Дед Мороз послушно вышел. С каждым часом жизнь становилась все интереснее…
Гера настолько искренне обрадовался его звонку, что Локи стало неудобно. Какая, в сущности, ерунда: набрать номер и пару минут поговорить со старым товарищем, так ведь нет, все руки не доходят.
Впервые за все годы их знакомства Гера обратился к нему с просьбой, что само по себе было удивительно, а то, что просьба напрямую касалась «профессии» Локи, было удивительно втройне.
Если вкратце: у Геры в городе Алиеве были друзья – ничего нового, у него, наверное, в каждой захудалой деревеньке есть знакомые. У этих друзей, чью фамилию Гера благоразумно опустил, имелась дочь Юленька. Единственный ребенок, настоящая отрада родителей, умница, красавица, спортсменка. В этом году девочка должна была закончить школу и, как всякий благоразумный ребенок, совершить попытку прорваться в приличный университет, любящие же родители заранее побеспокоились о том, чтобы попытка эта увенчалась успехом. Университет и факультет были выбраны уже давно, и дитя, кроме постижения обычных школьных премудростей, занималось с репетиторами. Почему в прошедшем времени? Да потому, что девочка пропала. Не физически, морально – исчезло то доброе, светлое существо, та Юлечка, к которой привыкли все окружающие. Юля принялась прогуливать уроки, откровенно грубить и учителям, и репетиторам, и собственным родителям, доводя последних до истерики. Наотрез отказалась поступать куда-либо, еще и подворовывать начала. Во всяком случае, из дома стали пропадать деньги, золотые украшения, монеты из папиной коллекции и прочее, и прочее. На все вопросы и попытки поговорить девица реагировала одинаково – презрительно фыркала и отворачивалась или просто посылала родителей на три буквы. А когда папаша, у которого после пропажи особо ценного экземпляра коллекции лопнуло терпение, взялся за ремень, Юленька, не долго думая, побежала в милицию и накатала заявление. Дело с трудом удалось замять. Положение осложнялось тем, что папа нехорошей девочки Юли занимал в городе видный пост, и любой мало-мальский скандал мог стать началом конца его карьеры.
Родители подозревали, что в преображении их обожаемого чада виновен молодой человек, с которым это чадо связалось. Сначала они не обратили внимания на нового кавалера дочери, благо поклонников у Юли всегда хватало, но, когда характер девушки стал меняться, к парню присмотрелись. На первый взгляд, ничего подозрительного – из хорошей, обеспеченной семьи, студент, ни в каких криминальных разборках замечен не был, вежлив, воспитан. Почти идеал. Но… У идеала были длинные волосы, странная татуировка на левом предплечье, золотая цепочка с кулоном в виде нацистского креста-свастики и необычные идеи. Лев – так звали парня – искренне считал себя человеком новой волны, нового поколения. В разговоре через каждые пару фраз он вставлял: «Мы, как представители человеческой элиты…» Он бредил разрушением, искренне полагая, что новое поколение просто обязано уничтожить старую цивилизацию, чтобы дать возможность возникнуть цивилизации новой.
Полный бред! Локи даже примерно представлял себе, отчего девушка слушала эту ахинею как истину последней инстанции: для нее Лев стал не просто очередным влюбленным в нее юнцом, готовым ради ее ласкового взгляда совершить подвиг. Нет! Лев был Учителем, Открывателем Пути, одним из тех, кто, не испытывая ни сомнений, ни душевного трепета, готовы разрушить этот мир. Все верят в собственную исключительность, но Лев возвел эту веру в абсолют. Локи уже приходилось сталкиваться с подобными типами, у них не то, что идеи и методы работы одинаковы, слова-приманки – и то идентичны. Наверное, Лев говорил что-то вроде: «Мы – вершители судеб мира». Под «мы» подразумевались: он, Юля и другие такие же одержимые. Сатанисты.
Последний факт Юлины родители узнали, когда, отчаявшись справиться с дочкой собственными силами, наняли частного детектива. И пришли в ужас: их скромная нежная красавица ошивается в толпе моральных уродов! Детектив что-то говорил и о развратных оргиях, в которых Юля принимала непосредственное участие, о жертвоприношениях кошек и собак, об осквернении могил. Вникать в подробности родители не захотели. Мать слегла в больницу в предынфарктном состоянии, отец принялся искать выход и каким-то образом вышел на Геру, а Гера обратился к Локи.
– Девочку вытащишь когда? – Гера даже не спрашивал, согласен ли Локи вообще браться за это дело. Правильно, куда он денется с подводной лодки, Гера – единственный человек, которому Локи не мог отказать, тем более, что до сегодняшнего дня тот ни разу не обращался к нему с просьбами.
– Не знаю. Честно. Сатанисты – это такое дело… Непредсказуемые ребята. И мозги промывают хорошо.
– Опасно? – в голосе друга слышалось волнение. Если сейчас Локи ответит «да», Гера отзовет свою просьбу, если «нет» – не поверит.
– Не более чем всегда.
– Ты имеешь желание составить завещание? – Стандартный вопрос, который Гера – или Грег – задавал ему в конце каждого разговора. Его, наполовину ирландца, наполовину шотландца и самую чуточку русского, очень возмущало такое небрежное отношение Локи к своему имуществу, тем более, при подобной работе. Каждый раз Локи отвечал отрицательно, но сегодня… Почему-то сегодня он ответил утвердительно:
– Хочу.
– Ты говоришь серьезно? – Гера уже почти запаниковал.
– Более чем. Только не надо нервничать, хорошо?
– Я приеду.
– Успокойся, я зайду в любую контору и составлю бумагу, потом перешлю тебе.
– Даже не думай! Ваши юристы… Они… Они есть мафия! – выдал Грег. – Они подделывать документ! Я буду в Москва в два дня.
– Не в Москва, а в Москве, – поправил Локи, – и не «в два дня», а «через два дня». Понятно, бестолочь американская?
– Понятно. Что такое бестолочь?
– Ничего. – Локи повесил трубку. Значит, через два дня нужно будет наведаться в Москву, а то этот энтузиаст сюда припрется, можно подумать, что, кроме него, настоящих юристов в мире не осталось! Ладно, приедет – поговорим, а пока есть смысл наведаться к родителям девочки Юли. Локи не отпускало странное чувство, что он видит отдельные кусочки общей картины и никак не может сообразить – что же там такое нарисовано?
Максим Ильич пришел на место заранее, просто потому, что так ему захотелось. Захотелось вновь почувствовать себя пусть уже не молодым, горячим парнем, безгранично верящим в собственную способность изменить мир к лучшему, но еще и не старым, заезженным до полусмерти конягой. Сколько ему тогда было? Лет тридцать? Чуть больше. Самый-самый расцвет сил.
А место особое, правильно баба Шура сказала: здесь он впервые опозорился. И не сопляк уже был, и опыт имелся, всякое довелось ему повидать: и старых алкоголиков, упившихся до смерти, и трупы, пролежавшие в запертой квартире несколько дней, пока соседей не начинал беспокоить запах. И убитых в пьяной драке, когда на теле человека не оставалось живого места. И попавших под машину. А такого – не видал, не довелось.
Тело нашли мальчишки: полезли под мост рыбу удить и вытащили пакет, а в нем… К моменту приезда следственной группы у старого моста собралась настоящая толпа. Люди вытягивали шеи, стремясь получше рассмотреть продолговатый целлофановый сверток, и возбужденно перешептывались. Их с трудом удалось оттеснить. Сверток развернули, и, когда Максим Ильич увидел вспухшее синевато-зеленое тело, почувствовал тяжелый влажный запах тлена… Он блевал и не мог остановиться, пока какой-то сердобольный человек из толпы не сунул ему в руку граненый стакан, до краев наполненный прозрачной жидкостью. Жидкость замечательно пахла сивушными маслами, которые мгновенно перебили сладковатый аромат разлагающегося тела, и хорошо горела. Во всяком случае, Максиму показалось, что все его внутренности вспыхнули прозрачным, как сам самогон, пламенем. Стало полегче. А из толпы донеслось жалостливое: «Надо же, какая молоденькая…». Он обернулся и заставил себя смотреть, просто смотреть – на что-либо большее Морозов был уже не способен. Самогон сработал как своеобразный буфер: Максиму больше не было ни противно, ни страшно, ни больно. Он вообще плохо понимал происходящее и слабо что видел, перед глазами стояли только светлые слипшиеся волосики и ярко-розовый бант.
Когда тело увезли, Александра Денисовна подошла и почти силой затолкала Максима в патрульную машину. «Сиди здесь, – сказала она тогда. – Зря я вообще тебя с собой взяла». Зря. Совершенно зря! Именно из-за тех слов Максиму Ильичу до сих пор было стыдно. А Александру Денисовну в скором времени посадили, наверное, и года не прошло…
Место же почти не изменилось: тот же крутой берег, обвалившийся в одном месте, та же короткая жесткая трава неопределенного цвета, мутная вода, похожая на густой тягучий кисель, горбатый мост с покрытыми зеленой слизью опорами и перилами, погнутыми в одном месте. Даже коряга осталась, та самая коряга, за которую больше двадцати лет тому назад зацепился пакет, заинтересовавший мальчишек. Или нет: та коряга давно уже сгнила, эта – другая, но лежит она на том же месте, цепляясь мертвыми корнями за скользкий берег, и греет сухую деревянную спину на весеннем солнышке.
