— Уже сюжет, — бормотнул писатель.
Кто о чем, а литератору лишь бы слово вставить.
— Про сюжет не знаю, — отмахнулась Вежина, — но ментовка в Купчине уже который день на говно исходит. Хотя, если разобраться, на кого еще им исходить прикажете?
— Так вот почему нас утром тормознули и допрос с пристрастием устроили! — сообразила я. — Но с чего милиция решила, будто это врач? — удивилась я, автоматически добавив про себя: «Быть того не может!»
Разумеется, не может того быть… раз быть того не может.
— А черт их разберет, — усмехнулась Вежина. — Касательно врача — сомнительно, конечно, вероятнее всего кто-нибудь прикинулся. Но ментам врачи-убийцы в голову втемяшились, а коль уж им втемяшилось… Кто ж ментовскую-то логику поймет — за неимением оной, — язвительно заметила она. — Да чего там далеко ходить — вчера из-за этого маньяка в вашем Купчине нашего коллегу за жабры прихватили. То бишь ладно бы за жабры прихватили, бог ты с ним, но его ж за паспортные данные зацапали! Кроме шуток, он ведь Родион Романович у нас, имя-отчество у доктора такое. Родион Романович вчерась импортную рожу на заднице, рожистое воспаление на ягодице у иностранца то есть, в Институт скорой помощи отвозить изволили. А на обратном пути, стало быть, Родион Романыча не только прихватили, но еще и в отделении на пару с водителем два часа мурыжили. Я серьезно, не за что и не про что, а единственно за то, что действительно он Родион Романович… хотя, если разобраться, этот Родион Романович даже не Раскольников у нас, а просто — Киракозов!
Я против воли прыснула.
— Вот что значит Президентом питерца избрать! Культура, понимаешь! Теперича у нас даже, миль пардон, милиция образованность свою показать желает и повзводно вместо стрельб классиков штудирует, — незамедлительно ввернул реплику писатель.
Я не удержалась:
— Простите, но о классиках — вы это о себе или всё-таки о Достоевском? — со всей возможной невинностью осведомилась я.
— Достоевский? А кто такой этот Достоевский? — не оплошал обаятельный нахал Михаил Дайнека.
— А это который на досуге детективчики кропал, на манер Акунина, только поскучнее, — ехидно подсказала выразительная Вежина.
— Послушайте, коллеги, но как же этот якобы маньяк…
Дослушать мне не удалось. За приоткрытым окном послышался шум подъехавшей машины, а следом донесся до оскомины знакомый занудный говорок древнего еврея Лившица. За мной приехали; как водится, на самом интересном месте мое время истекло. Оставалось утешаться тем, что за мной всё-таки приехали — страдая старческим эклером (в скобочках: склерозом) пуще той невероятной бабушки с бомжами, доктор Лившиц о подобном пустяке мог с легкостью забыть. Или, в лучшем случае, адрес перепутать. Без преувеличений, сей достопечальный эскулап, обремененный к тому же ярко выраженным недержанием речи, у нас еще и не такие корки запросто отмачивал. Все больные по-своему одинаковы…
Приехал так приехал, стало быть — поехали.
Впрямь, наверное, нет худа без добра, если так подумать, — а лучше так и думать! — а я и думала именно вот так, нежась по дороге в стойло на умиротворяющем осеннем солнышке, с ленцою рассуждая о вещах, от сюжета весьма далековатых. Например, о том, что действительно на свете не бывает худа без добра и как ни поверни, жизнь всегда чертовски любопытна, и что буде я писательницей, я бы дорожила каждым пустяком, каждым эпизодом и обязательно живописала бы, как лично мне очень симпатичная Дайана Германовна Кейн возвращается на базу и под монотонные сетования колоритного коллеги Лившица о несчастной судьбе старого интеллигентного еврея малахольно думает о том, что если бы она была бы литератором, как Дайнека, или Достоевский, или сам Акунин, например…
Кстати, да, а кто такой Акунин?
Глава 5
Какая, впрочем, разница.
А на базе, если посмотреть со стороны, — а на образцово-показательное отделение любопытно было посмотреть со стороны, — на базе по-своему те же доктора столь же активно обсуждали ту же интригующую уголовщину. Обсуждали по-своему, разумеется, причем и здесь вряд ли кто-нибудь из медиков мог бы всерьез вообразить в роли гипотетического маньяка-старухоубийцы именно врача. Лекарский цинизм — притча во языцех, но то среди своих, чтобы не свихнуться. Представить незаконную (другой не существует) эвтаназию — еще куда ни шло, кто-то из коллег за большие деньги мог бы оскоромиться; но убийство с целью грабежа? Свежо предание, ан верилось с трудом — и тем не менее, пережидая затянувшуюся паузу между вызовами, сомнительную тему на отделении муссировали во всех никому не ведомых и даже, вероятнее всего, вообще не существующих подробностях. Мало ли, что быть того не может; все по-своему…
Словом, взглянем как со стороны.
Пользуясь затишьем, удачно пришедшимся на обеденное время, дежурная смена в полном составе собралась в столовой. Помимо только что приехавших Лившица и Яны, наличествовали штатный зубоскал Забелин, штатный же козел Гайтенко, он же Дуремар, и старшая медсестра рудасовской «неотложки» Алиса Борисовна Цуцко, которой в эти сутки выпало работать за диспетчера. Невесть каким ветром занесло, чтобы вслед за Яной не сказать — как флюс его надуло, выходного Эдичку Хазарова. Гайтенкой быть не запретишь, старшая сестра — должность по определению стервозная, а в остальном — коллектив как коллектив, могло быть лучше, могло быть хуже, ничего особенного; для уживчивой Дайаны Германовны общение даже с не слишком симпатичными коллегами проблем не составляло. Несколько смущал своим необязательным присутствием бывший друг сердечный Эдичка, но на то он, в общем-то, и бывший, чтобы о подобных пустяках больше не заботиться.
Яну с порога взяли в оборот.
— Потеряшка прибыла! Очень кстати, Яночка. Ты уже про нашего серийного убийцу слышала? — радостно вскинулся Забелин.
— Как всегда — самая последняя, надо полагать, — пожала та плечами.
— Неправда ваша, последний нынче Эдичка. Слышать-то он слышал, благо битый час мы об этом треплемся, да только вот беда — ни фига умных человеков Эдуард Евгеньевич слушать не желают-с!
— Это ты-то умный? Трепло ты кукурузное, — раздраженно огрызнулся Эдичка.
— Насчет ума не знаю, но таким трепливым языком только волосатые задницы скоблить, — брезгливо поддержал его Семен Семенович Гайтенко.
— Зато твоим — вылизывать, — отмахнулся Гоша. — Ладно вам, зануды, безответному-то человеку всякий извращенец окорот сделать норовит, — насмешливо парировал Забелин. — Лучше пусть нас Яночка рассудит. Вот скажи нам, солнечная девочка…
— А почему — солнечная девочка? — с неподдельным интересом переспросила Яна, то есть просто я, если кто не понял.
— А потому что в глазищах у тебя солнечные зайчики играют, а в ресницах радуга запуталась. — Забелин подмигнул: — Эх, Яночка, ну всем ты хороша — но почему не рыжая? — дурашливо вопросил неугомонный Гоша.
— Потому что не бесстыжая, — спрятала улыбку Яна.
— Бесстыжая, бесстыжая! Уу-у, какая ты, Яна-несмеяна! — продолжал дурачиться Забелин. — Нет, но всё-таки ты нас рассуди. Хорошо, пусть убийца, пусть маньяк, но при этом я только одного не понимаю…
— Счастливый ты, однако, человек, если только чего-то одного не понимашь, — обронил Хазаров.
— Коллеги, подождите, я другого совсем не понимаю, я совсем другого не пойму, — спохватился на минуту приумолкший Лившиц. — Ради бога, объясните мне, старому интеллигентному еврею, как вообще-то можно умерщвлять, извините мне, живого человека, чтобы только взять у него — что?! Послушайте, что можно взять у беспомощного пожилого человека, что? Одинокие нищие пенсионеры — что с них заработаешь?
— Ай, Марк Наумович, ну я с тебя смеюсь. — Забелин «тыкал» всем, исключая Рудаса. — Чего ж тут непонятного: бабушка — двугривенный, пять бабушек — целковый. Всё дело в бухгалтерии! — объявил Забелин.
— А это то есть как? — уточнила Яна.
— А это как в старом анекдоте. Не знаешь? Идет как-то раз Родион Раскольников с топором, а ему навстречу — Соня Мармеладова. А с топора, стало быть, на раскольниковский спинджачок кровушка стекает. «Ой, Родя, что ты натворил?» — спрашивает Сонечка. «Да вот, Соня, старуху процентщицу я топором убил». — «Ой, Родя, а зачем? Ты ее ограбил?» — «А как же!» — «А денег много взял?» — «Двадцать копеек, Сонечка». — «Родя, а почему так мало?» А Родя отвечает: «Не расстраивайся, Сонечка, пять старушек — уже рубль!..» Чем не бизнес, а?
