– Тебе там понравится, Фрэнк. Мы будем высоко в горах, где приятная прохлада, а потом, когда приготовим свой номер, можем объехать с ним весь мир. Поедем куда захотим, будем делать что захотим, и еще останется куча денег на всякие глупости. Нет ли в тебе хоть капли цыганской крови?
– Капли? Да я родился с золотыми серьгами в ушах.
В ту ночь я спал плохо. Когда начало светать, я открыл глаза – сна ни в одном глазу... И тут мне пришло в голову, что даже Никарагуа недостаточно далеко.
Когда она вышла из поезда, в черном платье, которое делало ее выше, черной шляпке, черных туфлях и черных чулках, ей явно было не по себе. Носильщик уложил чемодан в машину, мы тронулись и несколько миль не решались заговорить.
– Почему ты не написала, что она умерла?
– Не хотела тебя в это втягивать. К тому же на меня свалилось столько всяких дел...
– Я чувствую себя очень неудобно, Кора.
– Почему?
– Пока тебя не было, я поехал отдохнуть. Был во Фриско.
– Почему из-за этого тебе вдруг стало неудобно?
– Не знаю. Ты в Айове, твоя мать умирает, а я веселюсь во Фриско.
– Не знаю, почему тебе должно быть неудобно. Я рада, что ты куда-то съездил. Если бы мне это пришло в голову, я сама посоветовала бы тебе отдохнуть, пока меня нет.
– Но у нас тут все остановилось. Все было закрыто.
– Неважно. Мы все наверстаем.
– Я просто не находил себе места, пока тебя не было.
– Господи, да я тебя ни в чем не упрекаю.
– Думаю, тебе пришлось нелегко, а?
– Ничего приятного в этом не было. Но все уже кончено.
– Выпьем как следует, когда приедем домой. Я привез отличную выпивку на пробу.
– Не хочу ничего.
– Это поднимет тебе настроение.
– Я бросила пить.
– Ну, ну...
– Я тебе все расскажу. Это долгая история.
– Мне кажется, там должна была произойти уйма всякого...
– Нет, ничего не случилось. Только похороны. Но мне многое нужно тебе сказать. Думаю, теперь нас ожидают лучшие времена.
– Ну так ради Бога, не тяни. О чем речь?
– Не теперь. Ты был у своих?
– Что бы мне там делать?
– Ну ладно, у тебя все хорошо?
– Нормально. Насколько это может получиться у одинокого мужчины.
– Ручаюсь, что все было великолепно. Но я рада, что ты сказал это.
Приехав домой, мы увидели перед закусочной автомобиль, а в нем – какого-то типа. Когда он вылезал из машины, на его физиономии появилась гаденькая ухмылка. Это был Кеннеди – тот тип, из конторы Каца.
– Вы меня помните?
– Разумеется, я вас помню. Входите.
Мы впустили его в зал, а меня Кора затащила на кухню:
– Это плохо, Фрэнк.
– С чего ты взяла?
– Не знаю, но чувствую.
– Дай я с ним прежде поговорю.
Я вернулся к нему, она принесла нам пиво и оставила одних. Я перешел прямо к делу:
– Вы все еще у Каца?
– Нет, я от него ушел. Мы поругались, и я с ним завязал.
– Чем теперь занимаетесь?
– Вообще-то ничем. Потому я, собственно, к вам и пришел. Я уже был тут несколько раз, но никого не было дома. Но теперь я услышал, что вы вернулись, и решил подождать.
– Скажите, что я могу для вас сделать?
– Мне пришло в голову, нет ли у вас для меня кое-каких денег.
– Сколько захотите. Много у меня, само собой, нет, но если вас устроят долларов пятьдесят—шестьдесят, то я с удовольствием.
– Полагаю, вы дадите мне больше.
Он все еще гнусно скалился, а я решил, что уже пора оставить все эти околичности и узнать, зачем он пришел.
– Ну так что, Кеннеди. Чего вы хотите?
– Что ж, скажу все как есть. Когда я уходил от Каца, те бумаги, где я записал признание миссис Пападакис, все еще лежали в картотеке; ясно? А поскольку я ваш друг и все такое, мне было понятно, что вам бы не понравилось, когда такие вещи валяются где попало. Так что я их забрал. Мне показалось, вы хотели бы получить их.
– Вы имеете в виду ту ерунду, которую она выдала за признание?
– Вот именно. Я, разумеется, знаю, что в них ничего нет, но подумал, вдруг вы захотите иметь их под рукой.
– Сколько вы хотите?
– Ну а сколько вы дадите?
– Да я не знаю. Сами же говорите, в них ничего нет, но сотню я бы мог дать. Точно. Это я потяну.
– Я думал, это стоит гораздо больше.
– Ну да?
– Я рассчитывал на двадцать пять кусков.
– Вы не сумасшедший?
– Нет, я не сумасшедший. От Каца вы получили десять тысяч. Заведение тоже кое-что принесло, думаю тысяч пять. За дом и участок вы можете получить в банке десять тысяч. Значит, вместе получится двадцать пять.
– Вы хотите раздеть меня догола из-за этой бумажки?
– Она того стоит.
Я даже не вздрогнул, но, видно, в глазах что-то блеснуло, раз он вырвал из кармана пистолет и направил на меня:
– Не вздумайте, Чемберс. Во-первых, у меня нет их с собой. Во-вторых, если вы что-то затеваете, вам же хуже будет.
– Я ничего не затеваю.
– Я вам и не советую.
Он все еще держал меня на мушке, а я не спускал с него глаз.
– Думаю, вы меня зажали в угол.
– Я не думаю. Я это знаю.
– Но слишком высоко берете.
– Говорите, говорите, Чемберс.
– От Каца мы получили десять тысяч, это факт. И они пока у нас. Заведение нам действительно дало пять тысяч, но одну из них мы истратили. Она ездила на похороны матери, а я – отдохнуть. Потому здесь и было закрыто.
– Говорите, говорите.
– А за дом и участок мы не получим десять тысяч. Сегодня никто не даст и пяти. Максимум четыре.
– Продолжайте.
– Значит, десять, четыре и четыре. Это будет восемнадцать.
Он встал:
– Ну ладно. Восемнадцать. Завтра я позвоню, готовы ли деньги. Если да, скажу вам, что нужно делать. Если нет, бумаги получит Саккет.
– Это глупо, но вы достали меня.
– Значит, завтра в двенадцать. У вас будет достаточно времени, чтобы съездить в банк и вернуться.
– Ладно.
Он отступил к дверям, не сводя с меня пистолета. Был уже поздний вечер, смеркалось. Пока он отступал, я оперся о стену, как будто совсем расстроившись. Когда он уже наполовину был на улице, я включил свет, и эта резкая вспышка его осветила. Он споткнулся, а я прыгнул на него. Мы рухнули на землю, я – сверху. Выкрутив ему руку с пистолетом, я бросил его в комнату и заломил другую, потом втянул его внутрь и пинком захлопнул дверь. Она стояла там. Стояла все это время за дверью и слушала.
– Забери пистолет.
Она забрала, но осталась стоять. Я поднял его, швырнул на один из столов, перевернул на спину и избил до полусмерти. Когда он потерял сознание, я вылил ему на лицо стакан воды. Едва он пришел в себя, как я взялся за него опять. Наконец, когда его морда стала похожа на бифштекс и он захныкал, как ребенок, у которого забрали игрушку, я остановился:
– Давайте соберитесь, Кеннеди. Звоните своим компаньонам.
– У меня нет никаких компаньонов, Чемберс. Клянусь, что я единственный, кто...
Я опять взялся за него, и мы повторили все сначала. Он все еще твердил, что у него нет сообщников, тогда я захватил его руку на рычаг и нажал:
– Как хотите, Кеннеди. Если сообщников у вас нет, то я вам ее сломаю.
Он выдержал это дольше, чем я рассчитывал. Выдержал, хотя я жал сколько мог и уже говорил себе, смогу ли я вообще ее сломать. Моя левая все еще была слаба после перелома. Если вы когда-нибудь пробовали переломить ногу старого петуха, то поймете, как тяжело сломать кому-то руку. Но наконец он сказал, что позвонит. Я отпустил его и объяснил, что нужно сказать. Потом посадил к телефону в кухне и перенес туда же аппарат из зала, чтобы видеть его и слышать, что ему ответят. Она была с нами, с пистолетом в руке.
– Когда я дам знак, стреляй в него.
Она оперлась поудобнее, и в уголке ее губ заиграла жестокая усмешка. Думаю, что ее улыбка испугала Кеннеди больше, чем все, что с ним сделал я.
– Я не промахнусь.
Он позвонил, отозвался какой-то тип:
– Это ты, Вилли?
– Пэт?
– Я. Послушай. Мы обо всем договорились. Как скоро ты со всем этим сможешь быть здесь?
– Завтра, как и договорились.
– А сегодня уже не успеешь?
– Как я возьму это из сейфа, если банк уже закрыт?
– Ладно, тогда сделай, как я говорю. Рано утром забери все и приезжай сюда. Я у нее в заведении.
– У нее в заведении?
– Эй, шевели мозгами, Вилли. Он знает, что в наших руках; ясно? Но боится, что если эта женщина узнает, сколько придется выложить, то все ему сорвет; понимаешь? Если я с ним поеду в город, то до нее дойдет, что здесь что-то нечисто, и она может увязаться за нами. Значит, мы все провернем здесь. Я просто постоялец, который заночевал в их кэмпинге, и она ни о чем не догадается. Завтра приедешь как мой приятель, и мы провернем это дельце в два счета.
– Как он соберет деньги, если никуда не поедет?
– Не бойся, все улажено.
