Мария Дубинина - Джон Найтингейл. Истории о потустороннем.

— Ты убила моего отца! В этот момент я почувствовал, как ноги мои отрываются от пола, еще немного, и я взлечу в воздух!

— Я сказала, хватит! Воцарилась гробовая тишина. Я снова обрел точку опоры и успел подхватить Эрин, лишившуюся чувств. Уильям стоял ни жив ни мертв:

— Почему у меня не получается? — спросил он беспомощно, — Что ты натворила? Я отнес Эрин к дивану и с этого ракурса видел, как безуспешно Уильям пытается снова погрузить комнату в ад. Пот крупными каплями тек по его лицу, губы дрожали. Но ничего не происходило.

Сила покинула его. Еще несколько секунд Уильям пытался что-то сделать, а потом вдруг осел на пол и замер без движения. Я осторожно подошел к нему и проверил пульс.

— Он мертв. Эрин громко разрыдалась. Я пристально посмотрел в глаза леди Офелии и не увидел там ничего. Ни тени сожаления. Она развернулась и медленно поковыляла в сторону лестницы. Мисс Эванс с трудом оторвала взгляд от распростертого на полу тела и побежала за ней. Так закончилась эта странная и грустная история. Много позже, когда страсти улеглись, я съездил в деревню, вызвал полицию и отправил телеграмму, как и обещал. Приехавший из города врач засвидетельствовал смерть от сердечного приступа.

Я чувствовал себя разбитым и вываленным в грязи. Дав первые показания, я ушел, ни с кем не попрощавшись. Возле ворот меня нагнала мисс Эванс. С дорожным саквояжем.

— Не хочу там больше оставаться, — с грустной улыбкой сказал она, — Вы во всем были правы, а я упорствовала в своем заблуждении. Простите меня.

— Вам не за что просить прощения, Корделия, доброта — это не порок. Мы попрощались. Она отправилась к семье в Беркшир, а я домой, в Лондон. Старый парк провожал нас задумчивым шелестом голых веток.

Усталый и голодный, я вошел в дом. Экономка, мадам Деларош, причитая по-французски, помогла мне снять пальто и забрала чемодан.

— В гостиной Вас ждет посетительница, красивая, богато одетая дама. Я прошел в гостиную. Навстречу мне поднялась женщина, в которой я с легкостью узнал миссис Лонг, медиума и женщину, которая не в первый раз мне помогала, не прося ничего взамен.

— Джон, Вы плохо выглядите. Я получила телеграмму. Что произошло в Лайнс-Холле? Я больше не мог сдерживаться. Из глаз потекли слезы. Агата без лишних слов обняла меня, и я выдохнул в облако пахнущих лавандой волос:

— Он умер, Агата, он умер…

Весь окружающий мир на какое-то время потерял свои краски.

Серые дамы со скучными серыми лицами приходили и жаловались на примитивные недуги. Еда не приносила удовольствия, свежая пресса отправлялась прямиком в камин, без которого мне теперь было зябко даже в самые солнечные весенние дни. Это началось в тот день, когда я вернулся домой после трехдневного пребывания в поместье Лайнс-Холл в качестве лечащего врача леди Офелии Честерсон. С самого первого дня, а если быть точнее, то с первого вечера, все казалось мне странным, выходящим за рамки реального. Я решил попробовать себя в роли сыщика, но не учел того, что стану делать, обнаружив «преступника». Я заигрался, пошел на поводу у разыгравшейся фантазии и тщеславия. Происходящее слишком напоминало мне бульварный роман, словно только что вышедший из-под пера экзальтированной леди-писательницы, где добро всегда побеждает зло и главные герои выходят невредимыми из всех возможных передряг. Все наводило на эту мысль — мрачные, почти театральные декорации, тщательно выписанные противоположные по сути характеры действующих лиц, семейная тайна, завещание, обделенный наследник, находящийся во власти темных сил и мнящий себя способным ими управлять. А как же видел это я? Вырождающийся род, трясущийся над остатками былого величия, деспотичная мать, коварная и амбициозная невестка — охотница за богатыми женихами, и сам сэр Уильям, несчастный одержимый, попавший в ловушку собственного гнева и алчности. Но как ни странно, именно его мне особенно жаль… И было среди этого хаоса и разгула темных страстей и светлое пятно, и при мысли о мисс Корделии Эванс вязкий туман, окутавший мое измученное сознание, развеивался, пропуская солнечные лучи. Невинное создание, надеюсь, ее жизнь изменилась в лучшую сторону. Все свои мысли я самым тщательным образом заносил в дневник.

Пусть потомкам, коль будут таковые, написанное здесь покажется бредом безумца, однако, находясь в здравом уме и твердой памяти, уверяю, все это истинная правда.

Май за окном радовал глаз. Много воды утекло, забирая с собой мою апатию и тоску. Нет, я не тешил себя мыслью, что чувство вины за смерть сэра Уильяма покинет меня, но в существование мое постепенно возвращался смысл, и немаловажным стимулом тому явилась моя очаровательная невеста. Строго говоря, мы еще не были обручены, но и я, и она разумно полагали, что в данном случае подобные формальности не имеют значения. К тому же, нам предстояло нечто очень важное, что тревожило и волновало меня сильнее иных фантомов и чудовищ.

— Дорогой, ты уверен, что нам стоит ехать так скоро? — спросила Агата с плохо скрываемым смущением в голосе. Меня абсолютно не беспокоил ее статус молодой вдовы и уж тем более, я не имел ничего против рода ее занятий — способности медиума уже раз спасли мне рассудок и жизнь. Однако Агата полагала, что новость о нашей скорой помолвке расстроит мою матушку.

— Мне достаточно лет, чтобы считать себя вполне созревшим для женитьбы, — в который раз уже возразил я, — Я твердо уверен в своем выборе, и, если ты не передумала свою жизнь связать со мной, то самое время известить об этом родственников. Будет весьма неловко, если они узнают об этом из газет. Таким образом, вопрос был, наконец, решен, и чудным майским утром мы с Агатой купили билеты первого класса и сели на поезд до Нортумберленда. Путешествовать по железной дороге мне, сама собой, уже доводилось, но каждый раз поездка превращалась в увлекательное приключение, и я, как мальчишка, восхищался гениальностью человеческой мысли, от души восторгался комфорту новенького купе и тому, как рельсовая дорога экономит наше время. Сложно уже даже представить себе, как можно было преодолевать такой путь на перекладных. Моя избранница смотрела на меня мягким нежным взглядом огромных голубых глаз, от которого таяло сердце. Я подумал, что с утра еще ни разу не говорил, как идет ей это васильковое платье и милая шляпка с лентами. Но вместо комплиментов принялся рассказывать, как хорош Нортумберленд и деревня, где живет моя драгоценная матушка с моей младшей сестренкой, у которой в этом году, осенью, состоится дебют на лондонском сезоне. Мне, как коренному жителю графства, глубоко близки были его тусклые равнины и вересковые пустоши, что в период цветения до неузнаваемости меняют унылый пейзаж. Мы по праву гордимся бурной историей нашего края, полной славных битв, побед и поражений. В былые годы противостояние с Шотландией, до которой отсюда было рукой подать, носило характер затяжной войны, сейчас же англичане и шотландцы вполне мирно соседствуют, разделенные лишь рекой. Лично я знаю множество семей, связанных с горцами кровным родством.

— Может, расскажешь о своей семье? — прервала меня Агата, — Это может пригодиться мне в беседе с миссис Найтингейл.

— Ты права, конечно, но и рассказывать особо не о чем. Однако Агату Лонг было не так легко вести в заблуждение. Она чуть склонила голову, тем самым выражая сомнение:

— И тем не менее, мой дорогой доктор. Я просто не мог отказать такой женщине ни в чем и, хоть некоторые воспоминания до сих пор причиняют боль, мне и впрямь не стоило ничего скрывать от будущей жены. Под успокаивающий грохот колес я неторопливо начал:

— Скоро ты сама убедишься, что в моей биографии нет ровным счетом ничего примечательного. Моя мать, Лидия Найтингейл, в девичестве Уильямс, рано вышла замуж за аптекаря Ричарда Найтингейла, который, несмотря на серьезность своего ремесла, не отличался собранностью и вниманием. Как бы выразиться деликатно, он был немного чудаковат, все время витал в облаках. В последние годы аптекой заправлял его помощник и мой старый друг Персиваль Коллинз. Впрочем, это не мешало отцу продолжать ставить свои глупые и опасные эксперименты и, в конце концов, отравиться.

Проводилось расследование, но всем было ясно, что это несчастный случай.

— Я соболезную вашей утрате, Джон.

— Право не стоит. Отец вогнал нас в долги и, как мог, препятствовал моему образованию, мечтал, чтобы я вечно был подле него. Мы редко сходились во взглядах, — я замолчал, собираясь с мыслями. Я говорил то, что думал в действительности, но слишком поздно задумался о том, какое впечатление подобная холодность к отцу со стороны сына могла произвести на Агату, — Зато у меня есть чудесная мать, она непременно тебя полюбит, и три сестры — старшая Кристина, моя двойняшка Ханна и младшенькая Маргарет.