девушку.
– Не знаю, – пожал плечами. Наверно, Витькина жена. Он хвастал, что часто ей физиономию разукрашивает, вот я и подумал… – хмыкнул, – я тут от своей мегеры прячусь, ничего такого…
– Иди! – настоящий староста подпихнул девушку к выходу. Поодаль у дороги сиротливо пристроился белый внедорожник.
На вид спутнику было около 30 лет. Рост как у Кати, сам в меру широкоплечий и коренастый. Темные волосы торчат коротким ершиком. Одет в белую легкую майку с продольным разрезом до середины груди, стильные полуспортивные штаны. На руке часы – кажется, дорогие. В движениях присутствует уверенная легкость, даже грация, несвойственная людям плотного телосложения. А еще – жуткий иностранный акцент, неприятно коробящий слух.
– Ну и как это понимать? – поинтересовался, не поворачивая головы. Завел машину. – Не можешь и дня без спиртного?
Катя открыла было рот для оправданий: она и водку-то в жизни не пробовала, максимум шампанское или вино на праздники, но тот опередил:
– Скажешь сейчас, – он исказил голос писклявыми нотками, – мол я не такая, просто стояла ждала трамвая…
Девушка опешила от такой наглости и растеряно забормотала:
– Я подумала… что это посвящение такое… для неофитов…
– Надо же, она подумала! – вновь передернул Нил. – А ты разве не знала, что правила группы запрещают алкоголь? – собеседник поднял одну бровь.
– Знала, но…
– Тогда ты редкостная дура!
– Что?! – а это уже явно был перебор.
– Не знаешь значение слова дура? – съязвил водитель. – Ты согласна нажраться, чтобы попасть в группу, хотя в ней запрещено употреблять алкоголь. И кто ты после этого? Зависимость от спиртного поддается лечению, а вот собственный идиотизм – нет, – уверенно заключил напоследок.
У Кати все краски с лица сошли от злости. Да кто такой этот Нил, в самом деле, чтобы ее оскорблять? Ведь первый раз гада видит. Ну растерялась немного, ну ступила. Сама в шоке. Всегда терпеть не могла глупых девиц – и так метко попалась. Ведь можно было имя у алкаша спросить, в конце-то концов. Предвкушение тайны начисто отшибло мозги. Но у нее было и оправдание: маги-эзотерики обычно немного кукушные, малость или на всю голову двинутые. Запросто могли подстроить такую проверку.
А этот тип сразу на личности перешел, обзывается. А больше всего выбешивает собственный червячок понимания – а ведь он прав! Если в группе заставляют делать что-то против собственных правил – то грош цена такой группе. Маленький обман вначале обязательно выльется в более крупный в конце. И все же… Так колко над ней стебаться…
Да, насчет «своеобразности», Антон оказался прав – с настолько хамски-пренебрежительным отношением к своей персоне ей еще не доводилось сталкиваться. Даже Лину переплюнул. С той мадам понятно, что недалекая, а этот прям лихо подсекает, остроумно… И ответить нечем. И от этого еще обиднее.
– Останови машину, – голос девушки прозвучал неестественно глухо. – Я выйду.
– Совсем или пописать?
Катя промолчала и демонстративно отвернулась к окошку.
Скрипнули тормоза, внедорожник вильнул и приклеился к обочине. Она собралась покинуть салон, как вдруг заметила, что уже темнеет. И отъехали на приличное расстояние. Местность вокруг была незнакомой. С одной стороны – рынок, с закрытыми прилавками, кучей мятых коробок и пустыми поддонами. С другой – сиротливый оазис новых девятиэтажек, а дальше – стройка. Остановка общественного транспорта маячит поблизости, но подозрительно безлюдна. Из этой дыры скорее всего уже не уехать. И везде пылища: насыщает воздух и клубится при движении встречных машин. Едкая колючая серость покрывалом ползет по крышам магазинов и киосков, ложится на асфальтированные дорожки, скамейки. Впивается в листья деревьев, цветы на клумбах, припудривает волосы и одежду людей. И, судя по отсутствующим выражениям на лицах последних, она способна проникнуть даже глубоко в душу. Девушка совсем сникла. Ей показалось, что стоит выйти туда, как она станет частью этой безликой серости, потеряет все краски и сгинет в рутине ежедневных забот. Она шумно сглотнула обиду.
Тем временем спутник, широко улыбаясь, выбрался на улицу, обошел машину и галантно открыл перед ней дверь.
– Милости прошу на свежий воздух. Может, навеет извилины в голову.
Катя замерла как истукан и смолчала. Пожалуй, она погорячилась.
Нил вернулся назад, и внедорожник вновь тронулся с места.
– Куда мы едем? – буркнула девушка.
Он засмеялся:
– Посвящать тебя в адепты, – подмигнул. – Нужно будет раздеться и станцевать лезгинку.
– Я не умею танцевать, – бесцветно поведала пустоте перед собой. Лимит глупостей на сегодня она исчерпала. Сил больше не было.
Нил посерьезнел:
– А раздеться значит не сложно?
Потом тяжело вздохнул, осознав, что пассажирка больше не реагирует на выпады.
– Чует мое сердце, будут с тобой проблемы… – и тут словно спохватился: – Ах да! – перегнулся назад и достал сверток: – Нацепи балахон, согрейся, а то как мертвая сидишь, – кинул его на колени. – Да и видок еще тот, будто медведь всю ночь в лесу драл. – И, заметив, что спутница по-прежнему не шевелится, добавил: – Там ритуал будет, ученики должны в капюшонах прийти.
Всю оставшуюся дорогу Катя задыхалась и потела в плотном балахоне – даже сплит не спасал. А потом оказалось, что надеть его можно было уже по прибытии. Во всяком случае, сам Нил поступил именно так.
В здании заброшенного завода было прохладно и сыро. Видимо, во время сильных дождей через обветшалую кровлю сюда попадало много воды, и даже палящее летнее солнце не могло дотянуться до нее своими лучами.
Множество подсобных помещений, разгромленных за годы разрухи, лабиринтом ветвились по территории когда-то огромного предприятия. Забор местами обвалился и зиял неровными дырами, колючая проволока скатилась вниз, осела в землю и заросла травой. Мрачные темные строения словно приглашали любопытных пробраться внутрь и побродить по непонятным отсекам, камерам и подвалам.
Самые первые комнатушки облюбовали мастера бульбуляторных дел – они натащили в углы старых матрасов, где тупили и хихикали в стены, наполняя воздух сладковато-тошнотворным дымом. Во всяком случае, такие выводы напрашивались сами, стоило взгляду упасть на резаный пластик и обрывки фольги. Но были и улики похуже – использованные шприцы понуро валялись рядом с лежаками, осуждающе взирая на мир белыми оттопыренными поршнями. Скорее всего, их владельцы давно сторчались – сейчас притон был оставлен и позабыт. Тряпье покрылось пылью и пропиталось затхлостью, железные иглы поржавели, а в пластиковых бутылках завелась и цвела теперь иная жизнь – они хранили не просто воду, а черно-зеленую жижу.
В помещениях дальше успела потусить молодежь – ребята нанесли на стены разноцветные граффити. Здесь встречались искусные рисунки и просто художественные ляпы, гротескные надписи, руны и свастика. Поверх некоторых «отличился» один автор – нецензурные выражения плевками оскверняли картины. Вандал ревностно подошел к делу – его почерк
