— Господи, откуда это у вас? — испуганно спросил я.
— Да сам не знаю… Ударился небось… — торопливо забормотал Плахотин. — Это после того, как мне врезал Степанов…
И замолчал. Я почувствовал, как меня охватывает радостно-злое возбуждение преследователя, сделал вокруг Плахотина волчью петлю и тихо спросил:
— Так он же вас по тыкве ударил? Уточните мне, где растет ваша тыква. На плечах? Или на ребрах?
Плахотин недоуменно пожал плечами, как человек, еще не решивший для себя этот трудный вопрос.
— Вы мне можете членораздельно объяснить, откуда взялись кровоподтеки и ссадины?
— Ударился, — вяло ответил Плахотин. — Я же говорю, что плохо помню, как потом все получилось…
Я сел за стол и быстро выписал Плахотину направление. Он сидел против меня с задумчиво-удрученным видом мудреца, размышляющего о том, куда девается дырка, когда бублик уже съеден.
— Вот вам, Плахотин, направление на судебно-медицинскую экспертизу, — сообщил я, протягивая бланк. — Сегодня отправляйтесь в шестую больницу и получите заключение врачей…
— Да бросьте, товарищ следователь, из-за таких пустяков людей беспокоить! На мне, как на собаке, все зарастет за неделю! Подумаешь тоже, беда большая…
— Я как раз и не хочу, чтоб за неделю все заросло. Убедительно прошу вас, Плахотин, сегодня же пройти экспертизу. Мне дорого ваше здоровье, как память. А если вы к концу дня не привезете в прокуратуру заключение врачей, завтра утром я пришлю к вам участкового, он вас отведет туда за руку. Вы меня хорошо поняли?
— Понял, — уныло мотнул он своим чудом биологической селекции. Я нагнулся, поднял с пола белую пуговицу и протянул ему.
— Вот это не забудьте. Попросите, может, друзья помогут пришить… Вы же друзья?..
С ночи сильный горный ветер угнал тучи, открыв неуверенное осеннее солнце, и принес с ледников прозрачную чистую стужу. На милицейском желто-синем «Жигуле» мы ехали с инспектором уголовного розыска к месту былого происшествия — площадке для отдыха автомобилистов, где возник однажды скандал, приведший трех участников в самые печальные места обитания: одного на кладбище, второго — в больницу, третьего — в тюрьму.
Лейтенант Уколов молчал, потому что испытывал тайную обиду. Он тогда своевременно прибыл на место, составил исключительно тщательную и грамотную схему, обеспечил надлежащие фотографии во всех нужных ракурсах и написал подробный, обстоятельный рапорт, подкрепленный письменными объяснениями всех участников разразившейся драмы. А теперь я его вызвал для повторного выезда на место происшествия. И это казалось ему выражением профессионального недоверия.
Я пытался объяснить, что никаких претензий к нему не имею, что мне надосамому на месте событий разобраться во всем с его помощью, но Уколов только кивал и с обиженно-гордой улыбкой повторял:
— Да, да, я вас понимаю…
Когда на обочине мелькнул яркий щит «Шашлычная — 5 км», я спросил его:
— Это та самая?
Уколов утвердительно вздохнул.
Через пару километров, сразу же за стандартным дорожным знаком «Пункт питания» возник новый плакат: толстомордый человек, высунувшись из автомобиля, лопает с шампура мясо. И надпись красными буквами: «Шашлыки — 3 км».
— Смотри, как у них с рекламой поставлено, — обратил я внимание Уколова.
Превозмогая обиду, лейтенант сказал:
— Место бойкое. И люди они бойкие… Щиты за свои бабки повесили. Трижды им предписывали снять рекламу, а все Ахметка выворачивается…
— А чем реклама мешает? — удивился я.
— Не полагается это, — ответил Уколов значительно. — Есть утвержденные, стандартные знаки, нечего водителей этой пачкотней отвлекать…
— Почему же отвлекать? — заступился я за неизвестного мне Ахметку, проходящего по делу как свидетель А. А. Садыков. — О потребителях думают, о людях заботятся…
— Ага, заботятся… — скептически замотал головой Уколов и кивнул на обочину. — Вы, наверное, не заказывали себе щит — «До прокуратуры — 500 метров»?
— Мне клиентов и так хватает, — сказал я совершенно искренне.
За спиной исчезло гастрономическое панно — блюдо коричнево-золотистых мясных грядок, украшенное зеленью и помидорами. Шоссе выписало стремительный вираж, и мы затормозили на площадке — автомобильном караван-сарае, продовольственном оазисе в автодорожной пустыне.
Мы, видимо попали на смену едоков: пока вылезали из «Жигуля», со стоянки тронулось два туристских автобуса, и через их огромные зеркальные окна были видны довольные пассажиры, утиравшие сальные от шашлыков рты. Чуть поодаль расположились тяжелые грузовики-дальнобойщики, шоферы ели жареное мясо, с комфортом рассевшись на подножках. Здесь же приткнулось несколько частных легковушек.
— Видно, у них с клиентурой тоже все в порядке, — заметил я, направляясь к мангалу.
— Да что вы! — усмехнулся Уколов, все равно не утрачивая обиженной величавости. — У них сейчас мертвый сезон, будни, плохая погода. А в хороший день, да еще в праздник, шашлыки у них разлетаются, как перепелки…
Шашлычник Ахмет Садыков хлопотал у мангала. Невооруженным глазом было видно, что этот человек на своем месте. Давно, когда я был еще студентом, меня поразило слово «престидижитатор» — это фокусник, работающий на быстроте рук. Ахмет демонстрировал кулинарно-коммер-ческий фокус, «престидижитацию» мяса, чудо превращения грязноватых на вид, серо-коричневых комьев баранины, неприятно облепленных белыми лохмотьями лука и трав, в благоухающие ровненькие гроздья непереносимо аппетитного шашлыка.
Ахмет, высокий гибкий, как хлыст, парень лет двадцати, с удивительной ловкостью и точной соразмеренностью движений сновал между разделочным столом, глубоким баком с заготовкой шашлыка, маленьким прилавком, на котором в полном бездействии возвышались весы, и горячим цехом своего бойкого производства, мангалом-жаровней — узким, трехметровой длины корытом, заполненным рдеющим древесным углем.
Корыто по всей длине было перекрыто бесконечным рядом жарящихся шашлыков и походило на гигантский мясной ксилофон, из которого виртуоз Ахмет Садыков извлекал не звуки, а волшебные запахи. Иллюзия была полной: звуки вызывают слезы, а запахи — слюну.
— Давайте съедим по паре шашлыков, — предложил я лейтенанту. Мое невинное желание почему-то обидело его еще больше.
— Если хотите, — недовольно ответил он. — Правда, чтобы съесть шашлык, не надо повторно выезжать на место происшествия. В городе тоже есть шашлычные…
— Э-э, не скажите. Здесь из-за особого маринада или из-за свежего воздуха шашлык многим кажется вкуснее.
Уколов наступил на горло собственной обиде и во имя торжества объективности подтвердил:
— Вообще-то говоря, этот мошенник делает замечательные шашлыки. У него и мясо всегда свежее, и маринад замечательный… Не знаю уж, чего он туда кладет. Каждый кусочек, как зефир, мягкий…
Мы встали в конец небольшой очереди, и я с удовольствием и интересом наблюдал, как Ахмет, перешучиваясь с клиентами, одновременно насаживает новые куски мяса из бака на шампуры, переворачивает жарящиеся, брызгает из бутылки с дырчатой пробкой винный уксус на румянящееся мясо и оно на глазах набирает цвет и сочность. Ахмет все время шутил, разговаривал, сыпал прибаутками, смехсъеживал его лицо сетью меленьких морщин, как надувную гуттаперчевую мордочку, и вблизи вдруг становилось ясно, что молодость Ахмета — оптический обман. Никакой он не паренек, ему крепко, хорошо минуло за тридцать, и эти морщины — крап на карте, немало и нелегко поигравшей на своем веку.
Ахмет разговаривал с людьми перед нами, подавал готовые шампуры, рассчитывался, кидая деньги в картонный короб из-под конфет «Белочка», а на нас как бы и внимания не обращал, пока не настал наш черед встать с ним лицом к лицу, и тогда он расплылся в улыбке, узкие глаза сверкнули антрацитом.
— О-о, власть пришла полакомиться Ахметкиными шашлыками! Добро пожаловать! Приятного аппетита! Знал бы раньше, отдельный дастархан накрыл!..
Он схватил с мангала первые попавшиеся шашлыки, два больших ломтя белоснежного хлеба, протянул нам через столик. Видимо, по чистой случайности каждый наш шашлык был раза в два увесистее, чем те, которые уже жевали стоявшие в очереди перед нами.
Уколов мрачно заявил:
— А мы прямо разбежались за твой дастархан!..
— Чем плох мой дастархан, начальник? — светло улыбался Ахмет.
— Всем хорош, если потом на кладбище не попадешь! — отрубил с солдатской простотой лейтенант.
— Ай-яй-яй, обижаешь, начальник! Глупый хулиган, пьяница напал, людям праздник испортил, несчастье принес, а ты меня за гостеприимство стыдишь?
Уколов махнул на него рукой, а я спросил:
— Сколько стоит шашлык?
