– Я к ней уже приходил, там, дома. Сначала она не поверила мне, что я ее папка, на дверь указала. Потом, правда, пришла денег на путевку попросила. Я обрадовался (сам в Италию собирался), денег дал. Узнал куда едет, маршрут поменял, а она, когда меня увидела, рассердилась. Не нужен я ей. А почему не нужен? Даже странно даже как-то. Я теперь богат. Знаешь, что у меня есть? – спросил Краюшкин, неприлично близко наклонившись к итальянцу, буквально повиснув у него на плече. – Кондитерская фабрика! Во! Подарил бы тебе коробочку, да уже нет – все раздарил. Шоколад! Понимаешь, турка итальянская?
Итальянец не понимал, даже на «турку итальянскую» он отреагировал кивком головы и «си-си», что означало «да-да, я турка итальянская». Хорошая беседа складывалась у Краюшкина с местным аборигеном.
– Мы поссорились, – развел руками Леопольд, – опять поссорились. Она меня выгнала, теперь уже из номера. Не нужен ей отец. В кого она пошла, в меня или мамочку? Мать ее еще та оторва была? Характер… Бр-р-р. «Ну и ладно», – решил я. Не хочет меня? И она мне тоже не нужна! Нет ее. Нет! И не будет … в моей жизни, – Краюшкин хрюкнул и завалился на итальянца.
Тот бережно стащил Леопольда с табуретки, обхватил за талию и повел к выходу.
«Ну и куда он его потащил? Пьяного в лохмотья, и с прессом евро в кармане пиджака? Что мне делать? – заволновалась я. Воображение уже рисовало мне страшную картину. – Сейчас выведет из казино, заведет в подворотню, ограбит или, хуже того, ножом пырнет. Мне только второго труппа в группе не хватало. Надо отбивать Краюшкина».
Я подхватилась и вприпрыжку понеслась за удаляющейся парочкой, чтобы успеть вмешаться здесь, в казино, где есть секьюрити и где есть, кому за меня и Краюшкина заступиться. Во всяком случае, я на это надеялась.
Между тем итальянец, с виду не выглядевший накаченным мужчиной, легко нес Краюшкина к выходу, ловко обходя карточные столы. Догнала я их у лестницы, ведущей к выходу. Вцепившись в руку итальянца, я заверещала:
– Руссо туристо, – и сунула ему пол нос карточку с адресом гостиницы.
– Си-си, – он улыбался мне и строил глазки. – Синьора руссо? – Мне показалось, что в полумраке казино его глаза заблестели алчным блеском.
– Руссо, – кивнула я и, сначала, ударив себя в грудь, потом, показав на Краюшкина, добавила: – Такси – отель и баста! – Меня следовало понимать так: «Это мой соотечественник и я отвезу его в гостиницу на такси. Ты, итальянец, можешь даже не мечтать о легкой наживе».
Итальянец отпустил Краюшкина, предварительно прислонив его к стене, и поднял ладони, дескать, он отдает мне Леопольда без боя и не возражает, чтобы я отвезла своего соотечественника в гостиницу. Отвесив мне легкий поклон, Оскар вернулся в бар, а я тет-а-тет осталась с пьяным в лоскуты Краюшкиным.
– Леопольд Иванович, поехали в гостиницу, – попросила я.
Он меня не слышал. На его лице не дрогнул ни один мускул. Тогда я попыталась его развернуть к выходу. Некоторые мужчины, пребывая в состоянии глубокого опьянения, все же не теряют способности передвигаться. Как же! Попытка подтолкнуть Краюшкина к выходу с треском провалилась. Леопольд намертво прилип к стене. Даже странно, что во сне он так хорошо держал равновесие, как будто у него там, на спине как у рыбы-прилипалы имелись присоски. Но мне предстояло не только отодрать его от стены, но и каким-то образом поднять наверх. Помощь попросить мне было не у кого. Как назло никто из казино выходить не собирался и уже пять минут не входил. Секъюрити поблизости так же не наблюдалось. Тогда я оставила Краюшкина подпирать стенку, а сама рысью взбежала вверх по лестнице.
Удача! Перед входом в казино стояло такси. Я заглянула в окошко и протянула таксисту гостиничную карточку:
– О`кей?
Таксист кивнул.
– Ун моменто, – пообещала я и бросилась обратно в казино.
Минуя Краюшкина – он прочно держал позицию, – я побежала к бару. Итальянец попивал кофе, лениво разглядывая карточных игроков. Меня он не заметил. Я тронула его за плечо и улыбнулась виноватой улыбкой. Как только он ответил мне недоуменной улыбкой – вы опять здесь? – я залепетала, показывая взглядом на Краюшкина:
– Такси-отель. Прего. Заранее «грацио».
«Прего» на итальянском «пожалуйста». «Грацио» – «спасибо».
Оскар удивленно приподнял брови – разве не это он предлагал мне с самого начала? – поднялся и покорно пошел за мной. Вдвоем мы отодрали от стены Леопольда и отнесли в машину. Оскар, которому, очевидно, делать было совершенно нечего, намыливался поехать с нами, но я уверенно остановила его рукой, мол, спасибо, но мы в вашей помощи больше не нуждаемся. Впрочем, увидев мое умытое лицо, которое в свете неоновых фонарей казалось голубым, как у мертвеца, он особо и не настаивал.
Таксист подвез нас к гостинице, потом любезно помог мне выгрузить тело Краюшкина, внести его в холл и положить на диван. Тащить Леопольда на себе в номер я не собиралась. На часах было без четверти три.
«До утра здесь полежит, – решила я, – а утром проснется и пойдет в свой номер. Меня, свою спасительницу он не вспомнит даже под гипнозом».
Наконец-то я в номере! У меня едва хватило сил принять душ и добраться до постели. Но как только я задремала, в коридоре послышались глухие удары чего-то тяжелого по дереву.
«Кто-то кулаком стучит в соседнюю дверь, – сквозь сон догадалась я и тотчас проснулась. – В соседнем номере поселилась Софья Андреевна!»
– Софья Андреевна, откройте. Мне плохо, – заплетающимся языком канючил под дверью Леопольд Иванович. – Ну открой, пожалуйста.
Вскоре послышался голос моей соседки:
– Фи, Леопольд, в каком вы виде?! Я потеряла к вам всякий интерес. Вы позорите нацию!
– Я? Нацию? Что же я сделал такого?
– Простите, нажрались, как свинья, как русская свинья. Что теперь о нас будут думать итальянцы? Что мы все свиньи?
– Да не будут они так думать, – уверенно сказал Краюшкин и громко икнул, – потому что нас и в этом опередили. – В его голосе слышалось сожаление и обида. – Мы в выпивке уже не первые.
– Глядя на вас, так не скажешь. У вас еще поворачивается язык кого-то оговаривать.
– Да вот же! «Пьяные туристы разрушают Рим».
– Что вы мне тычете под нос мятую газету.
– Это «Комсомольская правда», – оскорбился Краюшкин.
– Не знала, что здесь продают «комсомолку», – фыркнула Софья Андреевна.
– Здесь перепечатка статьи из «Дэйли Телеграф». В ней так и написано, что в Риме больше других пьют американцы и англичане.
– Ну надо же! А вы мало выпили? Признайтесь, хотели перепить американцев, отстоять честь нации?
– Если бы я много выпил, то как бы я тогда в гостиницу попал!
«Весомый аргумент», – про себя усмехнулась я.
– Вот что, вы мне уже надоели. Идите в свой номер и проспитесь. Да не дышите вы на меня так! А я ведь я вас предупреждала, любезный, предупреждала. Считайте, что у нас с вами не сложились отношения. – И тут же изменила тон: – А ведь я вам доверилась, а вы, а вы… – слова доносились вперемежку со всхлипами. – Зачем вы? Не хочу вас видеть. Идите к себе, не мешайте мне спать. Ой, теперь уж не уснуть. В каком номере Дима Славский? Попрошу у него валидол. Хороший молодой человек, не такой как вы! Он меня весь вечер успокаивал.
– Софья Андреевна, и я не такой, правда, – заскулил Леопольд. – Да, я выпил, но я все вам объясню. У меня горе. Можно сказать, что я потерял близкого мне человека, а тут вы, меня понять не хотите. Все к одному. Пустите.
«Все говорит о том, что Иванова была его дочерью».
– Ладно, но ненадолго. Завтра, то есть уже сегодня мы едем в Пизу.
Хлопнула дверь. Софья Андреевна впустила Краюшкина к себе. Подслушать их разговор я не могла – мой номер и номер Софьи Андреевны были отделены ванными комнатами, а выйти в ночной сорочке в коридор я не рискнула. Мне, конечно же, интересно было, когда выйдет от моей соседки Леопольд, но его выхода я так и не дождалась – через пять минут меня сморил сон.
В половине девятого в номер робко постучали.
«Это точно не Алина, – проснувшись от стука, подумала я. – Та особенно не церемонится. Грохает так, что двери с петель слетают».
– Мариша, ты уже встала? Ты не была на завтраке. Тебе не здоровится? Я взяла тебе бутерброд. Через полчаса мы уезжаем. Ты поедешь?
Степа! Кто еще обо мне позаботится?
Совершенно разбитая после бессонной ночи я сползла с кровати и пошла открывать.
– Привет, – поздоровалась я, пропуская Степу в номер.
– У меня ничего интересного, – с порога доложила она. Голос у нее был виноватый, как будто она передо мной оправдывалась. – До девяти часов просидела с Веней в кафе. Он так скверно себя чувствует. Душа рвется на части, когда на него смотришь. Ты ведь знаешь, как он относился к Лике Ивановой. Другой бы на его месте перекрестился, а этот корит себя. Вбил себе в голову, будто бы это он навлек на Лику несчастье. Как тебе такое? Мне пришлось его весь вечер успокаивать. Он даже слезу пустил. – Я с удивлением посмотрела на Степу – не слишком ли?! – Да-да, он искренне сожалеет о том, что она умерла, – кивнула Степа. – В гостиницу мы добирались пешком и всю дорогу говорили только о ней, Лике. Нет, кто угодно только не Куропаткин. Я ему верю.
