народов есть поверье. Если черный шаман кого-то проклянет, горе ждет весь род проклятого человека.
– Проклятие будет передаваться из поколения в поколение, пока, страдая и каясь, не погибнет последний из твоих потомков.
– Что ты такое говоришь? – Полковник не боится, он просто устал слушать этот суеверный бред.
Михаил Григорьевич не верит в сверхъестественное. Он давно уже понял, что нет никакой души. Есть только грязное вонючее тело и червяки, которые после сожрут останки.
– Я говорю, что снять проклятие черного шамана невозможно.
– Какое, к черту, проклятие? Угомонись.
Чукча говорит, что если проклятый злится или обижается, то человека, который разозлил проклятого, ждет беда. Он говорит, что это и есть настоящая справедливость.
– Какая же это справедливость? – хохочет полковник. – Допустим, меня прокляли…
– Тебя не проклял никто… пока еще нет.
– Я говорю, допустим, что прокляли. И что получается? Если меня кто-то не устраивает, с ним случается несчастье? Так? Я правильно понял?
Чукча говорит, что и правильно, и нет. Он рассуждает с видом мудрого наставника. Говорит, что у каждой медали есть обратная сторона.
С каждым жестом справедливости у проклятого будет страдать его самый близкий и любимый человек.
– Это как?
– Это значит, если тебя прокляли…
– Меня не прокляли. Ты же сам сказал, – поправляет полковник.
– Верно. Но просто предположим. Допустим, что прокляли. И из-за твоих эмоций пострадает другой человек. То с твоим самым близким и любимым существом приключится несчастье. Например, жена заболеет неизвестной болезнью. Дочь будет страдать, пока не умрет.
– Не пытайся меня напугать.
Полковник ухмыляется. У него и жены-то нет, не говоря о детях.
– Так чего ты явился? – начинает расхаживать по кабинету и размышлять вслух Михаил Григорьевич. – Если не убить, значит, чтобы проклясть? Выходит, ты пришел помочь. Твое проклятие, если бы оно существовало, лишь упростило бы мне жизнь.
Чукча не отвечает, продолжает потягивать чай.
– Что молчишь? Значит, я прав? Значит, ты на самом деле мне на помощь пришел. И это несмотря на то, что я тебя вчера отправил на казнь. Спасибо. Ты явился по своей дурости, чтобы отблагодарить. – Впервые голос полковника звучит с такой интонацией. – Спасибо, друг.
Полковник склоняется в показной благодарности, смотрит на Чукчу и покатывается со смеху.
– Ну ты идиот! Хочешь, чтобы я всерьез поверил, что ты приперся с того света? Ко мне в кабинет? Воскрес, чтобы сообщить о каком-то сумасшедшем черном шамане, который якобы нашлет на меня и на мою несуществующую жену суровую порчу?
– Нет, – обрывает смех полковника Чукча.
Он говорит таким тоном, что Михаил Григорьевич невольно сглатывает слюну.
– Я пришел не для этого.
– Зачем тогда? – Полковник говорит и сам удивляется тому, что голос у него дрожит.
Он, Михаил Григорьевич, прошедший и огонь, и воду, повидавший всякого на своем веку… боится.
– Комиссар, я обещал, что покажу тебе настоящую справедливость? – Чукча ставит чашку на стол и подходит к полковнику.
Михаил Григорьевич не может пошевелиться.
Какое-то колдовство.
Он пытается достать из-за спины финку, но пальцы не слушаются.
– Знай же! Я проклинаю тебя и весь твой род.
Шаман говорит, что с каждым новым ребенком в проклятой семье положение будет лишь усугубляться. И как только наследнику рода исполнится двадцать лет, он познает весь ужас истинной справедливости. Проклятие никогда не отступит. Его будет не отменить.
– Слушай меня, комиссар, и запоминай! С каждым поколением сила проклятия будет только расти. Проклятие начнет развиваться.
Его глаза шевелятся.
Они вращаются.
Начинают расти с бешеной скоростью и вот-вот вылезут из орбит. Сперва карие, теперь они иссиня-черные, увеличиваются и приближаются к полковнику.
– Никакие молитвы не спасут!
Лица шамана больше не видно. Вместо него на плечах Чукчи крутятся два огромных черных водоворота. И они продолжают увеличиваться. Они все приближаются. Засасывают, поглощают Михаила Григорьевича, поглощают.
Крик вырывается из груди полковника.
– Комиссар, знай. Я дух шамана, убитого по твоей вине. Я дух шамана, отныне черного. И я проклинаю тебя навеки. Да не будет покоя ни тебе, ни твоим близким.
Вот что шаман называет истинной справедливостью.
Раздается хлопок.
Темнота.
Голова кружится. Дышать становится трудно. Полковник старается присмотреться.
Сплошная темнота.
Полковник чувствует, как что-то сильно давит ему на затылок. Он чувствует покалывание в ногах.
Он хочет выпрямиться, но что-то сжимает его с двух сторон и мешает.
– Доброе утро. Вы опять ночевали-с на работе?
Полковник открывает глаза.
Он смотрит по сторонам. Все на месте. Диван, стол, кобура на полу. И никаких черных водоворотов.
Михаил Григорьевич смотрит на своего помощника. Тот держит в руках поднос с заварником, булочками и любимой чашкой полковника.
– Это был сон?
– О чем это вы?
Полковник улыбается.
Просто надо сменить диван. На этом невозможно спать. Мало того что подлокотники металлические, шею свернешь, так еще и короткий, зараза. Приходится спать, скрючившись в три погибели.
– Всего лишь глупый сон.
– Вам что-то снилось? Кошмары-с?
– С чего ты взял?
– Выглядите вымотанным. Попейте-с лучше чайку. Вкуснейший. Только что заварил.
Михаил Григорьевич садится за стол.
Он не смотрит на чай.
Полковник наливает две рюмки и протягивает одну помощнику. Тот отказывается, машет руками и говорит, что не пьет, да и еще совсем утро, дел полно, нельзя.
– Пей. Это приказ!
Они чокаются и опрокидывают по рюмке.
– А что это? Михаил Григорьевич.
Помощник показывает на портрет на стене. Рамка сломана и висит набок.
Такое неуважение к великому вождю?
Михаил Григорьевич не обращает внимания на причитания помощника. Полковник наливает по второй.
Полковник рассматривает пулевые отверстия в стене, оставленные им же самим, но только во сне. Он не отрываясь смотрит на покосившийся портрет и не чокаясь опрокидывает вторую.
И как же не вовремя он бросил пить.
Как же все не вовремя.
* * *
«Со смерти того северного шамана все и началось.
Он отдал свою душу, чтобы отомстить своему убийце».
– Ну и бред, – произносит вслух Вика.
Неужели ее Влад и его отец настолько глупы, что могут всерьез задумываться о каких-то призраках? Они были либо чересчур наивные, либо больные люди. Другого убедительного объяснения девушка не находит.
Вика делает глубокий выдох и перелистывает страницу.
«Дальше я расскажу тебе, научу, как быть.
Может оказаться, что мои советы тебе не помогут.
Я не знаю, как все изменится в твой век. К сожалению, не знаю. Но я расскажу о себе. Будешь знать, как оно раньше действовало.
Мне неприятно об этом вспоминать, но чувствую, что я просто обязан все тебе рассказать. Поделюсь опытом, и, возможно, это окажется хоть немного полезным.
Надеюсь на это.
Очень хочу, чтобы мой рассказ
