Но долго работать ему не дали: приехавший на ЧП дежурный следователь прокуратуры отобрал подробное объяснение, направил на медицинское освидетельствование, а потом наступил черед протоколов допроса и задержания подозреваемого. Так Лунин оказался в изоляторе временного содержания, а через трое суток плановый автозак перевез его в следственный изолятор, где для таких, как он, имелась специальная камера номер семьдесят два. Там участковый сказался в компании адвоката, патрульного милиционера и инспектора вневедомственной охраны, которые сообща проанализировали ситуацию и пришли к выводу, что его дело — труба.
Действительно, первичная информация, зациркулировавшая по общим и специальным телефонным сетям, полностью подтвердилась.
Пьяный? Установлено медициной. Мало ли что выпил сто пятьдесят при норме восемьсот, хоть рюмку, хоть наперсток — значит, пьяный!
Перестрелял троих? Факт налицо: два трупа, один человек — в реанимации.
А какое основание для стрельбы? Ссора на бытовой почве. Какая ругань, какое замечание, кто это подтвердит? Собутыльник не в счет!
И потом — у них что, ножи были, кастеты, обрезы? Ничего ведь не было! И какой тебе вред причинили? Никакого! Если бы избили в котлету: ребра поломали, зубы выбили, глаз, легкие отбили, тут, истекая кровью, мог стрельнуть одному в ногу… Вот тогда суд, может, и признал бы необходимую оборону. А так: по безоружным в упор… Это даже не превышение пределов необходимой обороны. Это превышение власти с применением оружия — до десяти лет! А вторая статья и того хуже: «мокрая», сто вторая — убийство двух лиц и покушение на убийство третьего. Тут, извините, вплоть до высшей меры…
Поначалу, конечно, никто «вышки» не предполагал. Думали, влепят десять-двенадцать, — тоже не мед, конечно… Но механизм расследования закрутился, все набирая обороты. Потерпевшие из богатых семей, родственников, друзей, знакомых видимо-невидимо. Все со связями, при деньгах. Шум подняли страшный.
«Правовое государство строим, а пьяный мент на улице людей расстреливает!» Телеграммы во все инстанции, письма с сотнями подписей, демонстрацию перед горкомом организовали, голодовку устроили. В городской газете статья: мол, беззаконие служителей закона особенно недопустимо, дело Лунина должно стать примером отхода от произвола властей! Ну и все в таком же духе.
В любом следствии по серьезному делу, кроме видимых механизмов, есть множество скрытых рычажков, кнопочек, пружинок… Могут они незаметно затормозить машину правосудия, могут наоборот — раскрутить на полную. А Лунин инструктора райкома у черного хода промтоварной базы с сумкой дефицита задерживал. Под Новый год масло и конфеты, для исполкома приготовленные, заставил в свободную продажу пустить. Руководителей дискредитировал: директора райпищеторга пьяным за рулем поймал, завмага, как преступника, в милицию притащил…
Много, очень много обид на Лунина накопилось и в районе, и в городе. Конечно, никто ничего не высказывал, не злорадствовал, старого не припоминал, и характеристику начальник хорошую выдал: боролся с преступностью, задерживал, раскрывал. Правда, для самостраховки дописал: склонен к самоуправным действиям, на замечания реагирует некритически, к советам не прислушивается. Но в целом характеристика нормальная, не придерешься. А маховик следственный раскрутился вовсю, потом выездная сессия суда и приговор под аплодисменты — высшая мера!
Суд вроде как мнение всего общества выразил, хотя бывало частенько, что народ одного требует, а судейская машина еле-еле поворачивается, на тормозах спускает, будто заело что-то в механизме. А тут — полное единство позиций правосудия и граждан!
Сослуживцы было решили, что это кость толпе бросили, чтобы успокоить, а кассационная инстанция смягчит приговор втихую, так тоже часто бывало. Нет, Верховный суд приговор оставил в силе. А теперь и центральная власть свое слово сказала…
— Это они в политику играют, — вслух рассуждал Иван Алексеевич. — Мол, люди властью недовольны, а зря — власть ни при чем, отдельные исполнители палку перегибают! Но времена, мол, сейчас другие, и мы таких негодяев беспощадно наказываем… Только если сторожевого пса за усердие казнить, то кто охранять будет? Они того не понимают, что сами под собой сук рубят!
Попов с такими рассуждениями, если бы они велись абстрактно, никогда бы не согласился. Но применительно к делу Лунина они были убедительны, и он поддерживал Ромова. Тот довольно улыбнулся.
После поминок поехали по домам, но Сергеев вышел вместе с Поповым.
— Дело есть, Валера, — возбужденным шепотком сказал он. — Давай зайдем к тебе на полчасика…
Валентины дома не было, они устроились на кухне. Пить гигант отказался, Попов заварил крепкий чай и, переступая через ноги зажатого между шкафом и холодильником Сергеева, который явно не вписывался в размеры малогабаритки, собрал на стол.
— Я ведь Лунина с детства знаю, жил-то у него на участке и скажу: настоящий мужик! Справедливый, смелый… Я, может, из-за него в милицию пошел, по примеру, что ли…
Сергеев медленно произносил слова, уставясь неподвижным взглядом в какую-то точку перед собой.
— Но ведь должна же быть справедливость! — вдруг быстро и горячечно заговорил он. — Если Лесухина миловать, а Лунина расстреливать — значит, все наоборот, навыворот! Они там, — он указал вверх, — по-своему решают, нас в расчет и не берут, но мы-то тоже можем по-своему решить? По справедливости?
Сергеев ждал ответа. Он был пьян, и Попов не понимал, что он хочет услышать.
— Как это «по-своему»?
— Да очень просто! Они же не могут работу сделать, только бумажки пишут да печати ставят! А работу-то мы делаем!
— И что же?
— То самое. — Сергеев понизил голос. — Лично я Лунина исполнять не буду! А ты будешь?
— Буду, не буду! — озлился Попов. — Кто меня спрашивает! Что ты хочешь сказать? Давай напрямую, без выкрутасов! Ты что, можешь приговор изменить?
— Изменить не могу, и черт с ним! Я могу не исполнить, это важнее. И ты можешь мне помочь…
— Думаешь, других исполнителей не найдут? Да отправят его в Северную зону обслуживания, и тамошний «Финал» сделает все в лучшем виде! Так или нет?
— Давай его спасем, — сказал Сергеев совсем тихо. — Спасем человека, который не заслужил смертного приговора… Два суда, Республика, Союз — никто не захотел ему помочь. Давай мы поможем.
— Ты что, Господь Бог? Сейчас я постелю — и спать…
— Нет, — Сергеев упрямо мотнул головой. — Мы должны быть людьми. Они, наверху, могут что угодно творить, издалека не видно, особо когда чужими руками… Но нам-то эти руки — свои! Мы-то должны справедливость творить, порядочность сохранять… Нельзя его так, как скотину… За что? Действовал как положено, жестко только чересчур… Ну, уволили бы… В Штатах, наверное, премию бы получил за решительность, потому там блатные полицейских боятся, а у нас скоро будут ноги вытирать! Надо спасать человека!
— Что ты заладил: спасать, спасать… Как спасать? Саботировать приговор? Ну, просидит лишний месяц, потом Кленов начнет во все концы телеграммы слать. И что дальше?
— Да нет, от Кленова мы его заберем, — Сергеев, обжигаясь, хватил из треснутой чашки глоток крепкого чая. — От Кленова надо забрать…
— Ну, а дальше? Забрали, везем. Дорога-то известная. Или остановимся и отпустим на все четыре стороны? Если Викентьев нас всех не перестреляет. Ну допустим, ты и его уговорил, и Сивцева. — Попов даже с усилием не мог представить, как это может выглядеть. — А в «уголке» Ромов ожидает, прокурор, врач и этот, как его… Что ты им объяснишь? Отпустили смертника и готовы вместо него идти в камеру? Можешь быть уверен — там и окажешься. А его через пару-тройку дней возьмут и исполнят!
— Мы его не просто так выпустим, — Сергеев наклонился вперед и посмотрел Валере в глаза. Взгляд у него был совершенно трезвый. — Мы имитируем исполнение. Слышал аксакала? Он тоже не хочет его исполнять. Доктора уговорим, ему вообще все это не по душе, он поймет, согласится. А больше нам никто и не нужен! Акт составлен, приговор исполнен. Кто его будет искать? Заберем паспорт из дела, одну букву исправит на всякий случай — «Лукин» или «Луний», уедет куда-нибудь… И все дела!
Попов отставил свою чашку.
— Ты пьяный или трезвый? Или самый умный и могущественный? Президент в помиловании отказал, а майор Сергеев с капитаном Поповым взяли и помиловали! Неужели ты всерьез думаешь, что можно провернуть такое дело? А прокурор, а начальник группы, а пятый и шестой?
— Трезвый я. Вначале ударило в голову, а сейчас отошел… Слушай: первый стреляет над головой, доктор подходит, смотрит… Он вообще-то и не глядит никогда, ио на всякий случай надо с ним решать, чтобы без случайностей. На опилки надо будет краской брызнуть или бычьей крови на мясокомбинате взять… Прокурор из-за стола не встает, Викентьев тоже особо не рассматривает… Пусть пятый с шестым заворачивают или мы по-быстрому брезент закатаем. А когда все разъедутся, мы пятого и шестого отпустим: мол, сами справимся… Отвезем его ко мне, съездим яму закопаем — и все дела. Детали уточним еще, но канва такая…
