будет. Перекусить перед этим визитом надо. А то желудок подведет. Он у меня на нервной почве и так не ахти.
– В кафе зайдем?
– Да.
Подкрепившись бургерами, от которых, как выразилась Светлана, ей тоже «не очень» (но любит, любит она эту отраву), они подъехали к офису, где работал Андрей Петрович.
Секретарша провела их на второй этаж:
– Андрей Петрович вас ждет.
Сын Деревянина был высоким мужчиной лет сорока с лишним. Холеный, с приятными чертами лица. Он сидел за большим столом. Когда они появились в кабинете, встал, вышел навстречу и пожал им руки.
– Садитесь. Чай, кофе?
– Кофе, – ответила за них Светлана.
Деревянин вызвал секретаршу и дал ей поручение.
– Слушаю вас.
– Мы явились сюда в связи с убийством вашего отца.
Андрей Петрович откинулся назад:
– Да, это горестное событие для нашей семьи… и я не знаю, что вам сказать.
– У вас есть какие-нибудь подозрения, были ли у вашего отца враги?
– Ну какие враги у человека, который давно на пенсии?
– Враги могут быть у всех.
– Да-да, я понимаю. Но ничего по этому поводу сказать вам не могу.
– Почему ваш отец не переезжал к вам?
– Он хотел жить один. Мой отец из тех людей, кого не тяготит одиночество. Он со всем справлялся сам. Боюсь, это мы с дочерью ему докучали.
– Как сообщила ваша дочь, вы посещали отца примерно два раза в месяц.
– Да. Я бы приезжал чаще. Но он сам не хотел. Такая вот старческая причуда.
– Ваша мать умерла…
– Да. Давно…
– Знали ли вы друзей отца?
– Я был поздним ребенком. Отец вышел на пенсию в шестьдесят лет. Его друзей я помню очень смутно. Если вы попросите вспомнить кого-то конкретно, то я вряд ли смогу это сделать. Хотелось бы помочь, но… увы! Не могу…
– Остались ли какие-нибудь бумаги после вашего отца?
– Надо хорошенько посмотреть в его квартире.
– Если что-то обнаружите, дайте знать.
– Непременно.
* * *
Кира посмотрела на свои руки. Они дрожали, и она не знала, как унять эту дрожь. После визита в подмосковный поселок «Голубой ручей» ей было не по себе. Она предполагала, что начнется охота за людьми, упомянутыми в списке деда. Но что все развернется так быстро… Ее дедушка стал первым. Деревянин Петр Васильевич – вторым. А сколько еще жертв будет на этом пути… Она сглотнула. Как же ей действовать? Если бы пришел ответ сверху… Она вдруг ощутила собственное ничтожество. Раньше такого не было. Наверное, это близость смерти так повлияла… Все перевернулось с ног на голову. Дедушка… В глазах защипало. Она вспомнила Руслану. Ее сбивчивый рассказ. Все было и так, и не так, как у нее. И в то же время один почерк. В этом она не сомневалась. Ей нужно опередить тех, кто шел за жертвами. Кира провела рукой по волосам. Ее комната, которую она снимала… Насколько надежно это убежище? Не пора ли его поменять? Или лучше не делать резких движений? Голова шла кругом…
Кира открыла список. Через полчаса внимательного изучения расплывшихся под воздействием времени и влаги букв она разобрала фамилию, обведенную кружочком. Напротив нее значилось – Таганрог.
Глава восьмая
Кульбит во времени
До того, кто не желает слушать, докричаться невозможно.
Бернар Вербер
Таганрог. Наши дни
Он давно уже был на пенсии и ничего не писал. Работа журналиста осталась в далеком прошлом. Сейчас он с тоской вспоминал дедлайны, треп в курилке ни о чем, сменявшихся с завидной регулярностью секретарш, которые потрафляли вкусу Самого, ощущение молодости и сознания, что ты перевернешь мир. Казалось, еще немного – и ты выдашь такой материал, что получишь огромную премию, признание коллег, внимание женского пола… И деньги наконец-то станут копиться, а не улетать в черную дыру. Молодость была полна сладостных предчувствий, неудобств он не замечал, стойко их игнорировал. Не было ничего такого, чем бы он не пожертвовал ради острого репортажа.
– Слушай! – как-то сказала ему жена, проснувшись среди ночи, когда он ввалился в дом после двухдневной командировки. – Я больше так не могу. Ты живешь своей жизнью, совсем не замечая меня. Если честно – меня словно нет. Я для тебя пустое место. Иногда кажется, что ты призрак в моей жизни.
– Очень хороший призрак, – пробовал он шутить. От него пахло перегаром и духами. Эта Светочка была так назойлива. Так умильно на него смотрела, что он не устоял. Кажется, она работала на рыбокомбинате, куда он поехал делать интервью с директором… Или она была подругой замначальника цеха… Он уже не мог и вспомнить… Но сейчас образ Светочки стремительно испарялся под строгим взглядом жены.
– Ты хоть соображаешь, в каком ты сейчас виде?
– А что?
– Иди посмотри на себя в зеркало, – зло бросила она.
Сергей побрел в коридор, где стояло большое зеркало, доставшееся от бабки. На него глянула распухшая физиономия. С засосом на шее. «Ах, Светочка. Ах, озорница, – вспомнил он. – Зря она так. Я же сразу предупредил, что женатый человек. Чем я теперь буду оправдываться? Ничего, как всегда, изображу раскаяние… и все пройдет. Наташа простит. Не может не простить».
Но, войдя в комнату, он вдруг увидел, что жена уже облачилась в халат и собирает чемодан.
– Ты куда? – пискнул он.
– К маме. Потом подадим на развод.
– Что?
– Что слышал! Я больше не собираюсь так жить. Ты мотаешься черт знает где. А я сижу дома. То есть я не сижу, конечно, я работаю, но вечерами тебя нет. Потом твои частые командировки. Такое впечатление, что ты там, в своей редакции, самый безотказный. Сказали – и ты поехал. Остальные, наверное, как-то выкручиваются, ссылаются на семейные обстоятельства. Не летят по первому свистку начальства.
Это было чистой правдой. Он ехал в командировку при любой представившейся возможности. Ему нравилось отрываться от дома, знакомиться с новыми людьми. И – что греха таить – нравились невинные маленькие радости, которые он урывал в этих командировках. Наташа была нечто постоянное, стабильная величина, которая не подлежала никаким изменениям. А вот поди ж ты… и что теперь?
– Наташа! – Он встал и подошел к ней. – Натусенька! – И взял за руку.
Она решительно вырвалась и бросила, не глядя на него:
– Раньше надо было думать. Я сыта по горло тобой, твоей работой, командировками, безденежьем. Хотя, впрочем, это не главное. Главное, что тебя нет. И поэтому у нас нет детей, – припечатала она.
Это была тема, которой они старались не касаться. После шести лет
