приветствия и поцелуев в щеки. Ее нос учуял тонкий аромат духов подруги. Новые – завистливо отметила Тома.
Они с Аллой давно не виделись и теперь встретились в кафе, чтобы поболтать. Выговориться требовалось Томиле, так что она начала сразу, как только они приземлились за столик.
– А ведь все так хорошо было раньше, пока эта выдра Сазонова не появилась. Откуда она только взялась, Алусик?
Вопрос был риторическим. Откуда взялась Сазонова, было известно – их дачи в Разметелеве находились рядом. Там Светка с Колей и познакомились. Вернее, Тома сама их познакомила. Дура.
– Зеленый чай и десерт с черносливом. Ты что будешь? – спросила Алла, обращаясь к Томиле, когда подошла официантка.
– Мне то же самое, – не задумываясь ответила она. – Помнишь, я тебе говорила про золотое яблоко, которое хранится в нашей семье?
– Да, помню. Как же не помнить про ваше яблоко раздора, – насмешливо произнесла Алла. Она не раз слышала от подруги про реликвию семьи Лакришевых.
– Вот именно, что раздора. Сколько себя помню, в нашей семье никогда согласия не было. Вот если бы это яблоко Сазоновой в дом попало, они бы с Колькой разругались и тогда бы он от нее ушел. Нет, серьезно. Я много думала об этом. Знаешь, какая аура у этого яблока? Оно способно разрушить любую идиллию. Я так и вижу, как они грызутся, а потом со скандалом разбегаются. Вот только Аида все портит – к яблоку никому не дает прикасаться, – вздохнула Тома.
– Не беспокойся, он и так Сазонову бросит, – заверила Алла.
– Это почему же?
– Потому что бросил тебя. Иначе не бывает. Если мужик с гнильцой, эта гнильца непременно вылезет наружу, и не однажды. Из-за чего он от тебя ушел?
– Ты же знаешь, я рассказывала, – поморщилась Тома. Когда они с Николаем расстались, она со всеми только это и обсуждала. А уж Алусику достался наиболее полный поток ее слез и жалоб. Тома выговорилась два года назад, и теперь вспоминать подробности ей не хотелось.
– Да, я помню. Из-за того, что, по его мнению, ты стерва, махровая эгоистка и вообще змея подколодная, а Сазонова вся в белом. Только это все – бред его трусливой душонки, мечущейся в поисках оправдания собственной низменности. Сегодня ты у него змея, завтра Сазонова таковой окажется. И пойдет наш Коленька искать новую пассию. И так по кругу: поигрался – бросил, поигрался – бросил, поигрался – бросил… Могу поспорить, что качество его девок с каждым разом будет хуже и хуже.
– С чего ты взяла? – недоверчиво спросила Тома.
