Еще не иссякло красноречие старой торговки, а пыш-ные усы скомкано пылились в кармане, придавленные сверху кепкой и женским париком. В искусственных воло-сах бездарно запутались очки в роговой оправе.
ВТОРАЯ ПОПЫТКА
Из-за уснувшего киоска мороженщика вышел, припры-гивая, спортсмен в вязаной голубой шапочке с белыми бу-квами "ADIDAS". Вместо ветровки на нем свитер нежной верблюжьей шерсти, варежки из ангорского кролика и коньки-снегурки через плечо.
В магазине книжная работорговка продолжала расска-зывать всем участникам несанкционированного лично ди-ректором митинга про героического Семена Марковича и свои забытые дома теплые вещи.
Парень с коньками и без пышных усов купил для мас-кировки булку хлеба и попросил взвесить по сто грамм разных дешевых конфет к чаю. Зеркало витрины давало хороший обзор Тоськиного закутка. Все алкаши на своих законных местах, но, что отрадно, на месте и тот, которого он так старательно пас.
— Ай как хорошо, товарищ из кагэбэ! — разнеслось по всему магазину. — Вы вернулись успокоить бедную неви-новатую старуху! Да не прячьтесь вы! Я вас сразу узнала! Вы ж парик сняли, усы отклеили, зачем вам они? Вы ж вон какие видные, просто красавец с лица без этих маскиро-вочных причиндалов. И шапочку поменяли, от сё правиль-но, та кепка совсем вам нейшла. А ботиночки-то вы оста-вили, поленились поменять, ботиночки ваши я сразу при-знала. У меня глаз! Ваши коллеги ценили. Вы бы меня спросили, я бы вам помогла переодеться, ни одна свинья не узнала бы! Так вы меня уже простили? Мне уже не со-бираться? А то скажите, я мигом, могу и без вещей, позво-ню только, Софочка и принесет. Зараз я вас с ней и позна-комлю.
Уже не только два продавца, техничка и грузчик изуча-ли живого работника внутренних обезопасенных органов. Все местные алкаши дружно занимались демаскировкой и провалом важной операции.
Первая часть задания была бездарно загублена. Спасти свою репутацию честного человека, никак не связанного с тем органом, которым его поминали мужики всуе, можно было только совершенно неординарным шагом.
— Больная? — спросил он как можно задушевнее у моло-денькой продавщицы хлебного отдела, отчего ее сердце, слегка присыпанное сухарями, вздрогнуло. — Как вы за це-лый день устаете, наверное, — сочувствующая улыбка и многообещающий кивок головы.
— Ой, и не говорите, — заалели мозолистые пятки. — Она когда тихая, а когда не уймется. А вы не слушайте. Завтра приходите. И не стесняйтесь, что из кагэбэ. У меня соседка проституткой каждый день работает и ничего, не стесняет-ся. Даже больше моего зарабатывает. Аж завидно, порой, бывает.
— Так пошли бы с ней на пару.
— Ой, вы что такое говорите? — надулась продавщица, отводя в сторону погрустневшие от обиды глаза. — С мои-ми габаритами? — она погладила себя по неохватным бед-рам руками, более похожими на вареную колбасу в нату-ральной кожно-волосистой оболочке.
— Очень даже на любителя, — обнадежил он.
— Я ж в машине не повернусь как надо, — раскрыла Зина истинную причину своего искреннего погруснения.
— У вас будет своя специализация — автобусы и самосва-лы, — подсказал он, живо представив ее легко умещающей-ся в общественном транспорте, особенно в кузове самосва-ла на горе щебня или песка с бутылкой в одной руке и с батоном в другой. А вокруг веселые алкаши из отстойника.
И тут его осенило.
Операция, которую он считал бездарно проваленной, нашла достойное гениальнейшее продолжение.
Под прицелом тридцати пяти нацеленных на него глаз (тридцать шестой и еще четыре в разных частях зала были закрыты по причине наличия на их месте фиолетово-сине-грязного фуфла у кого в полщеки, у кого и более), он по-дошел к прилавку Тоськи и громко заказал.
— Три бутылки сногсшибающего "Казака" и пачку му-хобойной "Примы".
Это был пароль, произнесенный для того, кто его дол-жен услышать. Но это были и вполне оправданные в мага-зине слова, для непосвященного слуха совсем безобидные. И, тем не менее, каждое сердце обитателя отстойника, ус-лышав их, сладостно вздрогнуло, а каждое горло перехва-тило, отчего двое истерически закашлялись, а третий, са-мый слабый, поперхнувшись собственной слюной, мгно-венно умер на месте.
Спрятав заветные бутылки в разом оттопырившиеся карманы, молодой человек из кагэбэ подошел к притихше-му столику номер один, состроил физию затюканного все-ми на свете человечка, и сказал на ухо тому, которого все именовали Батей, а он так долго пас.
— Душа выпить просит, праздник пришел, а дома теща грозная, — доверительно сообщил, громким полушепотом, как лучшему другу.
В головах близстоящих и даже близлежащих, отяже-левших и затуманенных, быстро выстроились логические цепочки дальнейшего развития событий. Три бутылки по поллитра на нос — это когда делится на три носа. Если по полному граненому стакану — выйдет на шесть паек. Если по сто грамм, то вполне можно сесть на хвоста, прикинув-шись другом того друга, который друг хозяина фатеры, к которому набивается на хату этот фраер.
Не прошло и пяти минут упорных размышлений, как в нужном пересохшем горле раскатисто пробулькало.
— Пойдем ко мне.
Фраза эта контрольная, паролем обусловленная, легла бальзамом на отчаявшуюся было душу.
Прежде чем молодой человек из кагэбэ успел сделать полуоборот к двери, чужие цепкие руки помогли ему об-легчить карманы, заботливо перепрятав "казака" поближе к своим возбужденно перестукивающимся в танцевальном ритме сердцам.
В хвост дружно решил встать весь отстойник. Больше всего это не понравилось тем, кто честно выполнял функ-ции особо доверенных пузыреносов.
После нескольких краткосрочных остановок и еще бо-лее краткосрочных переговоров на местами не совсем по-нятном, а где-то и приятном языке, до блат хаты добрались три кента и два уцелевших в их цепких пальцах флакона. Третий флакон оторвали от сердца с кровью: в уплату членских взносов за выбитый во время переговоров зуб и пару расквашенных носопырок.
Стол был сервирован в шесть секунд. Из посуды на столе стояло: мутный граненый стакан, чайная чашка с от-ломанной ручкой, банка из-под майонеза и лабораторная мензурка; из закусок: поллитровая банка с солью, высо-хшая прошлой зимой луковица, кожура от копченой кол-басы и недоеденный тараканами сухарь. На десерт подали полторы конфеты без обертки и, следовательно, без назва-ния, но щедро посыпанных крошками табака.
Молодой человек из кагэбэ оказался вовсе не из кагэбэ, а Лехой. Это сразу стало ясно по тому, как он стакан в руке держал. Хотя, в застольной ситуации он мог именовать се-бя хоть чертом, — пока он угощает, ему во всем беспреко-словно верят. А появился Леха из института, самый что ни на есть настоящий студент, да еще и коллега, химик. По-ловина обитателей отстойника тоже побывала на химии*, кто год, а кому и весь пятерик париться пришлось. Правда, на вопрос, — за что ему химию дали, — ответил не в масть, что, мол, с детства нравилось химичить, сам выбрал.
— Ну-ну, — услышал в ответ, — хозяин — барин. Сам зна-чит сам.
— Мы тоже всё себе сами нахимичили, и химию, и место в отстойнике, и жисть вот такую свинскую.
Порошок, который Леха высыпал в посудины "лиш-них", помог им отрубиться в начале задушевной беседы и не претендовать на вторую поллитру. Последний собу-тыльник нужен был живым. Его с самого начала выбрали для экстренного потрошения.
Целый месяц, с февраля по этот вот июль велась подго-товка захвата. На карту было поставлено все: и отменен-ный поход в кино, и пропущенное свидание, и даже лич-ные сто рублей из стипендии.
Последнюю неделю группа поддержки надежно забло-кировала Батиных кормильцев и поильцев, отсекла их от магазина, а особо упертых перевела на медленное боль-ничное выздоровление без лекарств и ласки. "Лаборант" — такой оперативный псевдоним дали разрабатываемому в закордонном центре, мариновался без сторонней подпитки. Пропивал свои кровные, которых, как он сегодня утром осознал, уже и не осталось совсем нисколько. Потому и не шел в отстойник, что не на что было свою душу порадо-вать, не то что сообществу материально помочь. Хорошо вот какой-то сердобольный в дверь позвонил, попросил канистру воды, — машина у него перегрелась, — и червонцем отблагодарил.
Откуда Бате всего отстойника знать, что он для кого-то "Лаборант" и все несчастья, свалившиеся на его грешную голову за последние дни — тонко спланированная цельным иностранным государством акция. Он бы гордостью на-полнился как водярой, осознал свою значимость и момен-тально, может быть даже насовсем, пить бросил и бегом, как все умные в этой стране, на горные лыжи встал и в не-понятное "Медвежье Единение" обеими ногами сразу вступил.
Тайна, которой единолично владел этот многоликий алкаш, скрывающийся под личиной БИЧА (бывший ин-теллигентный человек), но более известный как Батя, должна была еще сегодня перейти к Лехе. Или утонуть в море дешевой самопальной водки, хоть и называвшейся торжественно и патриотично "Казак Уральский".
