Да, именно эту фразу произнес он тогда, а она рассмеялась: не поверила или это действительно было смешно? — он и вдруг любит ее, Ингу, лучшую девушку на свете.
— Давно?
— Пять лет. Как только ты перешла в нашу школу.
— Пять лет? Надо же! — Инга недоверчиво покачала головой. — А я заметила только в этом году.
Заметила? Вот оно как! Значит, она все знала?
— А ты? — Он с надеждой на нее посмотрел: вдруг…
Но она опять покачала головой, теперь уже грустно:
— Мне было приятно, что ты меня любишь, хоть я и не знала, что это длится так долго. Но я…
— Да, что ты?
— Не знаю. — Инга чуть отстранилась, взяла аккорд из другой песни. — Я, наверное, нет. Но ты не переживай, Стась. Ничего хорошего во мне нет, а сегодня последний вечер, больше я не буду мозолить тебе глаза, и ты меня скоро забудешь.
— Никогда не забуду! — почти с ненавистью прокричал он. — Я люблю тебя, неужели не понимаешь?
— Понимаю. — Она поднялась, положила гитару на скамейку. — Но это все равно ничего не значит. Пойдем лучше к нашим. — И пошла, не очень быстро, но абсолютно без сожаления, не оборачиваясь, не прислушиваясь, идет он за ней или нет. Он не пошел, не догнал. Наверное, она думала, что он хоть гитару занесет, а он просто сбежал — дождался, когда ее совсем не станет видно, и сбежал с этого прощального школьного вечера.
А через три года он женился. Не потому, что забыл, не потому, что полюбил другую девушку, а от полного отчаяния, что никогда не сможет быть с Ингой.
Он царапал подушку, плакал и ненавидел, до головокружения ненавидел жену. Какое счастье, что повелось у них спать на отдельных кроватях. Зачем он женился? Инга уходила по дорожке школьного стадиона, он перекручивал пленку назад — и опять признавался ей в любви:
— Я, наверное, дурак, но я тебя люблю…
Они встретились случайно в городе, он давно был женат на Галине и не мечтал ни о каком другом счастье. Это произошло в прошлом апреле, в холодный, ветреный день, совсем не весенний. С крыш капало, с голых деревьев капало, от ветра слезились глаза. Он шел к остановке с работы, втянув голову в плечи, не глядя по сторонам, только вниз, себе под ноги, боясь наступить в лужу. Ему хотелось поскорее оказаться дома, в тепле. И вдруг лужа под ногами расцветилась ярко-розовым, и в тот же момент что-то довольно чувствительно стукнуло его по плечу.
— Стась?! Вот это да! Вот нечаянная встреча!
Он не поверил, подумал: ошибка; умер от счастья: Инга, господи; испугался: не увидел бы кто из знакомых. На все это ушло много времени — может быть, целая минута: он стоял и не решался поднять головы. А она говорила быстро и радостно:
— Дождь не дождь? Не могу понять. Я так рада тебя видеть!
И лужа мелькала розовым, и сердце невыносимо громко стучало, эхом отдаваясь в виски.
— Инга! — Он наконец решился, посмотрел на нее. Инга держала в руке ярко-розовый зонт и слегка его покручивала. Она совсем не изменилась. — Как поживаешь?
— Долго рассказывать. — Инга засмеялась, сложила зонтик и взяла его под руку. — Надо нашу встречу отметить. Зайдем куда-нибудь?
— Конечно!
Разве мог он не согласиться?
Надо было позвонить домой, предупредить жену, что задерживается. Надо было предупредить Ингу о наличии этой самой жены. Но он не сделал ни того ни другого, просто повел ее в бар при гостинице «Балтика» (они стояли фактически на крыльце). А потом… Он не мог восстановить последовательность событий, он вообще мало что помнил и уж совсем ничего не соображал. Ну да, было выпито много, ну да, он снова отчаянно влюбился в Ингу — а вернее, не снова, а заново. Но это всего не объясняло… не объясняло и не оправдывало… Как и когда они сняли номер? Утром, проснувшись, он попытался вспомнить. Утром, осознав, он чуть не сошел с ума от ужаса. Но вспомнить так и не смог. Мелькали только какие-то обрывки картин, черно-белые и размытые, как передают воспоминания в кино: вот он абсолютно голый и почему-то мокрый, рыдает, обнимая Ингины ноги, вот Инга, обернутая гостиничным полотенцем, протягивает ему бокал шампанского, вот стучат в дверь, Инга смеется, смеется: это прибыл наш праздничный ужин… Вероятно, все это происходило в обратной последовательности. О чем он ей говорил, о чем плакал? Что теперь делать? Как объяснить Гале, где он провел эту ночь?
Инга спала, доверчиво прижавшись к нему, — как он сможет теперь без нее жить? И как объяснит, что эта ночь — всего лишь только эта ночь и никакого продолжения не будет? Или лучше вообще ничего не объяснять, а тихонько уйти? Нет, это еще подлее и хуже. Но, с другой стороны, двух объяснений ему не вынести, не вынести!
Он должен рассказать все Гале и остаться с Ингой. Он никогда не сможет этого сделать. Скандал, слезы, развод. Как было бы хорошо умереть. Закрыть глаза и просто перестать жить.
Инга шевельнулась, вздохнула. Потихоньку уйти все равно уже не получится.
— Стась! — окликнула она его, совсем не удивленно и не стыдливо, никакого похмелья не чувствуя от грешно пьяной их ночи. — Принеси мне водички, сушит — жуть!
И вот как с ней теперь объясняться?
Он налил ей воды из гостиничного графина в казенный граненый стакан, подал и бросился в омут:
— Понимаешь, Галя не переживет мой уход, я не могу…
Она нежно погладила его по щеке и ничего не ответила, приняла стакан, выпила залпом воду.
А потом как ни в чем не бывало принялась одеваться — не рассерженно, не расстроенно, будто и не слышала или не поняла, о чем он сказал. Он тоже оделся. Из номера они вышли вместе… и больше ни разу не виделись.
И вот теперь оказывается, что у них с Ингой ребенок. Но никакого счастья не будет. Мешает эта чужая женщина, которая спит на соседней кровати через проход. Он никогда не решится сказать…
Он царапал подушку, и плакал, и ненавидел жену, и проклинал себя, что не признался ей в то утро. И представлял хоккейный матч на троих: он, Инга и Стаська. И к рассвету принял окончательное решение: на день рождения он не пойдет.
* * *Цветы Станислав не решился покупать в магазине. Зашел и тут же испуганно вышел. Ему представилось почему-то, что продавщица, вот эта девушка с милой улыбкой, немедленно сообщит жене о том, что он купил шикарный букет, и днем рождения шефа уже не отговоришься. Глупость, конечно, но когда делаешь нечто недозволенное, всегда страшно. И к тому же шикарный букет ему вовсе не нужен. Как он пойдет по городу с таким вот букетом? Обязательно нарвешься на какого-нибудь знакомого, и тогда… Да, идти средь бела дня с цветами — это все равно что сразу признаться в измене. Галя не поймет, Галя не простит, Галя с ним разведется…
Станислав доехал на маршрутке до небольшого, какого-то полудеревенского цветочного рынка. Выбрал маленький, но симпатичный букетик маргариток и с облегчением вздохнул, когда цветы спокойно уместились в пакете, не высовываясь, не обличая его в преступлении.
До пяти еще оставалось достаточно времени. Он немного погулял, зашел в магазин игрушек, выбрал небольшого милого медвежонка: Стаське должен понравиться. Заглянул в кафе, взял чашечку кофе с коньяком и, сидя за столиком у окна, посматривая на улицу, стал представлять, как они встретятся. Инга ему откроет, и поцелуем прервет его глупое оправдательное бормотание, и тонкой загорелой рукой заберет этот постыдный, трусливый букет… Никакого мужа у нее, конечно, нет. И снова его ослепит — но не даст ему задохнуться, улыбнется, как добрая мать наивному ребенку, и поведет к сыну. Маленькая кроватка под пологом с яркими разноцветными прутьями — он такую недавно видел в мебельном, когда покупал шкаф, — креслице, столик — уютная детская. Он возьмет на руки сына и, наверное, испытает ни с чем не сравнимое счастье. Инга обнимет его сзади за плечи — и так они будут стоять втроем, долго-долго стоять. А потом…
Станислав посмотрел на часы — еще только половина четвертого. А может, не ждать, взять и поехать прямо сейчас? В конце концов, он имеет полное право.
Он встал, быстрым шагом вышел из кафе. К остановке как раз подъезжал автобус, Станислав ринулся за ним, будто куда-то опаздывал, но не добежал, остановился, отступил и вернулся в кафе. Лучше не надо. Вдруг Инга все же не одна? Вдруг все же муж? Он дождется назначенного времени и придет как обычный гость.
* * *Дом был ужасен. Он и представить не мог, что его любимая женщина, что его сын могут жить в таком доме. В подъезде не было света и пахло чем-то заброшенно нежилым. Он поднимался по лестнице чуть не на ощупь, медленно и осторожно, боясь оступиться и сломать себе шею. В таком ужасном доме вполне могли водиться крысы.
Квартира находилась на четвертом этаже за простой деревянной дверью. Станислав позвонил — никто не открыл. Прислушался: ему показалось, что пискнул набор сотового. Позвонил снова и опять приник к двери — в квартире явно кто-то был, почему же тогда ему не открывают? Может, Инга решила его разыграть? Позвонит сейчас ему и скажет… Нет, вряд ли. Да и не знает она его номера. Тут что-то не так.
