«Вот зараза!» Макс остановил машину у ворот усадьбы, створка поехала вбок, а Юлька, молчавшая до этого, вдруг ожила:
— Ты обещал, что никому не скажешь.
— Обещал — значит, не скажу, — огрызнулся Макс. Злость неожиданно накрыла его, злость от чувства собственного бессилия: вот как получилось, что он теперь себе не хозяин и попал в прислуги к чертовой бабе? Вон она, на крыльце маячит, растрепанная, не хуже Юльки, бежать вроде порывается, но держится. Угодил как в гадюшник в этот особняк, и не выбраться теперь, пока вдове не надоест. А со смертью Юлькиного отца дело мутное и пахнет от него плохо, но когда деньги хорошо пахли? Макс бы последнее отдал, чтобы оказаться подальше от этого змеиного клубка, но так звезды встали, что деваться ему было некуда. Остановил «Приору» на лужайке и, глядя на Левицкую, что не выдержала и сорвалась с места, на Рогожского, что напролом пер к машине, сказал:
— От меня они ничего не узнают. Договоримся так: ты не сбежала, а решила сама съездить в Москву на электричке. Зачем, почему — ври сама, тут я тебе не помощник. И складно ври, чтоб не догадались.
— Спасибо, — Максу показалось, что Юлька сейчас заплачет, — спасибо тебе, ты мне очень помог.
И неизвестно, что она там им обоим наплела, но весь день и вечер было тихо, подробностями и деталями никто не интересовался. Ни Рогожского, ни Левицкой Макс в тот день больше не видел, наелся на кухне до отвала, поплелся к себе и упал на кровать. И не сон пришел, а забытье, от которого болит тяжелая голова, как с похмелья, и хочется снова заснуть, чтобы эта гадость прекратилась. Мысли одолевали самые разные, под конец Макс просто запретил себе думать о тайнах господ Левицких, решив, что не его это дело и с наследством они сами как-нибудь разберутся. С такими деньгами любой дурак жизнь свою устроит в любой точке мира, ему про долг думать надо и про обязанности, что на него Рогожский навесил. Он объявился уже ближе к вечеру, позвонил и сказал, что на сегодня отбой, а завтра в девять утра ждет Макса к себе. «Ничего, недолго осталось, и закончатся мои мучения». — Макс вышел из дома. Он решил пройтись перед сном, чтобы окончательно успокоиться и заснуть, желательно побыстрее, и ни в коем случае не думать, что принесет завтрашний день.
Утром ничего ужасного не случилось: телефоны молчали, завтрак был потрясающим, а Рогожский выглядел значительно лучше, чем вчера. Макса он ждал в той самой комнате, дверь в которую помещалась под лестницей, и внутри, как и ожидалось, находился пульт наблюдения с полутора десятка камер, расставленных по территории усадьбы. Два молчаливых молодых человека не сводили с мониторов глаз, на Макса внимания не обратили, и Рогожский отвел его в небольшой закуток, где стоял письменный стол с огромным монитором.
Закрыл дверь, предложил присесть, сам устроился напротив и после паузы сказал:
— Молодец. Быстро ты сообразил. Пока мои олухи телились, ты уже вопрос решил. Куда она ехать собиралась, не знаешь?
— Не сказала, — уверенно соврал Макс, — да я и не спрашивал. Не до того было.
Рогожский покивал, глядя в монитор, повозил по столу мышью и сказал:
— Ладно, будем считать, что испытательный срок ты прошел успешно. Я с Левицкой насчет премии тебе поговорю, думаю, она не откажет.
«Премия — это неплохо», — подумал Макс, мысленно прикидывая ее размер и сколько он получит на руки после вычета части долга. В любом случае деньги лишними бы не были: в выходной, если такое чудо случится, можно отогнать «Тойоту» в автоцентр и снова оказаться «в седле». Грустно без машины, как ни крути…
Рогожский принялся копаться в бумагах, давая понять, что разговор окончен. Макс встал со стула и смотрел на начальство, ожидая распоряжений. А их не было, заместитель Левицкой непонимающе глянул на подчиненного раз, другой, потом не выдержал:
— Все, топай и продолжай работать в том же духе.
— А что делать? — глупо спросил Макс, в самом деле даже не представляя, как, собственно, продолжать.
— Иди и спроси ее сам, — вдруг разозлился Рогожский, — почем я знаю, что тебе делать? Иди и спроси, и мне потом доложить не забудь.
Доклада Рогожскому пришлось ждать два дня — Юлька не торопилась высказывать свои пожелания. Больше того: она, кажется, вообще не выходила из дома, сидела в своей комнате как мышь под веником и, по словам прислуги, что жила в доме рядом с Максом, поесть-то забывала, зато успела несколько раз поругаться с матерью. Левицкую Макс тоже не видел, он и сам-то из дома почти не выходил — постоянно ждал звонка. Выбирался только вечером, пройтись по территории, да на небольшую спортивную площадку за гаражами наведывался, когда там никого не было. И уж совсем было решил, что про него забыли, предположил даже, что Левицкая наигралась в нового телохранителя, когда утром на третий день зазвонил мобильник. Это был Рогожский, он вызвал Макса к себе, что тот незамедлительно и исполнил.
Снова говорили в кабинете под лестницей, но на этот раз не в закутке, а напротив пульта. За столом, не сводя с мониторов глаз, сидел охранник, и Макс над его стриженой рыжеватой макушкой видел изображения с полутора десятка камер. Периметр усадьбы, ворота снаружи и изнутри, сад, холл с лестницей — под наблюдением держали почти все поместье. Макс видел, что сейчас делается на кухне и в гараже, видел, как по улице за забором идет человек с большой собакой на поводке, как проезжает мимо машина и пес рвется к ней, тянет поводок, облаивает на ходу. Отголоски лая сюда не доносились, но камера была качественной, с высоким разрешением, и Макс отлично видел, как пес вытянулся в струнку и разевает пасть, как человек тянет псину за ошейник и собака нехотя подчиняется и замолкает.
— Держи, — Рогожский подал Максу ключи от машины, — возьмешь «Мазду», отвезешь Юльку в конюшню. Маршрут в навигаторе забит, тебе остается просто ехать, и все. Никаких отклонений, никаких объездов и прочего: дорога проверена, место известное. Отвезешь и будешь ждать Юльку, не в машине, разумеется: ходишь следом, сопровождаешь, следишь за обстановкой. Если что-то произойдет — тащишь ее в машину и звонишь мне. Возвращаешься по тому же маршруту. Все, выполняй.
Макс зажал в ладони ключи и спросил, поглядывая на мониторы:
— И на лошади мне за ней ехать?
Лошадей он не то чтобы не любил — опасался, они не внушали ему доверия своими размерами и непредсказуемостью. Прочитал когда-то, что эмоции у лошадей превалируют над рассудком, и без крайней нужды к этим истеричным существам теперь не приближался, а вот все ж-таки довелось.
— Было бы неплохо, — сказал Рогожский, — совсем неплохо. Может, и тебе научиться придется, но потом. Я подумаю. Но пока и так сойдет: Юлька будет ездить в манеже, там стены со всех сторон, сам увидишь. В общем, твое дело — не отходить от нее ни на шаг, ждать, пока накатается, и привезти обратно. Все, выполняй.
И показал Максу на правый угловой монитор: по лестнице спускалась Юлька.
Макс и не сразу ее узнал, девушку точно подменили: волосы убраны в тугой хвост, очков нет, одета в светлые брюки в обтяжку и футболку в тон, сапоги из тонкой кожи до колен. Опознал по сумке, что висела через плечо, — все тот же бесформенный «вещмешок», только полупустой на этот раз. Девушка сбежала по ступеням вниз и остановилась в холле, оглянулась, Рогожский показал Максу на дверь, и тот моментально оказался снаружи.
Девушка стояла напротив окна и смотрела в сад. В холле было пусто, поэтому шаги Макса она расслышала превосходно, обернулась, и Макс увидел, что девушка улыбается. Без очков вид у нее был совсем другой, она словно пару лет вместе с ними скинула и выглядела совсем девчонкой. Да еще и в светлых брючках в обтяжку… Макс заставил себя не глазеть на девушку, отвел взгляд и сказал, подойдя поближе:
— Привет. Извини, что задержался. Сейчас поедем.
Он шагнул к входной двери, открыл ее и чуть сбавил шаг, пропуская девушку вперед. И все ж не сдержался, смотрел на нее, как та идет впереди, но ничего поделать с собой не смог.
В машине Юлька уселась на заднее сиденье и принялась копаться в сумке, шуршала чем-то и не обращала на Макса внимания. Тот завел машину, включил навигатор, и на нем сразу появился маршрут от поселка по объездной дороге мимо города до небольшого лесочка на берегу реки, где, судя по всему, и помещалась эта конюшня. Перехватил в зеркале заднего вида какой-то странный, мечтательный и теплый, Юлькин взгляд и выехал за ворота.
Так и оказалось, через четверть часа они подъехали к глухому забору и деревянным воротам, что аркой поднимались над дорогой. Красивые, покрытые резьбой, они оказались наглухо закрыты, и Макс уже собрался выйти из машины и постучать в янтарного цвета створку, когда обе они поехали им навстречу.
— Въезд по пропускам, — впервые за всю поездку подала голос Юля, — но наши машины тут знают, поэтому сразу открыли. Это конюшня Левицкой, ей отец подарил, на свадьбу.
