– Твоя двоюродная сестра Нина работает в «Роупер Чард»…
– Черт побери, ты-то откуда знаешь?
– Ты сам упоминал, – невозмутимо ответил Страйк.
– Когда?
– Пару месяцев назад, когда я расследовал по твоему поручению того пройдоху-дантиста.
– Ну и память! – поразился Калпеппер. – Патологическая. Итак, что тебе понадобилось от моей кузины?
– Не мог бы ты меня с ней свести, а? – попросил Страйк. – Завтра вечером «Роупер Чард» устраивает юбилейный прием – хочу туда наведаться.
– Зачем?
– Дело есть, – уклончиво ответил Страйк. Он никогда не посвящал Калпеппера в подробности великосветских разводов и банкротств, хотя тот вечно приставал с расспросами. – Я, между прочим, только что преподнес тебе на блюдечке главную сенсацию всей твоей карьеры, чертяка.
– Так уж и быть, – ворчливо согласился журналист после краткого раздумья. – Постараюсь тебе помочь.
– Она одинокая? – поинтересовался Страйк.
– Что? Ты заодно и перепихнуться хочешь? – возмутился Калпеппер, но Страйк отметил, что журналиста скорее повеселила, чем раздосадовала мысль о том, что сыщик положил глаз на его кузину.
– Нет, я просто хочу понять: если она придет со мной на банкет, не вызовет ли это лишних вопросов?
– Тогда другое дело. По-моему, она только что порвала со своим бывшим. Так мне кажется. Пришлю тебе номер ее телефона эсэмэской. Скорей бы воскресенье, – с плохо скрываемым злорадством добавил Калпеппер. – На лорда Запаркера обрушится лавина дерьма.
– Но вначале свяжи меня с Ниной, ладно? – напомнил ему Страйк. – Объясни ей, кто я такой, чтобы она понимала расклад, договорились?
Калпеппер ответил согласием и повесил трубку. Совершенно не торопясь возвращаться к Мэтью, Страйк докурил сигарету до самого фильтра и только после этого пошел назад.
Этот битком набитый зал, размышлял Страйк, пробираясь сквозь толпу и наклоняясь, чтобы не удариться головой о подвесные кашпо и указатели, чем-то похож на Мэтью: точно так же лезет вон из кожи. Внутреннее убранство включало старинную печку и допотопный кассовый аппарат, множество корзин для покупок, старинные гравюры, тарелки – все, чем богаты лавки старьевщиков.
Мэтью надеялся доесть лапшу до возвращения Страйка, но не сумел. Робин сидела с несчастным видом, и Страйк, который мог только гадать, что здесь произошло в его отсутствие, пожалел свою помощницу.
– Робин говорит, вы занимаетесь регби, – пересиливая себя, обратился он к Мэтью. – И в свое время могли бы даже попасть в сборную графства, это действительно так?
Их вымученная беседа длилась примерно час и оживлялась лишь в те моменты, когда Мэтью заговаривал о себе. Страйк заметил, что Робин привычно подбрасывает своему жениху новые темы и реплики, чтобы дать ему возможность блеснуть.
– Давно вы вместе? – спросил Страйк.
– Девять лет, – ответил Мэтью, исподволь занимая прежнюю оборонительную позицию.
– Вот как? – удивился Страйк. – Наверное, со студенческой скамьи?
– Со школьной, – вступила Робин. – С выпускного класса.
– Мы учились в небольшой школе, – сказал Мэтью. – Из всех девчонок с мозгами она оказалась единственной, на кого не страшно посмотреть. Так что особого выбора не было.
Гаденыш, подумал Страйк.
Потом они втроем, разговаривая о всякой ерунде, прошлись в темноте до вокзала Ватерлоо и расстались у входа в метро.
– Вот видишь, – удрученно сказала Робин, когда они с Мэтью направились к эскалатору. – Нормальный человек, правда?
– Пусть учится на часы смотреть, – бросил Мэтью: он так и не придумал, за что еще можно поддеть Страйка, не выставив себя идиотом. – Наверняка опоздает на сорок минут и помешает венчанию.
Но за этим стояло молчаливое разрешение пригласить Страйка на свадьбу, и Робин, хоть и не увидела никакого энтузиазма со стороны своего жениха, подумала, что все не так уж плохо.
А Мэтью тем временем размышлял о том, в чем не смог бы признаться ни одной живой душе. Робин точно описала ему внешность своего босса – волосы как на лобке, боксерский профиль, – но не упомянула, что Страйк такой громила. Сантиметров на пять выше Мэтью, который привычно радовался, что среди коллег он самый высокий. И еще одно. Мэтью счел бы дешевым бахвальством рассказы о подвигах в Афганистане и Ираке, о ранении, в результате которого Страйк потерял ногу, о боевой награде, вызывавшей особое восхищение Робин, однако же Страйк обходил эти темы молчанием, что еще сильнее раздражало Мэтью. Героизм Страйка, его насыщенная событиями жизнь, полные опасностей перемещения по свету витали, как призраки, над всеми разговорами.
Робин тоже сидела молча. Вечер произвел на нее тягостное впечатление. Мэтью предстал перед ней в ином свете; прежде она его таким не знала и не видела. Это все Страйк, озадаченно думала она, покачиваясь от толчков поезда. Почему-то она стала смотреть на Мэтью глазами Страйка. Как Страйк этого добился, она не понимала… начал, к примеру, расспрашивать Мэтью о регби… кто-то мог бы счесть это простой вежливостью, но Робин не заблуждалась… или она просто-напросто злилась на Страйка за опоздание и приписывала ему всякие коварные помыслы?
Так обрученная пара и доехала до своей остановки, объединенная молчаливым раздражением в адрес человека, который сейчас громко храпел в вагоне поезда, уносившегося все дальше по Северной ветке.
Объясните,
За что вы презираете меня?
Джон Уэбстер.Герцогиня Амальфи[6]
– Это Корморан Страйк? – спросил на следующее утро, без двадцати девять, интеллигентный девический голос.
– Он самый, – ответил Страйк.
– Это Нина. Нина Ласселс. Ваш номер телефона дал мне Доминик.
– Да-да, – сразу понял Страйк.
Голый по пояс, он стоял над кухонной раковиной перед зеркалом для бритья, поскольку в ванной, где помещался только душ, было темновато и тесно. Вытирая запястьем пену с губ, он сказал:
– Он объяснил вам суть дела, Нина?
– Да, вы хотите проникнуть на юбилейный прием в «Роупер Чард».
– «Проникнуть» – это сильно сказано.
– Зато как таинственно звучит!
– Пожалуй. – Он был приятно удивлен. – Значит, вы согласны?
– Еще бы, это же так интересно. Можно мне высказать догадку, почему вы хотите туда прийти и за всеми шпионить?
– Опять же «шпионить» – это не совсем…
– Прекратите меня расхолаживать. Могу я высказать догадку или нет?
– Высказывайте, – ответил Страйк, отпил чаю и посмотрел в окно.
На улице опять висел туман, загасивший недолгий солнечный свет.
– «Бомбикс Мори»! – выпалила Нина. – Точно? Я угадала? Скажите, что я права.
– Вы правы, – подтвердил Страйк, чем вызвал у нее радостный возглас.
– Мне не положено даже произносить это название. В издательстве вся информация заблокирована, разосланы циркуляры, у Дэниела в кабинете постоянно толкутся юристы. Где мы с вами встретимся? Нам лучше вначале познакомиться на нейтральной территории, а потом прийти вместе, вы согласны?
– Да, разумеется, – ответил Страйк. – Где вам будет удобно?
Доставая ручку из кармана пальто, висевшего у дверей, он с тоской думал, что мог бы провести этот вечер дома, отоспаться и никуда не спешить, чтобы набраться сил перед субботним утром, когда ему предстояло следить за вероломным мужем привлекательной брюнетки.
– Знаете паб «Старый чеширский сыр»? – спросила Нина. – На Флит-стрит? Никто из наших туда не заходит, а до работы два шага. Я понимаю, это банально, но мне там ужасно нравится.
Они условились встретиться в девятнадцать тридцать. Заканчивая бритье, Страйк размышлял, есть ли у него шанс познакомиться на этом приеме с кем-нибудь из тех, кому известно местонахождение Куайна. Загвоздка в том, мысленно подколол Страйк свое отражение в круглом зеркале, когда они синхронно соскребали щетину со своих подбородков, что ты все еще действуешь по правилам ОСР. Государство больше не платит тебе за беспорочную службу, дружище.
Впрочем, других методов работы он не знал; его краткий, но незыблемый кодекс этики, которого он придерживался всю сознательную жизнь, гласил: любое дело выполняй на совесть.
Страйк намеревался до вечера поработать у себя в офисе – обычно это его не тяготило. Они с Робин делили бумажную волокиту на двоих. Его помощница служила ему толковой и зачастую полезной аудиторией; с первых дней их совместной работы ее увлекала механика расследования. Но сегодня он с определенной неохотой спускался по лестнице к себе в офис, и, конечно же, его тонко настроенные локаторы уловили в ее приветствии смущенное ожидание, которое, как он понимал, очень скоро должно было вылиться в вопрос: «Ну, как тебе Мэтью?» Уже по одной этой причине, рассуждал сам с собой Страйк, уединяясь в кабинете и плотно затворяя дверь (якобы для того, чтобы сделать ряд телефонных звонков), совершенно ни к чему встречаться со своей единственной подчиненной в неформальной обстановке.
