крышу. Чая попьём, за ружья и в лес. Неделю проживёшь в тайге, и жизнь уже не такой притворной кажется.
— Чего же тебя в город потянуло? — не отрывая глаз от мелькавших в руках спиц, проговорила Екатерина Алексеевна.
— Учиться хотел. Природу мечтал познать, про то, что в земле таится. Батя, сам того не ведая, любовь к геологии привил. Про алмазы, про нефть, про металлы, которые людям жизнь краше делают, часами мог рассказывать. Ему в своё время про то дед говаривал, он — мне. Дед- то мой старателем был, до мастера дослужился. Чтобы начальником стать, требовалось образование иметь. А где взять? Ближайший город за три сотни километров.
— Получается, что ты вроде Ломоносова, из родительского дома пешком в город ушёл?
— Можно сказать и так. Батя на станцию отвёз, в поезд посадил, велел без документа об образовании не возвращаться.
Пройдя через комнату, Владимир Николаевич с шумом опустился в стоящее рядом с диваном кресло. После чего, кряхтя и чертыхаясь, развернулся лицом к телевизору.
— Не пойму, Катерина!? Показывают заседание думы, звук же будто из консерватории.
Оторвав взгляд от вязания, Екатерина Алексеевна посмотрела на мужа.
— А вот это уже серьёзно.
Пробежавшая по губам жены улыбка заставила Владимира Николаевича насторожиться.
— Ты о чём?
— О том, что вас, уважаемый профессор, только что посетил старческий маразм. У телевизора, Володенька, звук выключен. Музыка звучит из приёмника.
— Точно! — хлопнув себя по колену, воскликнул Исаев. — А я-то в толк взять не могу, концерт что ли симфонический депутатам дают. Ты, Екатерина, — развернувшись лицом к жене, Владимир Николаевич попытался изобразить недовольство, — вместо того, чтобы подсказать, готова лишний раз носом ткнуть — старость не радость, одна не приходит.
— Чего завёлся то? — поправив очки, попыталась урезонить мужа Екатерина Алексеевна. — Не стой ноги, что ли встал?
— Нога та. А вот ты со своим вязанием, скоро и про дом, и про мужа забудешь. Стучишь с утра до вечера железками, словно станок вязальный.
Екатерина Алексеевна, оторвав глаза от спиц, глянула на мужа поверх очков.
— Есть претензии? Говори.
— Есть, — для убедительности Владимир Николаевич несколько раз кашлянул. — Мы ужинать сегодня будем?
Воткнув спицы в клубок, Екатерина Алексеевна поднялась с кресла.
— Чисто мужская психология — война войной, ужин по расписанию, которое вы, уважаемый профессор, установили сами — девятнадцать ноль-ноль. Так что самое время, оторвав зад от кресла, помочь накрыть на стол.
Пока Владимир Николаевич доставал из буфета посуду, Екатерина Алексеевна, сходив на кухню, внесла в комнату разнос, уставленный в два ряда разного размера тарелками.
— Ого! — глядя на то, как супруга расставляет на столе столь невообразимое для семейного бюджета количество закусок, воскликнул профессор. — Балычок?! Водочка?! Икорка?! По какому поводу?
— А вот об этом я хотела спросить тебя, — с ноткой таинственности в голосе, проговорила в ответ Екатерина Алексеевна. — Что такого сегодня происходило в университете, что ты на лацкан пиджака пристегнул орденскую планку?
— Что разнюхала?
— А ты думал? Мне, как любой женщине, присуще любопытство. Ты ещё до университета не дошёл, а я уже знала. Позвонила на кафедру, секретарша всё и выложила.
— Попрошу ректора, чтобы уволил стукачку.
Владимир Николаевич попытался зацепить пальцем кусочек красной рыбы, но был отстранён от стола ударом ладони по руке.
— Ну, так я слушаю.
— А чего рассказывать. Университет посетила мэр Петербурга. По данному поводу в актовом зале состоялось торжественное собрание, во время которого нескольким товарищам из числа преподавательского состава были вручены правительственные грамоты. Ничего сверхъестественного.
— А жену поставить в известность?
— Я хотел, но в последний момент, — не зная, что сказать, Николай Владимирович замешкался, — решил сделать сюрприз.
— Будем считать, что сюрприз удался. Грамота где?
— Где остальные.
Подойдя к буфету, профессор, вынул из ящика изящный в кожаном исполнении футляр, протянул супруге.
— Вот!
Екатерина Алексеевна достала грамоту, долго вчитывалась в текст, словно то была не грамота, а научное сообщение. После чего, не убирая в футляр, произнесла: «Надо же, сам президент подписал. Поздравляю».
— Кого?
— Тебя, конечно. Кого же ещё?
— Не меня, а нас, — не замедлил уточнить Владимир Николаевич.
— Неважно, тебя или нас. Главное, что ценят. Что касается праздничного ужина, я со своей стороны тоже решила преподнести тебе подарок — твой любимый гусь, фаршированный рисом и черносливом.
— Гусь! — схватив со стола нож, Владимир Николаевич воскликнул. — Где ты? Я жду тебя, птица!
Минут десять ушло на сервировку стола, протирание фужеров, раскладывание салфеток, после чего Екатерина Алексеевна направилась на кухню.
Владимир Николаевич, подойдя к приёмнику, прибавил громкости.
Комната словно по велению волшебства наполнилась чарующими звуками французской мелодии. Профессор и раньше слышал её, вот только не знал, из какого та фильма. Музыка брала за душу, заставляя вспоминать годы ушедшей в прошлое молодости.
Профессор настолько увлёкся мелодией, что не сразу услышал, как в комнату вошла Екатерина Алексеевна. И только когда запах дымящейся птицы дошёл до обоняния, Владимир Николаевич, вздрогнув, обернулся.
— Гусь, так гусь! А запах! Да ты, Катерина, волшебница. Грамота президента бледнеет перед такой красотой.
— Типун тебе на язык, — глянув на мужа, покачала головой Екатерина Алексеевна, — нашёл что сравнивать, гуся и награду государства.
— Это я так, — зацепив кусочек поджаристой кожицы, профессор не замедлил отправить ту в рот. — Для того, чтобы тебе угодить, заодно грех замолить. Совесть гложет, надо же чем-то успокоить.
— Вспомнил!
Загораживая гуся спиной, Екатерина Алексеевна всем видом своим давала понять, всему своё время. При этом блуждающая на губах улыбка свидетельствовала о том, что слова супруга достигли апогея удовлетворения амбиции, а значит, пришло время, перейти и к вещам более прозаичным.
Сделав шаг в сторону, Екатерина Алексеевна протянула мужу нож и вилку.
— Прошу, профессор. Вам предоставляется возможность доказать делом, что нет ничего важнее, чем приверженность к законам семейного бытия. Справитесь — будете прощены. Нет — жить вам во грехе, искупить который можно будет только ценою собственной жизни.
Праздник готов был объявить о своём начале.
Екатерина Алексеевна, разложив по тарелкам пышущий жаром картофель, уже собралась было напомнить мужу, что пришло время разлить по бокалам вино, как вдруг тот, хлопнув себя по лбу, вскочил с места.
— Дурень! Как я мог забыть?!
Покинув гостиную, профессор меньше, чем через минуту появился с необычной формы бутылкой в руках.
— Ты не поверишь! Сижу в кабинете, открывается дверь, заходит молодой человек, лет так тридцати. Ни слова не говоря, проходит к столу, ставит на стол вот эту самую штуковину. Я ему: «Что это?» Он: «Подарок учителю от ученицы в знак благодарности за всё, что вы для неё сделали». Я, безусловно,
