— Хелло, — дружелюбно сказал дежурный по станции, едва она прошла турникет. — Странно, что вы всегда идете рядом с этим парнем, но никогда не разговариваете. Вы это заметили?
— Да, заметила. Мы каждый вечер уходим вместе из одного и того же места.
С этого вечера она стала останавливаться, чтобы поболтать с дежурным. Они разговаривали о погоде, о его детях, о спорте. Во время разговора она время от времени поворачивала голову, и смотрела на одинокую фигуру на платформе. Она уже больше не отваживалась оставаться с ним наедине.
Когда подходил поезд, она, подбегала и садилась в вагон в последний момент перед тем, как закроются двери.
Поезд с грохотом остановился, и они вышли. Он уже не старался скрываться от нее, понимая, что это бесполезно. Он лишь увеличил шаг, спеша побыстрее добраться до спасительного дома и лечь в постель. Двое запоздавших прохожих, очевидно, его знакомые, похлопали его по плечу.
— Куда ты так спешишь, Тутс? — и свернули в сторону.
Она, по обыкновению, шла за ним и заняла свое место под окнами. Вдруг дверь дома растворилась и на пороге появилась женщина. На ней было пальто, из-под которого виднелась ночная рубашка, на голых ногах — домашние туфли. С воинственным видом она стала переходить улицу, явно собираясь расправиться с девушкой.
Девушка торопливо направилась к углу дома, а вслед за ней на всю улицу гремел голос разгневанной женщины:
— Ты уже три дня преследуешь моего мужа! Убирайся отсюда, или я разделаюсь с тобой! Попадись только в мои руки, такая разэтакая!
Она остановилась на углу. Женщина больше не преследовала ее, а стояла на месте и агрессивно размахивала руками.
Потом женщина вернулась домой, а девушка снова заняла свой пост, как кошка, которая караулит у норки мышку.
Прогремел поезд надземки… Проехало такси… Пробежал запоздавший пешеход…
— Скоро, — сказал ей голос по телефону. — Самое большее — еще один день. Надо убедиться, что он полностью стерт в порошок. Возможно, завтра вечером.
Сегодня был его выходной день, и он решил отделаться от нее.
Он снова вышел на улицу. То, что он собрался выйти, она поняла по приметам, которые успела изучить. он остановился на солнечной стороне улицы и стал разглядывать витрины. Уже два или три раза он делал то се самое, но каждый раз это выглядело неубедительно. На этот раз она заметила разницу. На этот раз его остановка казалась невольной. Как будто часовая пружина лопнула и завод кончился. Когда он шел вдоль стены дома, небольшой пакет, который он нес, выпал и остался лежать на земле.
Она остановилась поодаль, как делала это всякий раз, когда он останавливался. Стояла и смотрела на него с присущей ей серьезностью.
Солнце светило прямо в его белое лицо, и он часто-часто моргал.
Неожиданно из его глаз покатились слезы, он заплакал от унижения. На глазах прохожих его лицо стало безобразной красной морщинистой маской.
Двое людей удивленно остановились возле него. Двое превратились в четырех, четыре — в восемь. Он и девушка так быстро оказались в окружении толпы, что не успели опомниться. Всякое самообладание покинуло его. Неожиданно он обратился к собравшимся, взывая о помощи:
— Спросите, что ей от меня нужно? — рыдал он. — Спросите же ее, что ей нужно? Она уже несколько дней преследует меня. День и ночь, день и ночь! Я больше не могу! Вы понимаете? Скажите ей, что я больше так не могу!
— Он пьян? — громко спросила одна женщина другую.
Она спокойно стояла на месте, не пытаясь избежать внимания толпы. Она выглядела такой благородной и серьезной, такой бесхитростной, что он казался гротескно-комичным, и это не могло не сказаться на результате. Симпатии могли быть лишь на одной стороне. И, кроме того, толпа всегда жестока.
Все заулыбались, слышались шутливые замечания.
Шутники надрывались, пытаясь еще больше рассмешить толпу. Все смеялись, не испытывая к нему никакой жалости. И лишь одно лицо во всей этой толпе оставалось спокойным и серьезным.
Ее лицо.
Он лишь ухудшил собственное положение, получив около тридцати мучителей вместо одного.
— Я больше не могу так! Я же говорю вам, что с ней надо что-то делать… — Он неожиданно шагнул вперед, как будто собираясь ударить ее.
Несколько мужчин тут же подскочили к нему и схватили за руки, и при этом еще смеялись над ним. На мгновение он смутился, увидев незнакомые лица, и низко опустил голову.
Еще немного, и все ополчатся против него.
— Не надо. Отпустите его. Пусть он идет по своим делам, — спокойно, громко произнесла она. Но в голосе ее не было ни тепла, ни участия. Просто ужасная стальная обезличенность, как будто она хотела сказать: оставьте его мне., он — мой.
Руки, державшие его, опустились, кулаки разжались. Люди начали расходиться. Он снова оказался наедине с ней.
Вдруг он ринулся обратно. Он бежал от толпы, от стройной красивой девушки, которая смотрела на него.
И она не задержалась на этом месте. Ее не интересовали ни овация толпы, ни другие проявления одобрения. Она тоже повернула в обратную сторону и двинулась следом за бегущим.
Странное преследование. Невероятное преследование. Стройная молодая женщина торопливо шла за приземистым, коренастым барменом по улицам Нью-Йорка.
Он чувствовал, что она продолжает погоню. Обернувшись, он убедился в этом. Она властно помахала ему рукой, приказывая остановиться.
Наступил тот самый момент, который предсказывал Барчесс. Теперь он был воском под палящими лучами солнца. Толпа послужила последним толчком, разрушившим опору. Его обуревали противоречивые чувства; у него не нашлось никакой защиты в этом огромном городе.
Его сопротивление могло снова возрасти. Следовало воспользоваться представившимся случаем. Настало время для действий. Надо быстро припереть его к стенке и позвонить Барчессу. «Вы готовы признать, что видели некую женщину в баре вместе с человеком по фамилии Гендерсон? Почему вы отказались подтвердить, что видели его? Кто заплатил вам или вынудил вас солгать?»
Он остановился на углу, испуганно озираясь и ища место, куда можно спрятаться. Паника охватила его существо. Она могла судить об этом по его дрожи. Для него она больше не была странной девушкой. Это была сама Немезида.
Она снова подняла руку, хотя расстояние между ними быстро сокращалось. Он съежился, как будто ожидая удара кнутом. Он стоял на углу, отгороженный от нее тонкой цепочкой людей, собирающихся перейти улицу. На светофоре зажегся красный свет.
Он бросил на нее последний взгляд, увидел, что она торопливо приближается к нему, и решительно бросился вперед.
Она резко остановилась, так резко, будто ее ноги неожиданно приклеились к асфальту. Воздух наполнился пронзительным скрипом тормозов. Она закрыла лицо руками, но все же успела увидеть, как в сторону отлетела его шляпа. Женский крик пронесся над толпой, и толпа шумно вздохнула.
Глава 13
Одиннадцатый день перед казнью. Ломбар
Ломбар следовал за ним уже полчаса, а на свете нет медленнее занятия, чем следить за слепым нищим. Он двигался, как черепаха, у которой впереди — столетия жизни, а не как человек, жизнь которого измеряется годами. Каждый квартал от угла до угла он проходил минут за сорок. Ломбар несколько раз по часам засек это.
У него не было собаки-поводыря. Прохожие переводили его через улицу, когда он нуждался в этом. Если он не успевал перейти улицу на зеленый свет, копы задерживали из-за него движение. Чуть ли не каждый прохожий бросал монету в его кружку. И это тоже заставляло его идти медленно.
Ломбару было чрезвычайно жаль его, но он мало чем мог тут помочь. Он медленно шел за ним, беспрестанно курил сигареты, останавливался, когда останавливался тот, ждал, когда тот заходил в какой-либо подъезд.
Ломбар твердил себе, что это не может продолжаться вечно. Он не может двигаться всю ночь. Существо, шедшее впереди него, было всего-навсего человеком с обычным человеческим телом. Он должен где-нибудь остановиться на отдых. Он должен где-нибудь поспать, даже если для этого ему придется лечь под забором. Ему, конечно, все равно — что день, что ночь, но не станет же он бродить ночью по пустынным улицам, когда нет никого, кто мог бы опустить монету в кружку.
И, наконец, это время пришло. Ломбар думал, что оно уже никогда не наступит, но оно наступило. Он свернул в сторону, прошел мимо заборов и очутился на пустыре. Это был участок, по неизвестной причине оказавшийся заброшенным; казалось, сама природа пожертвовала его для нищих. Он со всех сторон был окружен домами и гранитными глыбами виадуков и надземки.
Его нора находилась где-то здесь, и Ломбару следовало быть очень осторожным, потому что (и он знал это) у слепых, как правило, очень чувствительные уши. Он увидел, как нищий вошел в дом. Теперь отступать было поздно, и он остановился у двери, чтобы узнать, куда тот пойдет дальше. При каждом шаге нищего раздавался отчаянный скрип. Он насчитал четыре таких звука, и через некоторое время до него донесся звук открываемой двери.
