– Какого черта ты таращишься на эту девку? – рычала она разъяренной львицей. – Немедленно гони ее прочь!
Смех в комнате стих. Товарищи Шарля с недоумением взирали на разворачивающуюся на их глазах отвратительную сцену. Они даже представить себе не могли, что кто-то посмеет так унижать заносчивого денди. Надо заметить, что от общения с Жанной Бодлер уже начал изрядно уставать, понимая, что ее примитивный ум никогда не сможет осознать тех высоких материй, которыми живет его душа. А аппетитных тощих тел, источающих порок и близкую кончину, в Париже можно найти сколько угодно. Взять хотя бы ту же самую Елену. Жанна права, горбунья действительно недурна! И Бодлер без сожаления указал любовнице на дверь.
– Убирайся, паршивка! – холодно процедил он сквозь зубы, и в глубоко посаженных глазах поэта мелькнуло ледяное презрение. – Все кончено! Возвращайся туда, откуда пришла!
Жанна оскалилась, как дикая кошка, и кинулась на него с кулаками, но готовый к нападению Шарль наотмашь ударил ее по лицу.
– И больше не смей показываться мне на глаза! – прокричал он отлетевшей к стене подруге.
Пока она приходила в себя, притихшие было приятели Бодлера и их любовницы очнулись от оцепенения и, выпив еще по бокальчику превосходного вина, со смехом вытолкали мулатку за дверь. Не помня себя от ярости, Жанна сбежала вниз по ступеням лестницы и ногой распахнула дверь в лавку антиквара. Стоя за прилавком, месье Антуан разбирал старинные монеты, раскладывая товар по специальным ячейкам на алой бархатной подушке.
– Старый лгун! – прорычала Жанна, и черное лицо ее перекосила гримаса ненависти. – Ты обещал, что Шарль будет носить меня на руках, а он выгнал меня, как паршивую собаку! А его друзья, эти никчемные поэтишки, устроили потеху, выпихивая меня за дверь!
– Уже выгнал? Так скоро? – усмехнулся старик, указательным пальцем поправляя монокль.
– Ты что, издеваешься? – налетела на антиквара девица. – Я хочу, чтобы Шарль был мой!
– Ну что же, детка, вижу, пришла пора.
– Не мудри, говори прямо!
– Нужно предложить Шарлю то, что сделает тебя в его глазах единственной и неповторимой.
Жанна перегнулась через прилавок, схватила Антуана Аронделя за отвороты сюртука и принялась бешено трясти, так, что голова несчастного болталась на худой шее из стороны в сторону, норовя оторваться.
– Что ты все темнишь, мерзкий старикашка? – скалясь, шипела мулатка. – Сделай же наконец так, чтобы он меня не прогонял!
Улучив момент, когда натиск взбешенной девчонки слегка ослаб, старик отдышался и с трудом проговорил:
– Успокойся и послушай, что я тебе скажу.
Жанна ослабила хватку, но, все еще не отпуская свою жертву, недоверчиво смотрела в его побелевшее от пережитого потрясения лицо. Антиквар запустил руку под прилавок, вынул оттуда черный футляр из сафьяновой кожи и, с чуть слышным щелчком открыв его, придвинул к девушке. В футляре лежал браслет, состоящий из пяти маков. Жанна не отрываясь смотрела на отливающее сталью украшение, покоящееся на красном шелке футляра. Браслет представлял собой пять распустившихся цветков, скрепленных стеблями и листьями, и в центре каждого мака располагалось одно и то же красивое женское лицо. Радостное. Немного удивленное. Изумленное до крайности. Искаженное ужасом. Кричащее в предсмертной муке. И на всех цветах высокие скулы и чистый лоб неизвестной женщины обрамляли как будто шевелящиеся змеи.
– Что еще за черт? – выдохнула потрясенная мулатка, осторожно, двумя пальцами доставая украшение из футляра, точно извивающиеся стальные гады могли ее укусить. – Кто эта девка? Зачем ей змеи?
– Когда-то она звалась Медузой и обладала прекрасными волосами. Но гордыня овладела ее сердцем, ибо была Медуза настолько красива, что решила соперничать с самой Афиной. И, когда бунтарка пришла в храм богини, чтобы кинуть ей вызов, Посейдон обратился в птицу и овладел самонадеянной красавицей. А рассерженная Афина превратила ее волосы в змей. Став чудовищем, Медуза поселилась в море и вместе с другими горгонами стала наводить ужас на людей, обращая каждого, на кого она взглянет, в камень. Отважный воин Персей, будучи героем, взялся убить мерзкое чудище и для этого посетил вещих старух, сестер грай. Они располагали на троих одним зубом и одним глазом, которые наш герой и похитил. Вернуть их сестрам он согласился только в обмен на крылатые сандалии, волшебный мешок и шапку-невидимку Аида. Грайи совершили обмен и показали герою путь к горгонам, а Гермес выковал герою острый кривой нож. Достигнув логова горгон, Персей поднялся в воздух на крылатых сандалиях и с помощью кривого ножа отрубил Медузе голову, смотря в полированный до зеркального блеска щит, подаренный Афиной. От разъяренных горгон Персей скрылся при помощи шапки-невидимки, спрятав голову Медузы в волшебный мешок. Уходя от погони, он летел над полями, и капли крови из головы чудовища, покоящейся в мешке, орошали траву. На месте капель тут же вырастали кроваво-красные цветы, позже названные маками. А надо заметить, что, когда Персей убивал горгону, Медуза носила под сердцем детей Посейдона, и среди прочих из обезглавленного тела вместе с потоками крови вышел крылатый конь Пегас. Кровь горгоны Афина дала Асклепию, и те капли, которые текли из левой части тела, были напитаны ядом и несли смерть, а те, что струились из правой, исцеляли от всех болезней. Осиротев, Пегас ринулся вниз, на поле маков, и, зарывшись в цветы, безутешно оплакивал кончину матери. К осени цветы стали увядать, и Пегас окончательно обезумел от горя. Он катался в маках и ржал, точно хотел умереть вместе с цветами. Гермес считал и себя невольной причиной его несчастья и, сжалившись над крылатым конем, спустился с Олимпа, набрал маков и, вернувшись к себе в кузницу, обрамил их в божественный сплав, не позволяющий цветам увянуть. И выковал в каждом цветке весь жизненный путь матери Пегаса. Затем собрал из маков великолепную сбрую и надел ее на коня. Пегас воспрянул духом и, окрыленный радостью, летал по небу быстрее ветра. Стремительный и легкий, он стал любимцем муз, даря вдохновение всем творческим личностям. На быстрокрылом Пегасе творцы воспаряли в небесные выси, слагая несравненные оды и сочиняя божественные сонеты. Как-то раз крылатый конь пролетал над морем и увидел, что на берегу стоит прекрасная дева и привязывает к шее камень, собираясь броситься в волны. Конь спикировал вниз и, помешав ее намерениям, спросил, что случилось. Утирая слезы, дева поведала Пегасу, что ее возлюбленный, еще недавно не оставляющий ее одну ни на секунду, теперь только и делает, что сочиняет стихи, позабыв о ее существовании. Пегас полюбопытствовал, как имя возлюбленного, и, услышав ответ, испытал жгучий стыд. Несчастная говорила об одном из тех поэтов, кто наиболее часто взмывал на нем в небо. Но правда заключалась в том, что полет на крылатом коне был вовсе не обязателен для творчества. Вдохновение творцы черпали не от крылатого коня, а из волшебной сбруи Пегаса. Двойственная природа Медузы давала им пищу для создания выдающихся по силе произведений. Только вблизи маков с лицом горгоны творцы особенно тонко чувствовали добро и зло, жизнь и смерть, боль и счастье и находили нужные слова, звуки и краски, чтобы выразить переполнявшие их эмоции. Не только поэзия – любое творение, рожденное в непосредственной близости от созданных Гермесом цветов, становилось божественно талантливым. Но на Пегасе, по сложившейся традиции, летали исключительно поэты, которые и покупали возможность хоть недолго побыть рядом с одурманивающими цветами вдохновения, платя за это своими душами. Видя горе девушки, Пегас в порыве раскаяния отстегнул от сбруи пять маков, выбрав по цветку из переломных моментов жизни Медузы, и надел подруге поэта на руку, как браслет. «Твой поэт будет с тобою всю жизнь, если подарит тебе эту безделушку. Он будет черпать в тебе вдохновение и ни за какие блага мира не захочет с тобой расстаться». Сказав так, Пегас взмыл в небо и в ту же секунду растаял в облачной дали. А девушка сняла с шеи камень, вернулась домой и при помощи ростовщика устроила, чтобы поэт купил ей подаренный крылатым конем браслет. И все получилось в точности так, как предсказал Пегас.
– Вранье! – оборвала антиквара Жанна. – Разве бывают говорящие кони? Да еще чтобы с крыльями? Гадкий старик! Ты снова городишь чушь! И зачем я битый час слушаю твои байки? Просто отдай мне браслет, и, если он действительно имеет силу, я стану для Шарля единственной! – требовательно вытянув руку, она надула полные губы, сердито хмуря узенький лоб.
