– Господин директор, к вам мистер Маур и мистер Моусли.
– Зовите, – кивнул Алекс и спрятал письмо в карман.
В дверь аршинными шагами ворвался двухметровый лысый мужчина с орлиным носом и перекошенным ртом. Этот перекос создавал впечатление брезгливой улыбки, маской застывшей на его лице. При столь неординарной внешности в облике бизнесмена прочитывалась порода и своеобразная элегантность. За ним маленькими шажками следовал адвокат. За последние дни с мистером Моусли Алекс виделся часто, они обсуждали вопросы, связанные с наследством. Господина же Маура он лицезрел лишь однажды, много лет назад. Заместитель деда заезжал к Ивану Алексеевичу в Форт-Ли, когда внук был еще ребенком. Алекс тогда даже немного посидел на жестких коленях лысого великана, тщетно стараясь скрыть улыбку, вызванную странной внешностью дедушкиного сотрудника. Сейчас Маур смешным ему не показался. Моусли тихонько уселся в дальнее кресло и, опустив взор на свои лакированные туфли, затих. Маур садиться не собирался. Он с любопытством разглядывал нового хозяина:
– Вырос мальчик… Твой дед был гением. А ты каков?
– Я, дядюшка Ганс, внук гения, – не растерялся Алекс.
– Слыхал, внук гения, что на детях великих природа имеет привычку отдыхать?
– Приходилось.
– Обнадеживает одна деталь: ты внук Ивана Алексеевича. Природа с лихвой отдохнула на его сынке… Я счастлив, что Ваня прислушался к моим доводам и не посадил Диму в этот кабинет.
– Господин Маур, я вас очень уважаю, но прошу впредь в моем присутствии близких мне людей не обсуждать. – Голос Алекса прозвучал жестко и официально, после чего он демонстративно уселся в кресло деда.
Маур оценил превращение молодого Слободски в хозяина, и его перекошенный рот, показав желтоватые клыки, изобразил одобрительную улыбку:
– Ладно, патрон, оставим генетику. Я должен тебе кое-что сообщить. – Он открыл кейс, добыл несколько газет и веером выложил их на треугольник столешницы. – Понимаю, даже вундеркинду за один день в нашем дерьме не разобраться… Но это всего лишь пресса, которая делается на дураков.
– Спасибо за комплимент, дядюшка Ганс.
– Не стоит… Умным тоже иногда полезно ее просматривать.
– Постарайтесь сегодня не говорить загадками, – попросил Алекс.
– Видишь, это три совершенно разных европейских газеты, и каждая напечатала маленькую заметку про нашу «Водка Слободски».
Молодой босс подвинул к себе газеты. Нужное Маур обвел красным фломастером.
– Вы хотите, чтобы я прочитал все три статьи?
– Нет, внук гения, тебе достаточно проглядеть одну. Вот эту. – Маур жестким холеным ногтем отчеркнул один из заголовков.
Алекс взял газету. «Дойдет ли дело до суда?» – вопрошал автор заметки. В ней говорилось, что на венском конгрессе потребителей алкоголя выступил представитель русской Торговой палаты. Посланник Москвы обвинил синдикат Слободски в незаконном присвоения бренда. Один из заводов России, якобы имея все юридические основания, начинает выпуск аналогичной продукции под названием «Водка Слободская». Алекс отложил газету:
– Что это значит?
– Это значит, если русские не блефуют, дело дойдет до арбитражного европейского суда. Мы можем не только лишиться десяти миллионов баксов в год, но и испортить себе вывеску. А вывеска, мой начинающий винодел, часто дороже денег…
– Наша компания имеет необходимые документы? – обратился Алекс к адвокату.
Господин Моусли вскочил с кресла и утвердительно закивал головой:
– Разумеется, имеет. Но они лишь косвенно подтверждают право вашей семьи. Если русские предъявят нечто более конкретное, возможны проблемы. – И адвокат снова уселся любоваться своими башмаками.
– Что значит «косвенно»? Можете поконкретнее?
Моусли снова вскочил с кресла:
– Я не взял бумаги с собой. Они хранятся в банковском сейфе моей конторы.
– Но хоть о чем речь? – настаивал Алекс.
– Это я вам могу сообщить. Бренд «Слободски» разрешен вашей семье на основании показаний свидетелей. Несколько известных персон из старой русской эмиграции письменно поручились в том, что знают вашу семью, имевшую в царской России алкогольный бизнес. На одном из семейных заводов выпускалась водка под названием «Слободская». Показания заверены юридически. Самих свидетелей в живых уже нет. Поэтому, позволю себе повториться, если русские предоставят более убедительные факты, возможны проблемы.
– Слышали, мой юный патрон? Стэну можно верить, – ухмыльнулся Маур.
– Какие факты, Стэн? Что они могут предоставить?
– Не знаю… Вы, господин директор, уверены, что на вашей исторической родине никого из Слободски не осталось?
– Конечно, уверен. Даже если предположить, что кто-то из нашей семьи не уехал из России, их наверняка расстреляли красные. Но дедушка знал бы об этом.
– Я с вами согласен, но поверьте, молодой человек, в жизни случаются самые неожиданные сюрпризы. Я как юрист с двадцатилетним стажем могу это заявить с полным основанием…
– Теперь понимаю, почему дед так настаивал на моей поездке в Россию.
– Да, Иван умел просчитывать на десять ходов вперед. И внуку гения придется ехать на родину предков. – Американский немец Маур положил Алексу на плечо свою огромную ладонь и улыбнулся, снова показав крупные желтоватые клыки.
Московская область. 1939 год. Декабрь
До Новомытлинска от Москвы чуть больше ста километров. Но отправиться туда зимой на капризном «ЗИСе» Микоян не рискует, предпочитая путешествовать в своем наркомовском вагоне. В теплом салоне висит карта страны, имеется здесь и буфет.
– Моисей, выпьешь пятьдесят грамм? – извлекая из бара бутылку армянского коньяка, спрашивает нарком у своего заместителя.
– Воздержусь, Анастас Иванович. Впереди встречи с людьми, не хочу расслабляться, – отказывается Зелен.
– Как знаешь, а мне не помешает. Или не доверяешь марке «Арарат»?
– Прекрасный коньяк, месяц назад инспекторская бригада Главспирта посетила ереванский завод. Вернулись живыми… – Улыбается Моисей Семенович.
Нарком наливает себе четверть хрустального стакана и усаживается в кресло:
– Да, не повезло Клименту… – словно продолжая прерванный в Кремле. разговор, задумчиво изрекает Микоян. – Морозы на Карельском под сорок. Техника мерзнет, бойцы мерзнут. Только финны не мерзнут. Привыкли шельмы… Кстати, этот самый Маннергейм, забери его холера, учился в царской военной академии и считался русским генералом. Теперь в маршалах ходит. И морозы ему помогают…
– Анастас Иванович, а может, дело не в морозах? Может, в том, что нет на него Тухачевского, нет Якира? Михаила Тухачевского я неплохо знал. Не могу поверить, что он затеял заговор.
Микоян вскакивает с кресла, бежит по салону, выглядывает в коридор. Красноармеец вытягивается перед наркомом. Анастас Иванович захлопывает перед его носом дверь и возвращается в кресло:
– Твой язычок, Зелен, наболтает нам неприятностей. Думай, что говоришь! – Всесильный нарком напоминает напроказившего школьника.
– Вам-то чего бояться? Вы же Его друг с дореволюционного подполья. Почему не скажете правды?
– Какой правды, Зелен? Ты что, не знаешь, у Молотова забрали жену. А он тоже Его друг с дореволюционного подполья. Враги прокрались, можно сказать, даже в наши спальни.
– Чем же Он руководствуется, убирая преданных партии людей и их близких?
– Революционной целесообразностью. Я Кобу понимаю. Стоит ослабить вожжи, все страна расползется. А страна большая. С южных гор до северных морей, как поется в песне… Делай свое дело, Моисей, и не суй нос в политику. – Микоян замолкает, поспешно допивает коньяк и отворачивается к окну.
Зелен тоже молчит. Он уже слышал нечто подобное от своего прежнего шефа Максима Литвинова. Опасения наркома иностранных дел подтвердились, интуиция не подвела умного еврея. Сталин убрал Литвинова из министерского кабинета, а большинство его сотрудников не только оказались без работы, но и были арестованы. Пристроив Зелена к Анастасу Ивановичу и уволив его жену, Литвинов, по сути, спас друга. А Клаву после отставки Литвинова на работе восстановили. Как бы повел себя в подобной ситуации нарком продовольствия, Зелен старался не думать. Ладно, он пока что на службе и едет в теплом правительственном вагоне.
Елочками, березками, нищими деревеньками бежит навстречу спецсоставу та самая большая в мире страна, раскинувшаяся от южных гор до северных морей. Мощный локомотив «Иосиф Сталин» играючи тянет три вагона. В первом и последнем охрана наркома, в центральном – они с Микояном. Мерно постукивают колеса, серый паровозный дымок стелется на серый от копоти снег насыпи. Пахнет паровозной гарью. Зелен смотрит на часы. Они подъезжают к Новомытлинску.
Машинист притормаживает. Хрустальный стаканчик дергается и плывет по столу. Микоян придерживает рукой его и бутылку с коньяком.
