Что их объединяло?
Или нужно спросить иначе: кто их объединял?
Степка топтался у подъезда, попеременно поджимая то одну, то другую лапу. Замерз, бедный, пора домой. У дверей меня ожидал сюрприз – три белоснежные каллы на длинных сочных стеблях. Так мы и вошли в квартиру. Степан, я и каллы.
Надо сказать, Пыляев совершенно не удивился, только спросил, где это мы гуляли, и заодно просветил, что именно означают на языке цветов каллы.
Ты великолепна.
Восхитительна.
Приятно.
Страшно.
Короче, цветы отправились в мусорное ведро. Димка только хмыкнул.
– Может, тебе уехать на время? – предложил он. – Ну, на недельку-другую, пока все не уляжется.
– Думаешь, уляжется?
Пыляев не ответил, да и без ответа понятно, что не уляжется.
На работу мы поехали вместе, чем обеспечили новую тему для разговоров. А пускай себе поговорят, мне совершенно наплевать.
– Мать, к тебе можно или занята? – В кабинет заглянул Бамбр. – Уехал?
– Уехал. Заходи.
Воспользовавшись случаем, Толик сел на кресло Пыляева.
– Ну, как я тебе? – Он надул щеки и выпятил подбородок вперед. – Похож на начальника?
– Похож. Зачем пришел? По делу или просто поболтать?
– Поболтать, али не рада?
– Рада.
Бамбру нельзя не радоваться. Семьдесят килограммов живого оптимизма, рыжая шевелюра, как у Антошки из мультика, и влюбленные глаза, при этом неважно, на кого Толик смотрит. Он любил всех и каждого, независимо от возраста, красоты и характера. Настроение поднялось моментально.
– А куда этот твой…
– Без понятия. – Чистая правда, между прочим, Хромой Дьявол честно препроводил меня к дверям общего кабинета и укатил в неизвестном направлении, приказав напоследок не покидать пределов офиса. К вечеру обещал явиться. Вот и все, что я знала.
– У тебя с ним роман?
– А тебе какое дело?
– Хочу узнать, остался ли у бедного фотографа хотя бы один шанс…
– Смотря на что.
Толик состряпал несчастное выражение лица.
– Шанс обратить внимание богини на смертного, дерзнувшего… Дерзнувшего… Черт, недодумал!
Не выдержав, я расхохоталась.
– Ладно, мать, а если серьезно? Что у вас? Любовь-морковь?
– Да нет, дело одно. А что, ревнуешь?
– Предупредить хочу. Бабник он.
– Кто? Пыляев? – Нет, в общем-то, ничего странного в этом нет, Дамиана с его-то внешностью сам господь в бабники записал. Женщины вились вокруг него, точно пчелы возле улья, проблема в том, что Пыляев плевать хотел на всех женщин, вместе взятых. Это я образно говорю. Время от времени на горизонте возникала очередная подружка, красивая и самоуверенная, Димка послушно сопровождал даму в кино, театр, ресторан, короче, туда, куда даме хотелось, послушно улыбался, знакомился с ее подругами. А один раз, когда девушка доросла до гордого звания невесты, имел место торжественный визит к родственникам нареченной. Пыляевского терпения хватало на две недели, в случае с невестой – на месяц. После чего подруга внезапно исчезала. Самое интересное, Хромой Дьявол не прикладывал никаких усилий ни на то, чтобы обратить на себя внимание понравившейся девицы, ни на то, чтобы удержать ее, ни на то, чтобы избавиться. С Ксюхой – так, если мне не изменяет память, звали его невесту – мы неплохо ладили. Однажды она сказала примерно следующее: «Мне порой жутко становится от этого равнодушия. Такое чувство, что он – не человек, а машина. Я ему: „Давай поженимся“, он: „Давай“. Я ему: „А может, не надо?“ Он: „Как хочешь“. Я уже себя и женщиной-то не ощущаю. Ну его к черту!» Вот. А Толик говорит, будто Димка – бабник. Какой из него, на фиг, бабник, если в нем эмоций не больше, чем в мебели.
– Не веришь! – Бамбр оскорбился до глубины души. – Я ж, мать, не сплетник. Я проверенную информацию выдаю. Бабник и скотина! С Ингой у него роман был. Цветы охапками таскал, а как убили ее, так даже на похороны не пришел. Не по-человечески это. А до Инги черненькая была. Ну, такая, на китаяночку похожа. Так что, Машка, держись-ка от него подальше, голову задурит, потом плакать будешь. Ты, конечно, делай как знаешь. Я предупредил.
С гордо поднятой головой Толик удалился, даже на кофе не остался, хотя совместный кофе давным-давно превратился в своего рода традицию. А теперь получается, что Пыляев выжил из моей жизни еще одного хорошего человека. Кстати, о Пыляеве. Выходит, у него был роман с Ингой. И с Ольгой, если я правильно поняла Бамбра. И с Эллой. Скорее всего, Анфису он тоже вниманием не обошел. Вот тебе, Мария Петровна, и ответ на душещипательный вопрос, что же объединяло четырех дам.
Кто объединял.
Пыляев Дамиан Никанорович.
Друг моего мужа и мой добровольный телохранитель. Если строить логическую цепочку и дальше, получается, что Хромой Дьявол и есть убийца.
Полный бред.
Или все-таки не бред?
Что делать? Рассказать капитану Шпале? Так он, вероятнее всего, в курсе. Насколько я помню из книг, личные связи жертвы устанавливают в первую очередь, значит, Пыляева давным-давно вычислили. И не арестовали. Почему?
Потому что он не убивал. Это месть. Кто-то сильно невзлюбил Дамиана Никаноровича, вот и подставляет его.
Но при чем здесь я? Цветы, послание? Я же с ним не встречалась!
«Ой, Машка, не ври!» – помахала пальчиком совесть, себя не обманешь. Вспомни, из-за чего ты с мужем развелась.
Из-за кого.
Не хотелось вспоминать, но, видимо, придется. Свежий приступ ненависти к Хромому Дьяволу накрыл меня с головой. Как он мог! Как я могла!
Как мы могли так поступить?
В тот день Гошик уехал. Аделаида Викторовна, поправляющая здоровье в очередном санатории, внезапно почувствовала себя плохо. Очень плохо. Ну, практически на грани смерти, и Георгий полетел к мамочке. Я осталась. Во-первых, на фирме дел было невпроворот, во-вторых, градус наших с Аделаидой Викторовной отношений колебался где-то в районе абсолютного нуля, и мое появление могло негативно отразиться на ее нервной системе.
Дальше… Дальше была работа, много работы. Помню как сейчас: на часах – начало двенадцатого ночи, в голове пустота, желудок сбился в тугой комок, и я понимаю, что к утру все равно не успею… В офисе мы остались вдвоем – я и Пыляев. Он предложил разойтись по домам, я согласилась. Он предложил подвезти, я снова согласилась – «Тойоту» Гошик забрал, а топать пешком сил не оставалось. По дороге во избежание голодной смерти заехали в какой-то ресторан. Поели. Я выпила, уж больно на душе было муторно, потом, кажется, еще выпила, и еще… Потом была полупустая бутылка «Мерло», дрожащий огонек свечи, запах жареного мяса. Димка что-то говорит, я киваю. Все. Провал в памяти. Полный.
А утром – классическая ситуация из пошлого анекдота: «муж возвращается из командировки…»
Возвращается и застает свою жену в постели со своим другом.
То утро оставило целую коллекцию разрозненных воспоминаний, этакие кусочки-картинки. Мой лифчик на спинке кровати. Бутылка из-под коньяка. Спертый воздух. Голова раскалывается. Осколки вазы. Кажется, Гошик, разбил ее о стену… Объяснения. Три голоса. Кричим. Одновременно. Никто друг друга не понимает.
Чувство беспомощности. Слезы. Гошик уходит.
Пыляев уходит.
Все уходят. Я одна. Снова слезы, целые потоки слез. Обида, злость на себя, на Пыляева. Как он мог?! Как?! Ладно, я, допускаю, напилась, но он же не пил! Совсем!
В тот же день Гошка подал на развод. Он быстро все утряс, буквально за неделю. Я не возражала, да и как я могла возразить, когда была виновата. Кругом виновата. Я даже на разделе имущества не настаивала. Но он проявил благородство, отдал мне квартиру матери – тогда я думала, что отдал, на самом деле только разрешил жить. И машину оставил, и работу, и Степку. Впрочем, Степку Гошка никогда не любил.
Что еще… С Пыляевым Гошик помирился быстро, и месяца не прошло. Простил. А я одно время носилась с идеей пристрелить этого подлеца, даже пистолет купила. Вон, до сих пор в тумбочке валяется, в коробке из-под прокладок. Спасибо ангелу-хранителю, вовремя образумил, Пыляев куда-то исчез, а когда вернулся, жажда мести угасла, чему немало способствовало Лапочкино появление в роли невесты Гошика.
Вот, собственно говоря, и все.
Почти все.
Меня беспокоит другое. О той истории не знал никто, кроме ее участников. То есть Гошки, Димки и меня. Я если кому и рассказывала, то только Степке. Гошик, естественно, тоже молчал в тряпочку, кому охота признаваться, что лучший друг тебе рога наставил. Остается Пыляев.
Нужно с ним поговорить, выяснить все раз и навсегда, вот только от одной мысли о разговоре на эту тему мне становится плохо.
Ветер, ветер, снова ветер. В этом господом забытом месте только и есть, что ветер да солнце. Не ласковое светило, чье благодатное тепло лелеет виноградники родной Шампани: летом-то солнце улыбалось людям с небес, а зимой пряталось за плотную завесу облаков.
В такие дни Жан никак не мог согреться. Ни огонь, пылающий в камине, ни горячее вино, сдобреное травами, ни настойки старой ведьмы, обитающей в окрестностях замка, не унимали ломоту в костях. И де Вим мечтал о солнце. Бредил солнцем.
