– Разве отцу не льстило, что его сын – виртуозный скрипач? – удивленно спросила Неля. – Ему, тогда еще ребенку, рукоплескали самые престижные сцены мира!
– Льстило, конечно, – невесело усмехнулся Аарне. – Но, поверьте, трудно представить себе человека, более далекого от искусства, чем Марк Рощин! Возможно, он даже не понимал, что в его семье родился гений, которого надо лелеять, а не вставлять палки ему в колеса. Когда умерла жена, Марк решил прибрать сына к рукам. Старшая дочь всегда делала то, чего требовал отец, и он вполне мог бы удовольствоваться этим, однако Марк ни в какую не соглашался с позицией сына в отношении будущего. В тот момент в жизни Макса наступил сложный период. Его карьера пошла на спад: мальчик-скрипач возбуждал у публики огромный интерес, но уже почти взрослый, шестнадцатилетний парень не имел такого успеха. Тогда Макс решил, что ему не помешает еще поучиться. У него уже был диплом Петербургской консерватории, но Макс считал, что ему требуется попробовать заграничную школу. Его соглашались принять многие учебные заведения, но он выбрал Королевскую академию музыки в Лондоне – в основном потому, что во время многочисленных гастролей хорошо изучил этот город и понимал, что не растеряется в нем. Но существовало два препятствия. Во-первых, отец отказывался дать Максу разрешение на учебу за границей. Тогда Макс потребовал, чтобы тот оформил опекунство на его старого друга, известного дирижера.
– И отец согласился? – не поверила Неля.
– Надо знать Макса: для него не существует слова «невозможно», и если уж он что-то вбил себе в голову, то ни за что от этого не откажется!
– Но ведь вы сказали…
– Я помню, что говорил, – перебил Аарне. – Макс не рассказывал, как ему удалось убедить папашу согласиться – возможно, он просто пригрозил, что возненавидит его до конца жизни, и тому пришлось подписать необходимые бумаги. В любом случае, Марк Рощин понял, что ему не удастся сделать из сына преемника, так к чему было, как вы говорите… копья ломать?
– А второе препятствие? – спросила Неля.
– Ну, оно оказалось серьезнее: Академия готова была принять Макса без экзаменов, но, разумеется, не бесплатно. Курс обучения стоил прилично, а отец отказался платить. Он предложил Максу самому заработать на учебу, все еще надеясь, что сын, помаявшись за границей без денег и поддержки, приползет к нему с извинениями. Но, опять же, надо знать Макса, чтобы понять: он никогда бы такого не сделал, даже если бы ему грозила голодная смерть! Опекуну Макса удалось собрать ему денег на билет и на первое время проживания в Лондоне. Едва приехав, Макс нашел работу.
– Ему же было шестнадцать лет! – воскликнула Неля.
– Я вас умоляю! – отмахнулся Аарне, и Неля невольно подумала о том, каким по-настоящему «русским» выглядел этот жест у человека, выросшего в другой стране, – удивительно! – Я же говорил, что Максу требовалась только цель, а уж пути к ее достижению он умел отыскивать, не считаясь с трудностями. – Он солгал о собственном возрасте (благо, выглядел старше своих лет) и устроился в несколько клубов, а потом обратился к знакомым, которых встречал еще во время гастролей. Они с удовольствием согласились помочь юному дарованию в надежде, что он помянет их добрым словом, когда вновь добьется успеха. А в том, что это непременно произойдет, никто не сомневался.
– Значит, Максу ссудили денег?
– Естественно. Академию он окончил за год – преподаватели признали, что им больше нечему его учить. И порекомендовали отправляться в Нью-Йорк, в Институт музыкального искусства Джульярда, что он и сделал.
– Ну и как же ему вновь удалось вернуться на сцену? – спросила Неля.
– Макс понимал, что должен предложить зрителям что-то новое, необычное. Если за рубежом классическая музыка популярна, то в России у нее не так много поклонников. Это требовалось каким-то образом изменить, но заниматься этим в России Макс не собирался. Он понимал, что «начинать» нужно за границей: сделав себе имя там, он мог вернуться на родную землю. Однако прежде нужен был «проект», как это теперь называется. У Макса родилась идея собрать группу наподобие рок-групп, только включить в ее состав классических музыкантов, которые смогли бы играть любую музыку. С Егором они познакомились в Штатах, и мне повезло, что Макс заехал в Тампере!
– Значит, вы с ним уже так долго? – поразилась Неля.
– С самого начала, – кивнул финн. – Ему нужен был клавишник. Я всю жизнь занимался фортепьяно, но бредил роком, надеясь стать рок-звездой. Добиться чего-то в Финляндии практически невозможно – слишком маленькая страна с ограниченной массовой культурой. Макс явился прямо как Санта-Клаус! Потом к нам присоединились остальные – всего шестеро. И мы отправились в Мюнхен.
– На какие деньги, позвольте спросить?
– Все устраивал Макс: он был нашим менеджером, агентом по связям с общественностью и, само собой, генератором идей. Он решал вопросы репертуара, площадок, продажи билетов, разбирался с гостиницами и так далее. Не знаю, откуда у него брались силы, но мы называли его перпетуум-мобиле, наш «вечный двигатель». Дела быстро пошли в гору. Макс решил, что для привлечения публики необходимо играть то, что понятно людям. Он выбирал известные произведения классики, несложные, но приятные неискушенному уху, и писал новые аранжировки. Между ними мы вклинивали рок– и поп-классику. За время учебы за границей Максу удалось свести дружбу с известными музыкантами, и они согласились помочь в «раскрутке» новой классик-группы. Мы начали играть со знаменитыми на весь мир оркестрами. Когда в две тысячи восьмом мы вернулись в Питер, здесь нас уже знали, и с нуля начинать не пришлось. На это Макс и рассчитывал. Нас приглашали на телевидение, и к нашим услугам были самые крупные площадки в любых городах.
– А как у Макса возникла мысль заняться детским творчеством? – спросила Неля.
– Он считал, что в вашей стране недооценивают классическую музыку, – ответил тот. – Макс говорил, что при советской власти отношение к ней было иным – ни один сборный концерт не обходился без Мусоргского или Глинки, а народ прямо-таки ломился в филармонию. Макс верил, что классику необходимо «насаждать», только делать это нужно исподволь, чтобы люди сами захотели слушать. А для этого нужно сделать музыку доступной и понятной. И он понимал, что начинать следует с тех, чей вкус не испорчен музыкальным ширпотребом, то есть с детей. И мы отправились по городам, отбирая талантливых ребятишек, чьи родители не могли себе позволить профессиональное музыкальное образование. Макс хотел, чтобы они получили возможность развивать свой дар. В это дело он и вложил все свои деньги, а также взял кредиты, надеясь на успешное воплощение идеи. Так и случилось бы, если б… Что… могло произойти?!
В глазах Аарне читалась растерянность.
– Я тоже хотела бы это выяснить, – ответила Неля. – Похоже, только сестра Макса в состоянии прояснить ситуацию.
– Арина отказывается разговаривать! – буркнул финн. – Думаете, она переменит отношение только потому, что вы ее об этом попросите?
– Может, и переменит, – усмехнулась Неля. – Если, к примеру, я скажу ей, что сообщу журналистской братии о местонахождении Макса Рощина? Мне поверят, ведь я работаю в «Синей Горке» и знаю все из первых рук!
– Вы это сделаете? – недоверчиво переспросил финн. – И не побоитесь потерять работу?
Неля решила не говорить Аарне, что ее «работа» в лечебнице являлась не чем иным, как помощью старому другу, поэтому эта потеря мало что значила.
– Вы сказали, – продолжил между тем Аарне, – что, согласно диагнозу, Макс может представлять опасность для окружающих. На фото, которые вы мне показали, уж извините… короче, тот человек, на снимках, вряд ли может кому-то причинить вред!
– Ну да, ведь он находится под воздействием сильнодействующих препаратов, – согласилась Неля.
– Значит, это и есть ваше лечение – сделать из человека идиота? Макс – гений, понимаете? Говорят, все гении ненормальны в той или иной степени, но Макс – он не такой: он самый спокойный человек, которого я знаю! Что ему скармливают в вашей психушке?
– В интернате, – поморщившись, поправила Неля: она терпеть не могла слова «психушка» – как будто речь о каком-то отвратительном месте! – Название «ларгактил» вам, конечно, ни о чем не говорит?
– Разумеется! – ощерился Аарне. – Что это за фигня?
– Антипсихотическое средство, действующим веществом является хлорпромазин. Честно говоря, меня удивили две вещи: во-первых, вашему другу прописали инъекции, а не драже или таблетки. Во-вторых, этот препарат используется в его лечении на протяжении очень долгого времени.
– Это необычно?
– Ларгактил обладает седативным свойством и купирует различные виды психомоторного возбуждения, уменьшая агрессивность. Одной из главных особенностей хлорпромазина является угнетение условно-рефлекторной деятельности, то есть двигательно-оборонительных рефлексов, и расслабление скелетной мускулатуры при сохраненном сознании. При назначении в больших дозах возникает сон.
