– Вам куда на работу?
– На Ломоносова, салон компьютерной техники. Это…
– Знаю, знаю, нам почти по пути. Хотите, я вас подвезу?
– Честно говоря, очень хочу – я совсем опаздываю. Если вас не затруднит…
– Нисколько. Пойдемте. Кстати, могу и мастера порекомендовать для вашего «форда». Прекрасный специалист и берет по-божески.
Они вошли на стоянку. Павел с сожалением посмотрел на свой «форд» и, воспользовавшись приглашением Юлии Петровны, залез в ее старенький опелек.
* * *
На работу он успел вовремя. На его багрово-пятнистое лицо никто не обратил особого внимания. Запах коньяка также не вызвал взрыва возмущения общественности. И растрепанно-подавленный вид не возбудил подозрений. Мелкая сошка, этот продавец-консультант Павел Назаренко, ничем не примечательная личность, что им интересоваться: стоит себе в своем отделе с беджиком на груди, ну и ладно.
Впрочем, нужно было не только стоять, но и работать. Он с трудом представлял, как справится со своими обязанностями. Головная боль нарастала и нарастала, хотя, казалось, нарастать ей уже некуда, и так дошла до критической точки. Павел ухватился рукой за стеллаж – в висок стрельнуло так, что он вскрикнул. Любое движение – шеей, рукой, ногой – вызывало дикую боль, словно все тело Павла превратилось в один сплошной мозговой нарыв. Он медленно и осторожно опустил руку, стараясь не потревожить боль, замер. Если положить на макушку большой кусок льда, глыбу льда, мини-айсберг, наверное, станет легче, только где взять такой айсберг? В магазине напротив продают замороженные фрукты и овощи – пакет с овощами тоже мог бы облегчить страдания. Или брикет мороженого «Удовольствие для всей семьи». Подтаявшие капли стекали бы по раскаленным вискам, по пылающему затылку…
– Вы мне не поможете сориентироваться? – Огромная двухметровая фигура в джинсовом костюме, с длинными грязными волосами, забранными в хвостик, приближалась к нему. Джинсовый костюм! Ничего более нелепого нельзя было придумать в такую жару. Павел представил, как тело этого гиганта исходит потом под курткой, мутные отвратительные капли струятся по мощным ляжкам, и его затошнило. Но нужно было работать. Он надел на лицо гримасу улыбки и осторожно, стараясь не потревожить больную голову, шагнул навстречу клиенту:
– Что вас интересует конкретно?
– Вот. – Парень ткнул пальцем куда-то вбок и стал о чем-то долго, мучительно долго рассказывать, рассчитывая на квалифицированный совет.
Запах пота накрыл, задушил, толстый палец с печаткой замотался перед глазами, слова застучали градинами по больной голове. Ну что ему надо, что ему надо, зачем он его так мучает?
– … Как вы думаете, срастется?
О чем он ему сейчас говорил? О чем спрашивает? Барабанная дробь в голове заглушила слова, ничего невозможно услышать, невозможно понять, только это: бум-бум-бум-бум бум-бум-бум-бум. Странный мотив, знакомый мотив… Не вспомнить.
– … А потом присоединить…
Да ведь это же просто детская считалка!
За стеклянными дверями стоит плаха с топорами…
Нет, там было как-то не так. Весело и просто там было. Беззаботно, легко там было.
За стеклянными дверями стоит мишка с пирогами,
Здравствуй, мишенька, дружок! Сколько стоит пирожок?…
Сколько стоит! Сто тысяч евро он стоит, пирожок, пирог, пирожище. Сто тысяч евро – ни больше ни меньше.
– … Значит, советуете брать?
Разве можно давать такие подлые советы? Такое он и врагу не посоветует. Сто тысяч евро…
– Назаренко! К телефону!
Павел очнулся и в недоумении уставился на клиента. Нет, это не он сказал последнюю фразу про телефон, это…
– Паша! Ты что, не слышишь? К телефону тебя!
Это Антон из соседнего отдела. Спасибо, Антошка, избавил от необходимости продолжать разговор с этим уродом, от необходимости думать о том, о чем думать страшно. Но кто может ему звонить? Оля? Проснулась, соскучилась, почувствовала, как ему сейчас плохо, и позвонила? Оленька, милая, ну конечно, это она. Как, оказывается, мало ему нужно, чтобы все вернулось на свои места: просто услышать ее голос.
Не обращая внимания на головную боль, Павел побежал к телефону. Схватил трубку и, задыхаясь, спросил:
– Оля, ты?
* * *
Вот и произошло, вот и случилось. Катастрофа разразилась. Он знал, он ждал, он боялся, но все-таки надеялся, что кошмар останется кошмаром только внутри его, не вырвется наружу. Вырвался, и исправить теперь ничего нельзя. Зачем, зачем он взял эти деньги?
Деньги ни при чем, и без денег все случилось бы, потому что…
Без денег было бы проще, без денег он имел бы право не позволить, не допустить. А так получается, что он сам толкнул… Ему заплатили за то, чтобы не вмешивался, за то, чтобы промолчал, если узнает, за согласие с бесчестьем ему заплатили.
Большакова, двадцать, пятый этаж, квартира девяносто пять – адрес, где бесчестят его душу. Сейчас, в этот момент, бесчестят. Ему заплатили и право имеют пользоваться его душой, как телом продажной девки. Ему заплатили, он взял, сто тысяч евро – и полное право… И поделать ничего невозможно.
Пистолет! Как он мог забыть? Он ведь знал, он ведь ждал, он подготовился. Пистолет. Для такого случая – именно для такого! – он и приобретался. Надо ехать туда, на Большакова, пятнадцать. Ехать и… обновить покупку. Обмыть ее кровью. Он сможет выстрелить, сможет. И если кто-то в этом сомневается… Напрасно! Он сможет.
Только ехать на чем? «Форда» нет, он поспешил от него отказаться. Зря поспешил. И услужливой Юлии Петровны нет, чтобы попросить довезти.
Юлия Петровна! Какая к черту Юлия Петровна? Ему ведь не просто прицелиться, напугать страшной игрушкой, ему ведь придется нажать на спуск, придется убить. Никакая Юлия Петровна не повезет его на такое дело. Никакую Юлию Петровну, даже самую услужливую, нельзя просить о таком одолжении.
Надо вызвать такси.
Вызвать такси, приехать по адресу и убить. Не просто прицелиться – убить. Он готов, он сможет. И очень просто. Он знал, что когда-нибудь ему придется так сделать, только не думал, что так скоро, вот уже сейчас – почти сейчас.
Павел переложил пистолет из сумки в карман брюк, вызвал по телефону такси и, никого не предупредив, что уходит, выбежал из магазина.
Такси подъехало довольно быстро, но потом они попали в пробку и целых пятнадцать минут не могли из нее выбраться. Павел сходил с ума от нетерпения. Барабанщик в голове снова принялся за свою адскую работу.
– Объехать как-нибудь можно? Ради бога, сделайте что-нибудь, я ужасно опаздываю!
– Что я могу сделать? – Водитель развел руками. – Пробка. Придется ждать, пока не рассосется.
За стеклянными дверями стоит плаха с топорами…
Это никогда не кончится! Боль не кончится… Зачем он взял эти деньги?
– Я заплачу, сколько скажете, столько и заплачу, только давайте уже поедем!
– Куда тут ехать-то, по головам, что ли?
Здравствуй, мишенька, дружок, сколько стоит…
Нет, этого вынести невозможно! Павел распахнул дверцу машины, выскочил на улицу, забежал в магазин, купил бутылку водки, зубами, прямо у кассы, свинтил пробку, сделал большой глоток из горлышка – барабанщика требовалось подпоить, чтобы он хоть на несколько минут забыл о своей работе.
За сте-клян-ны-ми две-ря-ми-и-и…
Ритм замедлился, сбился. Павел сделал еще глоток, бросил деньги на кассу и, не дожидаясь сдачи, вышел из магазина.
Такси его за это время продвинулось на довольно приличное расстояние, а вскоре пробка совсем рассосалась. Минут через десять они уже были на месте.
– Тебя подождать? – Водитель от радости, что получил в два раза больше, чем полагалось за поездку, перешел на свойское «ты» и сделался услужливым.
– Нет, спасибо. – Павел глотнул напоследок из бутылки и протянул водку таксисту. – Выпьешь вечерком, после работы.
– Не надо. – Водитель смутился. – Ты и так дал много.
– Бери, бери. – Павел сунул бутылку ему в руку. – Выпьешь, ничего, водка хорошая. За упокой души. – И, не слушая больше возражений таксиста, зашагал к подъезду.
Но у самых ступенек затормозил, вспомнив последнюю свою фразу: за упокой души. Что он наделал? Вот так взял и сам себя приговорил. Фраза вырвалась помимо его воли, он и не думал ни о чем таком, а вот сказал. Значит…
Ничего это не значит! Мало ли какая глупость сорвется с языка? Сколько подобных глупостей сказано было за жизнь, если бы на каждую он обращал внимание, каждую воспринимал бы как пророческую фразу, давно сошел бы с ума.
А так сошел не давно, а недавно!
Ступеньки, стертые и пыльные, подъездная дверь без домофона, а дом такой приличный на вид, странность какая! Возможно, это последнее его впечатление. Жаль, что в такси с ним не ехала богомольная старушка, он попросил бы помолиться за него. Запомнить ступеньки. Как скрипит дверь запомнить. Шероховатость стены запомнить, темно-синюю ее окраску запечатлеть в памяти.
