простить наглеца. Полковник расслаблен. Он воображает, как разговаривает с Чукчей.
«А знает ли товарищ Чукча, что месть в разы слаще, если она восстанавливает справедливость?»
«А знает ли товарищ комиссар, – спрашивает в ответ веселый голос Чукчи в голове Михаила Григорьевича, – как правильно расшифровывается аббревиатура его ненаглядного НКВД?»
«Как?»
Щеки Михаила Григорьевича подрагивают, сдерживают улыбку.
«На клыка воякам дам».
Голос в его голове смеется, полковник не выдерживает и сам заходится хохотом.
Несколько коротких мгновений Михаил Григорьевич наслаждается неподдельным счастьем. Но он вынужден прекратить. Он прерывает себя. Маскирует смех кашлем и возвращает суровое выражение лица. Не хотелось бы, чтобы кто-то из коридора услышал истеричный смех командира, зашел в кабинет и увидел довольную смеющуюся рожу после казни реабилитированных.
– Вот и все.
Полковник выдувает клуб дыма.
Пусть теперь Науменко сперва закопает в неглубоких ямах тела мерзкой оправданной контры. Пусть отдаст приказ солдатам управиться за час. А после пускай садится и выписывает имена в свою долбаную таблицу с посмертно реабилитированными.
– А я подожду доклад.
* * *
– Доброе утро. Вы опять ночевали-с на работе?
Полковник открывает глаза. Лучи яркого солнца пробиваются через отдернутые занавески.
– Уже утро?
Полковник потягивается и садится.
Выглядит он бодрым. Михаил Григорьевич щурит один глаз, сопит и улыбается. Затем он протяжно зевает, и полковник поднимается.
Давненько он не спал так сладко и так долго.
Несмотря на затекшую шею и занемевшие от неудобного дивана ноги, Михаил Григорьевич чувствует себя превосходно. Отдохнувшим, свежим, обновленным и полным сил.
В кабинете пахнет ароматным чаем. Не опостылевший горький запах.
Нет.
Пахнет травами.
– Сходили б домой. Вам отдохнуть-с надо бы.
– Ты что такой шумный с утра? Чай принес, поставь и проваливай. Не надо портить такое утро. Или ты…
Полковник обрывает себя на полуслове.
Он смотрит на своего помощника, разглядывает его и не может понять, что происходит.
Он трет глаза.
Снова смотрит.
Снова трет.
В его кабинете, на его стуле, за его столом сидит Чукча и пьет чай из любимой чашки полковника.
– Как ты?.. Какого черта?
– Присоединитесь? – Чукча показывает на вторую чашку. – Признаться, удивили-с вы меня.
– Тебя же вчера казнили! Что здесь происходит?
Чукча вместо ответа звучно сербает горячий напиток и хитро смотрит из-за края чашки на Михаила Григорьевича.
Полковник берет себя в руки. Страх, которому на секунду удалось закрасться в голову, растворяется.
Михаил Григорьевич проверяет свой маузер.
Оружие на месте. Пистолет в кобуре возле дивана. Его именная остро заточенная финка лежит рядом.
– Где мой помощник?
– Не знаю, – отвечает Чукча, пожимает плечами, смотрит по сторонам и театрально разводит руками.
– Что ты здесь делаешь?
Чукча звучно делает глоток. Причмокивает губами.
– Комиссар, а ты не видишь? Чай пью. – Он помешивает ложечкой чаинки, достает их и складывает на блюдце.
– Да кто ты такой?
Полковник медленно пятится.
Он старается не делать резких движений. Он ведет себя как укротитель, оказавшийся один на один в клетке с диким хищником. В том, что перед ним хищник, полковник не сомневается.
Он видит глаза Чукчи, он знает, что означает такой взгляд.
– Последний раз спрашиваю. Что ты здесь делаешь? – Отработанный угрожающий тон полковника любого должен испугать, но не Чукчу.
Гость спокойно перекладывает чаинки и, кажется, даже внимания не обращает на то, что Михаил Григорьевич поднимает с пола оружие.
– Я же тебе ответил. Ты не слышишь? Чай пью, говорю. Ты лучше спроси, зачем я пришел.
Михаил Григорьевич достает из кобуры пистолет. Он наставляет свой верный маузер на незваного гостя.
– Приперся, наверное, чтобы сдохнуть? – говорит полковник и подходит к столу.
Михаил Григорьевич держит Чукчу на прицеле. Он подходит ближе. Не из-за того, что боится промахнуться. Нет. Меткость у полковника идеальная. Он приближается, чтобы напугать.
В ответ Чукча качает головой.
Он не боится. Смотрит в глаза полковнику и говорит, что тот, если желает, может попробовать выстрелить.
– Не заряжен? Успел разрядить, гад, пока я спал?
Михаил Григорьевич, не дожидаясь ответа, несколько раз стреляет.
От звуков выстрелов слегка закладывает уши.
Пули попадают аккурат в голову гостю, пролетают насквозь и застревают где-то в штукатурке.
Теперь два пулевых отверстия украшают синюю стену, одна из пуль разбивает рамку с фотографией драгоценного вождя.
Чукча сидит за столом как ни в чем не бывало. Продолжает улыбаться и пить чай.
Пули прошли мимо?
Полковник не мог промахнуться. С такого расстояния это невозможно. На стене нет ожидаемых красных подтеков, лишь два аккуратненьких маленьких отверстия.
– Комиссар, раз уж ты не собираешься спрашивать. Я сам тебе расскажу, зачем пришел.
Михаил Григорьевич продолжает наставлять пистолет на наглого гостя.
Это какой-то фокус. Чукче как-то удалось одурачить полковника. Другого объяснения быть не может. Полковник не верит во всякие привидения. Нет их. Не существует. И бога нет. Нет ни рая, ни ангелов. Он в этом уверен. Есть только ад… и то он здесь, на земле, в его кабинете.
Чукча наливает чашку своего чая для Михаила Григорьевича и подвигает на край стола.
Он говорит, что с рождения настойчивый по характеру. И если не получается объяснить на словах, он должен показать на деле.
– Зачем ты пришел? – не выдерживает и спрашивает грубым голосом Михаил Григорьевич. – Что тебе надо?
Чукча тыкает полковнику в лицо указательным пальцем, мол, вот, этого вопроса он и ждал, с этого и надо было начинать.
– Комиссар, я пытался тебе раньше объяснить, но ты тогда не стал слушать. Я здесь, чтобы показать тебе, что такое настоящая справедливость.
Михаил Григорьевич проверяет патроны и на всякий случай готовит нож.
– Настоящая справедливость? – Полковник переходит на тот тон, которым он убеждает арестованных, что он не враг и что если человек во всем сознается, он обязательно поможет.
– Да.
– Объясни, пожалуйста. С удовольствием послушаю, – говорит полковник и прячет нож за спину.
– За свои проступки каждый должен понести наказание.
Чукча говорит, что за совершенное зло каждый должен ответить. Зло возвращается с двойной силой. Каждый раз. Никак иначе. Неминуемо. Рано или поздно.
– Для тебя, комиссар, расплата наступит рано.
– Все ясно. Ты здесь, чтобы убить меня.
Полковник готовится к удару. Он сжимает за спиной плавную рукоять своей острой финки.
Сейчас он сразится.
– Э, нет, – говорит гость. – Смерть для тебя, комиссар, слишком простое наказание. После того, что ты натворил. Тем более я знаю, что смерть тебя не страшит.
– Тогда что тебе надо?
Чукча говорит, что смерть – это не самое страшное, что может случиться с человеком.
Он делает глоток чая и еще более спокойным тоном говорит, что у северных
