Жанна достала ключ, выданный ей господином Антуаном. Прошла, оставляя следы мокрых туфелек на паркете красного дерева, к лестнице и, придерживаясь отливающей антрацитом рукой за розоватый мрамор перил, начала неторопливо подниматься наверх. Шелковое платье ее таинственно шуршало, как крылья летучей мыши, глаза под черными стрелами бровей метали в Шарля интригующие молнии. Это пересилило сомнения юноши, и он устремился следом за ней, решив во что бы то ни стало купить любовь красотки. После вступления в права наследства Бодлер мог позволить себе любой каприз, ибо стал по-настоящему богат. Теперь Шарль имел приличный счет в банке, ценные бумаги и отданные в аренду земли, приносившие немалый доход.
– Простите, мадемуазель, можно к вам обратиться? – учтиво начал Шарль, быстро взбегая по лестнице и догоняя незнакомку.
Жанна, продолжая подниматься наверх, искоса поглядывала сверху вниз на свою жертву, точно паук, поджидающий, когда муха окончательно увязнет в липких нитях его паутины. Как только молодой человек поравнялся с ней, Жанна, не дожидаясь продолжения, обвила его шею лианами рук и впилась в губы страстным поцелуем. Эту ночь они провели вместе, предаваясь странной игре на кровати под пышным балдахином. Шарль хотел, чтобы Жанна лежала как мертвая, не отвечая на его ласки. Это было совсем нетрудно фригидной мулатке, и она как могла старательно притворялась трупом, в то время как Бодлер, не снимая розовых перчаток, делал с ней все, что хотел. С рассветом, лежа на шелковых простынях и вдыхая запах черного тела спящей девушки, раскинувшейся рядом с ним, белокожим, как могильный червь, Шарль признался себе, что именно такую черную бестию он и желал иметь в любовницах с самого начала самостоятельной жизни. Как это он сказал Гийому? Что стал поклонником культа черной Венеры? И тут же встретил Жанну. Забавно. Должно быть, это судьба. Несомненно, Жанна превосходила демоничностью косенькую еврейку Сару, которой Шарль успел посвятить изрядное количество стихотворений. Черная дикая самка еще больше контрастировала с его добродетельной матушкой, и в этом был несомненный плюс.
Жанна тоже не осталась внакладе. Господин Арондель не обманул, Шарль действительно не жалел для нее денег. На следующее же утро первым делом Бодлер отвел свою новую пассию в магазин благовоний и притираний для кожи, которым придавал большое значение, и накупил их для Жанны на многие годы вперед. Потом молодые люди отправились к лучшему парижскому портному, и Шарль заказал для девушки целый гардероб роскошных нарядов. Затем настала очередь башмачника, а затем – ювелира. Со своей стороны Жанна тоже выполнила слово, данное старому своднику, и привела Бодлера в его антикварную лавку. Пораженный открывшимися перед ним богатствами, Шарль тут же скупил множество старинных безделушек, очаровавших его своей необычностью. Кроме того, у старика-антиквара, помимо салона, расположенного на первом этаже гостиницы «Пимодан», имелся еще и просторный склад с торца здания, заставленный изысканной мебелью прошлых времен и завешенный полотнами неизвестных художников старой школы. Туда тоже зачастил восторженный почитатель изящной старины Бодлер, оставляя в цепких пальцах Аронделя пачки кредитных билетов и векселя на огромные суммы. Расточительность Шарля не знала границ. Он с презрением относился к деньгам и не раздумывая обменивал их на роскошь.
* * *
Широкая Вовкина спина мелькала среди прямых стволов, растворяясь в предрассветных сумерках. Затаив дыхание, я наблюдала, как мой посыльный приближается к крыльцу. Вот он поднялся на ступеньки и позвонил в звонок. Вот стоит, ожидая ответа. И, не дождавшись, толкает дверь рукой. Секунду медлит, не понимая, отчего это она так легко подалась под его напором, затем шагает на веранду и кричит:
– Хозяева! Есть кто дома?
Беззаботность Галины меня не удивила. Она никогда не запирает дверь, уверенная, что от лихих людей вполне достаточно высокого забора. Скорее всего, мама и Галка сейчас парятся в сауне, потому и не слышат ни звонка смартфона, ни крика Володи. И тут меня осенило. Мамин смартфон! Даже если она резвится в сауне, аппарат в любом случае лежит на барной стойке, где она его постоянно бросает рядом с недопитым бокалом мартини. Достаточно забить в поисковик Интернета первые строки из гривуазного стиха, подсунутого мне в сумку, как тут же выплывет имя автора. И почему-то я не сомневаюсь, что он окажется испанцем. Этим я не только подтвержу свою догадку, но и прекращу нелепый фарс, разгадав имя того, кто хочет меня наказать. Сорвавшись с места, я бросилась к дому. Взбежала по ступенькам и чуть не упала, налетев на Володю. Рывком распахнув дверь, Лев выскочил на крыльцо, нос к носу столкнувшись со мной. Глаза его были безумны, дыхание сипло вырывалось из широко открытого рта, ноздри возбужденно раздувались. Левченко пресек мою попытку проскользнуть под его рукой в глубь дома и глухим голосом зашептал:
– Кира, стой! Туда нельзя! Быстро уходим!
– Где мать? – выпалила я.
– Она там… Лежит.
Подумаешь, лежит! Что я, не видела маму с Галкой во время занятия любовью? Хотя, конечно, для неподготовленного человека зрелище довольно необычное. Но идея о смартфоне все больше завладевала мной. Я уже мысленно видела, как держу в руках мамин аппарат и гуглю Интернет в поисках автора подсунутых мне строк. В общем, остановить меня было невозможно. Обогнув Володю, я проскочила на веранду и двинулась на кухню, прямиком к барной стойке. Пробегая мимо гостиной, замедлила шаг и остановилась. Они лежали в центре комнаты, на ковре, и горящий в камине огонь отбрасывал причудливые тени на их обнаженные тела. Замерев, я отстраненно рассматривала открывшуюся передо мной дичайшую картину, не в силах поверить в увиденное. Матери никто не дал бы ее пятидесяти. Роскошная фигура без грамма жира, гладкое, холеное тело с длинными стройными ногами. И так не вяжущееся с этим прекрасным телом недавно прооперированное лицо, посиневшее от асфиксии, вызванной черным пояском от шелкового халата, стягивающим мамину шею. И вороново крыло длинных маминых волос, покрывающее голову ее мертвой подруги. Второй конец шелкового пояска был намотан на ладонь Галины Николаевны, прибитую к полу большим серебряным гвоздем. Обрюзгшее тело маминой любовницы было изрезано ножом и плавало в луже крови. Похоже, что тот, кто это сделал, заставил Галю под пытками затянуть петлю на шее своей подруги. Мама, мамочка! Как же так? Теперь я осталась совсем одна! Я всхлипнула и медленно опустилась на пол, не отрывая глаза от синего маминого лица. Проклятый испанский выродок продолжает сводить с нами счеты. А может, она еще жива? На коленях я подползла к маме, старательно огибая кровавую лужу под Галиной, и вдруг увидела серебристый цветок, запутавшийся в маминых волосах. Еще не понимая, что делаю, я протянула руку и взяла стальную безделушку. Поднесла цветок к глазам и принялась рассматривать. Искусно сработанный мак, с улыбающейся горгоной в центре. Цветок завораживал. Гипнотизировал. Уводил за собой в неведомые дали. Позабыв обо всем на свете, я всматривалась в него до тех пор, пока чьи-то сильные руки не подхватили меня и не понесли из комнаты прочь. Не в силах скинуть оцепенение, я продолжала смотреть на свою ладонь, в центре которой лежал стальной мак, освещенный улыбкой горгоны Медузы.
– Кира? – прозвучал надо мной голос Вовки. – Кира, очнись!
Я сделала усилие и сжала ладонь, спрятав украшение в кулаке. Подняла глаза и увидела близкое Вовкино лицо. Лев выглядел растерянным и удрученным, и в добрых его глазах застыла печаль. Поставив меня на землю, он озабоченно спросил:
– Идти можешь?
Я молча кивнула и поплелась за ним к дыре в заборе. Только теперь я начала до конца понимать, что мамы больше нет. Ее убили, жестоко и дерзко. Задушили, как куропатку, попавшую в силок. Я зажала рот свободной от цветка ладонью и завыла. Дико. В голос. Как подстреленная волчица. Лев обнял меня за плечи и вел к машине, успокаивая, как маленькую.
– Тихо, девочка. Тихо, Кира. Больно, я знаю. Сейчас сядем в машину, отъедем подальше, тогда и поплачешь.
Пикнула сигнализация, открывая салон, и друг детства бережно усадил меня на переднее пассажирское сиденье. Сам уселся за руль и ударил по газам. Мы мчались по широкой, залитой огнями Ярославке, и я продолжала надрывно выть. На приборной доске валялась мятая пачка дешевых сигарет, и я потянулась и вытащила одну из них, сунув себе в рот. Нажала на прикуриватель, подождала секунду, закурила и чуть не задохнулась от вонючего дыма, заполнившего легкие. Таких паршивых сигарет я не курила никогда в жизни. Все было паршиво. Кончилась нормальная жизнь, начался ад. Кашляя и глотая слезы, я выбросила недокуренную сигарету в окно и заголосила:
