Дрожа от ярости, Дидье возвращается в «комнату для гостей», куда некоторое время спустя приходит и Сильви.
— Сука! — первое, что она произносит.
— Как! Ты уже знаешь? — удивляется Дидье.
— Пресвятая Дева! Да все, что было в карманах у Гастона, находится у нее. Надо думать, она перетряхнула все его вещи!
— Да, мы были наивны! — понизив голос и брызжа слюной, восклицает Дидье. — Такая, как она… Да она первым делом…
— Сука! — повторяет Сильви. — Ха! Она может себе позволить строить планы на будущее!
— Какие планы?
Сильви пересказывает услышанное, и Дидье сжимает кулаки.
— Вспомни, что нам рассказывал Гастон. Они же были на грани разорения. Уж не с этой ли продажи она…
— А вот с нашими двадцатью миллионами, да при хорошем совете — да!
— Но, черт возьми, должен же быть какой-нибудь способ или мы ничего не можем сделать?
— Ничего! И мы только что в этом убедились. У нас нет никаких доказательств. Только слова, ты понимаешь?!
— Так что же, мы будем продолжать прозябать, ходить пешком, пока эта… эта…
Сильви не в состоянии подобрать нужное слово и разражается слезами. Что касается Дидье, на его лице играет странная, интригующая улыбка.
— Минуточку! Ты еще не знаешь, на что я способен… Предоставь все мне. Я ей устрою! Не пройдет и двух дней, ты слышишь меня, Сильви, двух дней, и ты не захочешь поменяться с ней местами… Клянусь тебе, она мне заплатит… за двадцать-то миллионов!
После обеда супруги Марассен посещают все лавочки старого квартала.
— Нам нужны цветы… что-нибудь очень приличное… Это для похорон нашего кузена, мсье Гастона Крепуа… ну, вы знаете его магазин «Стоит только подумать».
— Ах! Так вы его родственники… Хороший был человек! Какой внезапный конец, не правда ли? А он казался таким крепким!
— Крепким! Да это была скала, а не человек! Он регулярно приезжал в Париж и, могу вас заверить, чувствовал себя лучше нас с вами… — Дидье несколько раз задумчиво качает головой. — Не станете же вы убеждать меня, что люди вдруг умирают вот так, без всякой причины, в расцвете лет…
Цветочница инстинктивно понижает голос.
— Вы думаете… что здесь не все чисто?
— Я? Я ничего не думаю… совсем ничего… Я просто очень и даже очень удивлен… Представьте только, что свой последний день мсье Крепуа провел в Париже с нами… и чувствовал себя покрепче Нового моста… Ну так что вы мне посоветуете?.. Венок… букет… или просто веточку?..
После цветочницы — бакалейщик.
— Пожалуйста, банку зеленого горошка… А мадам Крепуа не ваша ли постоянная покупательница?
— Ну как же! Бедная женщина! А вы, наверное, родственник?
— Я его двоюродный брат из Парижа. Да, родственник… Ах, мы до сих пор не можем прийти в себя.
— Увы! С сердечниками чаще всего именно так и происходит.
— Сердечник! Не слишком ли поспешный вывод?
Это сказано таким тоном, что бакалейщик застывает с протянутой над горой консервных банок рукой.
— Как?.. Вы думаете, что…
— Ну, я ничего не думаю… И ничего не говорю… Только констатирую… Горошек самый мелкий, какой у вас есть… Сколько с меня?
После ухода супругов бакалейщик некоторое время стоит в раздумье, затем поворачивается к комнатке за магазином и восклицает:
— Джульетта, Джульетта… Послушай-ка!
Булочник… Мясник… Молочник… Потом небольшой кружок по рынку Массена. И — последний штрих — визит к доктору Гильбу, дом которого располагается за оградой в римском стиле.
— Доктор, наш приход к вам имеет абсолютно конфиденциальный характер, поэтому мы просим соблюдать полную тайну… Так вот, мы родственники Гастона Крепуа, вашего несчастного пациента, и мы не будем от вас скрывать, что были совершенно ошарашены известием о…
Прокурор Республики долго разглядывает Берту Крепуа, очень гордую в своем трауре.
— Если бы речь шла только об анонимных письмах, я думаю, ими бы все и закончилось… Но есть еще общественное мнение, не говоря уже о неком вмешательстве, оглашать которое пока преждевременно… Короче, как вы уже знаете, мадам, судебно-медицинский эксперт в конечном итоге подписал разрешение на эксгумацию, и вскрытие было проведено… Я только что получил отчет профессора Эрбийона. Читаю: «сильная доза токсичного вещества, полученного из луковичной поганки, попавшего в организм во время ужина…» Как вы объясните это, мадам?..
Но у Берты нет сил. Она даже не пытается сопротивляться. И падает в обморок. Ею руководила больше ненависть, нежели корысть. Она дважды давала мужу небольшие дозы яда после его «парижских возвращений». Доктор Гильбу ни о чем не догадывался. В приступах Гастона Крепуа он усматривал лишь очевидные последствия загула. Так почему на этот раз должны были возникнуть подозрения? Он же сам часто предупреждал своего пациента. И печальный конец должен был лишь подтвердить пессимистичные предсказания. Такие слова подталкивали Берту. Если бы не это неожиданное вскрытие!
Поскольку преступник не может наследовать имущество жертвы, Дидье и Сильви вызывают к нотариусу — наследниками Гастона становятся они. К сожалению, долги магазина столь велики, что супругам останутся лишь какие-то несколько тысяч франков.
— Ну что же, — вздыхает Сильви, — за неимением лучшего, мы все же сможем купить машину и совершить прогулку по побережью!
Вот так и мчатся они на своем автомобиле по направлению к Вансу.
Остановившись у бензоколонки, заправляются. Рядом с ними останавливается белый кабриолет. За рулем — эксцентричная девушка в белом платье, рядом с ней — жиголо.
— Смотри, Сильви! — восклицает Дидье. — Я не ошибаюсь, это действительно…
Сильви пристально всматривается.
— Да ведь это Аврора! Ну и ну!
Кабриолет срывается с места и уносится, как смерч. Но Аврора тоже узнала супругов Марассен; проезжая мимо, она машет им рукой.
— О! Вы знаете ее? — восклицает заправщик. — Вот уж кому повезло! Подумать только, всего месяц назад она была простой горничной… А потом — бац! Выигрышный билет Государственной лотереи… это еще называется «свипстейк» — скачки с лотереей…
Но, впрочем, она не долго так протянет… Дважды уже чуть не разбилась! Ну а пока живет в свое удовольствие!
Обернувшись одновременно, Сильви и Дидье в отчаянии провожают удаляющийся на бешеной скорости кабриолет.
Ницца
Жан-Клод бросает взгляд на часы бара. Двадцать минут первого ночи. Он хочет спать. К тому же с некоторых пор качка на море усилилась. И он бы многое отдал, чтобы растянуться сейчас на кушетке. Но не скажешь же едва знакомой молодой и красивой женщине: «Извините, но ужасно хочется спать… и меня слегка укачало». Да Югетта рассмеется ему в лицо. Журналистка! Эти не знают усталости, у них поступь старых морских волков, привычных к виски. И дернуло же его пригласить Югетту выпить! Ведь тот факт, что случай свел их за одним столиком, еще ничего не значит… Тем более что не очень-то он и богат!
— А с Лиз Тейлор вы знакомы? — спрашивает Жан- Клод, лениво поддерживая разговор.
— Конечно. Ведь это моя работа.
— А с Барбарой Штейн?
— Я специально сделала крюк, проехав через Бастию, чтобы побывать на съемках ее фильма. Приехала как раз в тот вечер, когда украли ее знаменитое колье.
— Что? Так это действительно было? Мне показалось, что все было устроено ради рекламы.
— Жаль, что вы не видели, как Барбара рыдала у меня на плече, иначе бы так не говорили.
— Так она еще и рыдала на вашем плече!
Югетта с умилением рассматривает своего спутника. Высокий угловатый юноша действительно полон шарма, с его наивными вопросами, пылающими от румянца щеками, на удивление светлыми глазами… и мешковато сидящим пиджаком.
А Жан-Клод между тем оживился.
— И дорого оно стоит?
— Кто? Что?
— Колье Барбары Штейн!
— Ах, колье… Что-то около ста тысяч долларов. Но, может быть, теперь поговорим немного о вас?
— Обо мне? Да во мне нет ничего интересного. Да и что бы вы хотели узнать? Зовут меня Жан-Клод Жолибуа, я студент…
— И что же вы изучаете?
— Горное дело, если это вам о чем-то говорит.
— Очень смутно: уголь, метан… А что вы делали на Корсике?
— Приятель пригласил, только и всего. Сейчас возвращаюсь домой — каникулы закончились. Послезавтра утром я буду в Париже.
— У папы с мамой?
— Да, а что?
— Так, ничего… Вы просто чудо!
Улыбаясь, Югетта показывает идеально ровные зубы. Внезапно она замирает. В почти уже пустой бар входит мужчина. Ему около сорока, немного одутловатое лицо, волосы кудрявые и блестящие, на голове чуть сдвинутая набок мягкая белая шляпа с широкими полями, напоминающая сомбреро. Ярко-голубой пиджак небрежно наброшен на плечи. Под мышкой зажата толстая книга. Мужчину так шатает, что он вынужден опираться о столы. Правда, килевая качка здесь ни при чем. Проходя мимо них, он спотыкается о стул Жан-Клода и из последних сил добирается до стойки бара.
