Но мои планы неожиданно изменились. Проходя мимо распивочной, я резко остановилась. Человек, который сидел у окна и мрачно поглощал разливное пиво, привлек мое внимание. Я посмотрела на часы, прикинула, что успею забежать к видеопиратам после театра, и зашла в пивнушку.
Если судить по количеству пустых кружек на залитом пеной пластмассовом столике, Вадим Петровский сидел тут уже не первый час.
Увидев меня, он даже не удивился. Только поднял мутные глаза, когда я приблизилась к нему, и мрачно произнес, дважды икнув:
— Что-то ваше лицо мне знакомо. Ах да, вы вчера тоже крутились там… А теперь пришли помянуть? Что ж, присоединяйтесь.
И он смахнул рукавом на пол ошметки воблы — кучу костей и чешуи.
Подбежавший официант попытался было рявкнуть на Петровского, но тот вытащил из кармана смятую сторублевку и швырнул ее туда же, на пол.
Служитель решил, что сумма вполне адекватна моральному ущербу, и даже смахнул со стола на поднос крошки от бутербродов.
— Вы что, не могли найти места получше? — спросила я, оглядывая забегаловку.
— Не нравится? — ухмыльнулся Вадим. — А я так люблю подобные заведеньица. Нет-нет, я не плебей. Бывал-с и в ресторациях. Доводилось.
Он поджал губы и гордо взглянул на меня, ожидая возражений. Их не последовало.
— И в «Плезире», и в «Ройялс-камминг» сиживал вечерами. Но это в удачные месяцы, знаете ли. А они в последнее время выдаются все реже и реже. Так выпьем же за то, чтобы… Ах, черт, мы же хотели помянуть Герку. Вы, мадам, водочку внутрь принимаете?
Петровский щелкнул пальцами, подозвал официанта и заказал две рюмки водки.
— Для вас — шикану, — пообещал он. — «Смирновской», да родной, а не левака! Я по запаху могу определить, где Осетия, ты у меня смотри! — пригрозил он служителю распивочной.
Думаю, что Вадим преувеличивал. Сейчас Петровский был уже под солидным градусом, и обоняние могло запросто подвести его.
Мы выпили не чокаясь. Это был, конечно, не «Смирнофф», но и не отрава. Скорее всего кристалловская. Официант, видимо, решил пойти на компромисс.
— Думаете, я пью от горя? — вопросил Вадим Петровский. — Ошибаетесь. Я страх заливаю, ясно вам, дамочка? Боюсь я теперь.
— За себя или за других? — спросила я, закуривая сигарету.
— О, ментоловые! — почему-то обрадовался Вадим. — Можно одну? Спасибо. Нет-нет, я сам зажгу, как можно… За кого боюсь, интересуетесь?
Он ткнулся сигаретой в пламя зажигалки и со второго раза попал. Выпустив длинную струю дыма, Вадим уточнил:
— За близкого человека. Вы вот думаете, я неудачник, да?
— Отнюдь, — немедленно ответила я. — Просто вы еще не набрели на свою жилу.
— М-м… пожалуй, вы правы, — с удовольствием согласился Петровский, отхлебнув пива. — Сейчас бизнес, как поиски золота в Калифорнии во время золотой лихорадки. Кому-то везет, кому-то…
— Повезет чуть позже, — закончила я его фразу. — Главное — упорство.
— Я ведь сменил уже чертову уйму мест работы, — поведал Петровский.
Вадим начал уводить разговор в сторону, но я решила, что пусть немного поболтает, хотя пьяницы обычно склонны к длинным бессодержательным монологам, тут главное — вовремя возвратить его на прежние рельсы.
— Так это и хорошо, — тотчас откликнулась я. — Значит, набрались опыта?
— Набрался, — охотно согласился Вадим. — И тоже думаю, что все было не напрасно. Вот и Карнеги то же самое говорит. Я его читал. Два раза.
— Молодец, — похвалила я собеседника. — Но пока что мы сидим здесь, и вы говорите, что вам страшно? Разве нельзя побороть этот страх?
Петровский тут же сник. Задор как рукой сняло, и сейчас передо мной сидел осунувшийся человек, пытающийся залить свои эмоции горячительным. Но пожар разгорается еще сильнее.
— Герку убили не просто так, — шепотом сказал он мне на ухо. — Тут дело настолько тонкое, что никто — слышите? — никто и никогда не докопается. Могу спорить на миллион баксов.
— А чем отдавать будете?
— Ах, да! — спохватился Вадим. — Ну, это неважно… Так вот, все эти байки про мафиози и разборки — это для отвода глаз.
— Вот как? А как же все было на самом деле? — спросила я. — Я, кстати, хотела вчера поговорить с вами, да вы куда-то подевались.
— Менты спрашивали про меня? — мрачно поинтересовался Вадим.
— Не-а, — ответила я. — А что, ментов вы тоже боитесь?
— Чего мне их бояться? — осклабился Вадим. — Вот мне-то их как раз бояться не надо. Я — чист, мадам, перед законом. Перед Богом и людьми тоже. Могу хоть сейчас на Страшный Суд.
— Пока вас не вызвали в качестве свидетеля — да, — подтвердила я. — Сейчас это дело лишь вашей совести. Но, кто знает, если начнут копать глубоко, то вдруг что-нибудь всплывет. Тогда ваше поведение будет называться уже по-другому.
— Недоносительство, отказ от дачи показаний, — отмахнулся Вадим. — Я уже обо всем этом думал. Всю ночь думал. Ходил тут вокруг, ни одной точки круглосуточной не попалось. Пришлось ехать на вокзал. И все думал, думал… Но я решил — пусть сажают, все равно ничего не скажу. Могу даже вину на себя взять!
— Это благородно.
— А то! Впрочем, я и сам хотел пришить Герку! — вдруг ляпнул Вадим.
Теперь он говорил с трудом, едва разжимая губы. Пиво с водкой — штука опасная и обладает замедленным действием, зато когда доберется до мозгов, мгновенно окутывает их дымовой завесой.
— Хотел! Но не пришил! Опередили! Но я все равно ничего не скажу!
— Ну и не надо.
— Вы не поймете! Какой там Шекспир! То, что произошло, не приснится никакому драматургу! Такое даже в книжках редко встречается!
— Вы имеете в виду убийство Генриха Штайнера? — быстро спросила я.
Судя по начавшим закатываться глазам Вадима, он был способен говорить от силы еще несколько минут иди даже секунд. Потом — все, отключка.
— Убийство? А при чем тут убийство? Разве мы говорим об убийстве? Не-ет, я имел в виду совсем-совсем другое. Убийство по сравнению с этим — тьфу, обыденщина, рутина. Хотя, впрочем, тоже эффектно… А понадобится — все возьму на себя, отсижу и выйду. Сейчас, кажется, у нас уже не расстреливают…
— Но как будет чувствовать себя тот человек, которого вы покрываете?
— О! Этот человек все поймет! Уже и теперь все начал понимать. Поэтому и…
Он не договорил свою фразу. Покачнувшись, Вадим с размаху рухнул головой об стол и, уткнувшись ладонью в опрокинутую солонку, захрапел.
Ночные прогулки и утренние возлияния давали себя знать. Теперь от него ни слова не добьешься, пока не проспится как следует.
Я дала денег подбежавшему официанту и попросила вызвать машину и отвезти клиента домой, обещав проконтролировать исполнение.
Сумма была достаточной, и я не сомневалась, что Вадима доставят в целости и сохранности — ведь он мне еще пригодится, когда протрезвеет.
* * *
Драматический театр встретил меня приятно-прохладной пустотой.
Обычно столь людные фойе сейчас были пустыми, и гулкое эхо моих шагов отражалось от стен и взлетало куда-то под потолок.
Пройдя за кулисы, я представилась вахтерше — солидного вида тетушке с раскрытой «Сагой о Форсайтах» на тумбочке, — и она, выяснив, с кем у меня назначена встреча, показала, как пройти.
Комната, в которой гримировалась Петровская, оказалась довольно скромно обставленной. Мебель, видимо, еще не обновляли, и стулья были самые что ни на есть совковые, да еще и с потертой обивкой.
У меня не повернулся бы язык назвать эту комнатку будуаром. Ведь с этим словом обычно ассоциируется нездоровый ажиотаж, букеты цветов с записками, запах духов и толпы поклонников.
Тут же все было просто и обыденно. Нина сидела у окна, перелистывая Шекспира, и пила растворимый кофе — «Нескафе» индонезийской расфасовки.
— Вы пришли, — констатировала она, посмотрев на часы. — Что ж, садитесь.
Мне было указано на стул с едва различимыми розовыми розочками на обивке, из-под которой местами выбивались клочья ваты.
— Итак, можете приступать к допросу, — улыбнулась Нина. — Хотя мне почти нечего вам сказать. Не верите? Что ж, мне все равно…
Хорошенькое начало для задушевной беседы. Интересно, как мне ее лучше разговорить?
Если с Людвигом был уместен деловой тон, с Джулей стоило общаться как со взрослеющим ребенком, с Региной — упирая на ее прошлое, с Вадимом вообще не было проблем, только и знай, что подбрасывай слова, то Нина Петровская представляла собой гораздо более крепкий орешек. Ну ничего, и не такое раскусывали.
— Я вовсе не собираюсь вас допрашивать, — спокойно сказала я, усаживаясь на стул и поправляя платье. — И не намерена лезть к вам в душу.
— Спасибо, — не без иронии откликнулась Нина Петровская.
— Тем более что существует мнение, будто у актеров вовсе нет души.
— Что-о? — выпучила глаза примадонна. — Ну-ка, ну-ка, объясните!
