Воспоминание об этом конкретном эпизоде вновь вызвало в нем ярость. Не важно, что им придется делать все от них зависящее, чтобы выполнить его инструкции. Выбора у них не было. Важно, что каждый из них ни секунды не сомневался в безнадежности операции. Они пребывали наверху блаженства. Он согрел и осветил для них отвратительный, промозглый мартовский вечер.
Буш прошел в гостиную и сел за стол. Ощущение безысходности терзало его душу. Он написал жене письмо, выдержанное в холодных официальных тонах, в котором отказывался предоставить ей какие-либо основания для развода и уж тем более подавать на нее в суд по тем фактам, которые она может предоставить сама. Если она не согласна теперь же вернуться к нему, то пусть терпит положенные пять лет раздельной жизни, чтобы получить развод и снова выйти Замуж. Пусть вкусит сполна, думалось ему. Он вовсе не хотел, чтобы она вернулась, но привлекала возможность того, что ее приятель не удержится при ней без супружеских уз и ей придется помучиться в одиночестве, прежде чем найдется замена.
Сидя за столом, он запечатал письмо в конверт и начал машинально его рассматривать. Где-то сейчас Торговец готовил свое третье похищение, спокойно, со знанием дела и с уверенностью в успехе, которому мог бы позавидовать любой. А он, Буш, бессилен что-либо сделать. Утром в конторе его будут ждать донесения о гольф-клубах. Предстоит их тщательно изучить и проанализировать, хотя надежды на эту информацию он возлагал самые скромные.
Перед поездкой в Солсбери мисс Рейнберд позвонила мадам Бланш, чтобы выяснить, сможет ли она ее приняты Дом, где жила Бланш, находился в тихом респектабельном районе на небольшой возвышенности в северо-западной части города. Располагался дом на окраине, и из окон верхнего этажа можно было видеть просторы полей вплоть до заросшего зеленью холма с руинами Олд-Сарум и чуть заметной долины реки Эйвон. С левой стороны, в отдалении, над хаосом жилых строений заточенным карандашом торчал шпиль кафедрального собора. По вечерам на макушке шпиля зажигался красный предупредительный свет для самолетов.
Мисс Рейнберд расположилась в гостиной. Ей представлялось, что обстановка в доме мадам Бланш будет под стать ее ярким, кричащим одеждам. Даже сейчас, в одиннадцать часов утра, хозяйка облачилась в длинное фиолетовое платье с глубоким декольте, перехваченное по талии красной шелковой шалью. Жемчужные бусы плотно облегали шею, а рыжая копна волос, на этот раз распущенная по плечам (мисс Рейнберд отметила, что волосы отличались естественной красотой и, видимо, хорошо ухоженны), придавала ей какой-то задорный, моложавый вид. Комната, тем не менее, была обставлена со вкусом и в полутонах. На стене висели две очень приличные акварели с видами старого Солсбери.
Бланш сидела и слушала мисс Рейнберд, в поведении и манерах которой произошли разительные перемены. Ничего удивительного для нее в этом не было. Это она наблюдала много раз и у многих других своих подопечных. Мисс Рейнберд откровенно рассказала о своих снах, о Хэриет, а затем перешла к истории о любовной связи сестры и о том, какие действия предпринял Шолто. Бланш искренне пожалела Хэриет, хоть той уже и не было в живых. Она ясно представила себе происшедшее много лет назад. Долгие годы заточения, и вдруг появляется молоденький офицер и пробуждает чувства, овладевает душой. Шолто выглядел подонком в этой истории.
— Сейчас я понимаю, что мои сны стали результатом угрызений совести, — говорила мисс Рейнберд. — Сыну Хэриет, если, конечно, он жив, уже, должно быть, за тридцать. Что еще более важно, он — Рейнберд. И наконец, самое главное — он мой ближайший родственник. Все, что имею я, должно перейти к нему. Если честно, мадам Бланш, то я с большим трудом пришла к этому решению. Я имею в виду не то, что придется оставить все ему в наследство, а то, что его следует отыскать и привезти в Рид-Корт. Объяснения о его происхождении и пересуды в округе о подробностях романа бедняжки Хэриет неизбежны, все это мне очень неприятно.
— Вам просто не хотелось нарушать спокойное течение устроенной жизни, и это совершенно естественно, — понимающе сказала Бланш, кивая головой. — Но теперь ваша совесть требует, чтобы вы, несмотря ни на что, исполнили свой долг?
— Да, за этим я и пришла сюда.
— А вы не думали о том, что моя помощь может не потребоваться? Достаточно нанять частного детектива, который бы его нашел.
— Естественно, об этой возможности я тоже думала. Имеются две причины, не позволяющие мне обратиться к детективу. Во-первых, каким бы осторожным ни был этот детектив, ему все равно придется наводить справки, причем и в деревне тоже. Я не настолько глупа, чтобы не сообразить, что некоторые жители деревни могут обо всем догадаться. Людям вовсе не обязательно знать что-то наверняка. Они просто наблюдают, прикидывают что к чему и делают выводы. Меня совсем не радует, что моим друзьям и знакомым станет известно о предпринятых мною поисках родственника. Но в любом случае, даже если бы я сумела преодолеть свое нежелание огласки, остается еще одна, гораздо более серьезная проблема. После смерти Шолто я просмотрела всю его частную корреспонденцию и прочие бумаги в надежде найти хоть какой-то намек на то, какую судьбу он уготовил ребенку.
— Вам не удалось ничего найти?
— Ничего… Если и были какие-то документы, то он их уничтожил. Мой брат был очень трудным и эксцентричным человеком, отличавшимся чрезмерной заботой о добром имени семьи. Он поставил себе целью вычеркнуть ребенка из жизни Хэриет и восстановить статус-кво в Рид-Корте. Само собой разумеется, он так и не простил Хэриет.
— Уже простил, я в этом уверена, — улыбнулась Бланш. — Вы когда-нибудь разговаривали с ним об этом деле?
— Нет… Пожалуй, нет. Как-то раз я попыталась заговорить, но он быстро дал Понять, что не скажет ни слова.
— А ваши друзья в Нортумберленде? Они что-нибудь знают?
— В живых осталась только одна моя приятельница. Недавно я туда ездила и пыталась расспросить ее, но она ничего не смогла мне рассказать. Хэриет поступила в местную больницу как замужняя женщина. Через два дня после рождения ребенка его забрал оттуда Шолто с какой-то няней. Так поступать с Хэриет было крайне жестоко, но Шолто это сделал. Сама же она была не способна ему прекословить. Это было не в характере Хэриет. Так вот, как же могу я надеяться на частного детектива, если в этом деле нет даже мало-мальски достойной внимания зацепки, с которой можно начать следствие… Во всяком случае…
— Во всяком случае, в реальном, физическом смысле… — подхватила Бланш. — Именно поэтому вы пришли сюда, чтобы все это мне рассказать, ведь правда, мисс Рейнберд?
— Честно говоря, да.
— И тем не менее вы все еще не верите в то, что я смогу вам помочь?
— Откуда мне знать? — ответила мисс Рейнберд после некоторых колебаний. — Мне, естественно, очень непросто преодолеть сложившиеся за долгие годы представления о жизни. Однако если все будет происходить в строгой тайне, то я готова попробовать. Я хочу рискнуть. — Внезапно она улыбнулась. — Мне не доставляют удовольствия еженощные посещения и стенания Хэриет, мадам Бланш. Я люблю крепко спать по ночам. Если ребенок — теперь уже мужчина — найдется, то я согласна исполнить по отношению к нему свой долг. Опять же если это окажется приемлемым.
— Ну что же. — Бланш встала. — Тогда, пожалуй, нам лучше всего начать? Посмотрим, что по этому поводу скажет Генри.
Заметив удивление на лице мисс Рейнберд, Бланш доверительно дотронулась до ее плеча и сказала:
— Вам придется привыкнуть к моему отношению к этим вещам, мисс Рейнберд. Они составляют часть моей жизни. Вам мой дар может показаться сверхъестественным, странным и даже страшным. И тем не менее в нем нет ничего необычного. Каждый живущий в этом мире способен переступить порог своего тела и заглянуть в иную жизнь. Но деле немногие могут это сделать, потому что для этого нужна вера и преданность. Для меня Генри не менее реален, чем вы, сидящая рядом со мной. Я обращаюсь с ним точно так же, как и с другими людьми, — мы с ним смеемся, шутим, спорим. Сейчас мы просто поболтаем и узнаем, что он обо всем этом думает. Он уже довольно давно присутствует при нашей беседе.
— Откуда вам это может быть известно! — едва сдерживаясь, чтобы не осмотреть комнату, воскликнула мисс Рейнберд.
Улыбнувшись, Бланш изящным жестом смахнула пышную прядь волос с плеча.
— Я его чувствую, мисс Рейнберд, — весело заявила она. — Ну, пожалуйста, не смотрите на меня с таким удивлением. Ведь если бы вы сидели с завязанными глазами и ватой в ушах, а в комнату зашла женщина, от которой сильно пахнет духами, то вы непременно узнали бы о ее присутствии. Иногда Генри выдает себя волнением эфира, иногда я безошибочна определяю его ауру, а иногда я узнаю его по запаху. Это запах поросших вереском болот с резким привкусом костра — запах вернувшегося из странствий мужчины.
