Так я с прежними - повидаться, поговорить, послушать - намерениями и занял место в электричке, которая должна была быстро доставить меня в соседний город, где жила Наташа. Рабочий час уже прошел, в вагонах было свободно, и я расположился просторно, один на скамье, по движению поезда, с той стороны, где, как я помнил, было поживописнее - река, рощи, а не голая степь.
Положив саквояж на полку, я ждал отправления, собираясь продумать в пути план предстоящего разговора.
"Выйти на тему" мне, однако, пришлось гораздо раньше, чем я предполагал.
Дверь впереди раздвинулась, и в вагон вошла девушка в плаще, туго схваченном поясом, с сумкой через плечо.
Вошла Лена, и не было никакой возможности сделать вид, что я не вижу или не узнаю ее. Конечно, стремление избежать встречи было инстинктивным и неразумным, но в первый момент я почувствовал себя неуютно и пожалел, что вагон не переполнен.
Кажется, и Лена испытала нечто подобное, но и ей деваться было некуда.
- Здравствуйте, - сказала она неуверенно, останавливаясь у моей скамьи.
Пройти мимо было неудобно, мне ограничиться формальным словом тоже. Я приподнялся.
- Здравствуйте. Вы тоже едете?
Она нашлась первая.
- Нет, это вы - тоже. А я, как всегда, каждую среду. У мамы этот день свободен.
Задача моя, очевидно, усложнялась, но что было делать?.. Мы оба сели, поглядывая друг на друга несколько натянуто. Состав вздрогнул, как положено, и двинулся, медленно набирая скорость.
- Далеко собрались? - спросила Лена. - Неужели в наш городишко?
- Почему так пренебрежительно? Когда-то я любил там бывать.
- А я и сейчас люблю.
За окном тянулись старые, прочные, красного кирпича станционные строения.
- Вы ведь знали маму?
- Знал. - "Как быть? Как сказать, куда я еду?.."
И тут она протянула мне руку. То есть рука-то осталась неподвижной, на ремне сумки. Я имею в виду руку помощи.
- А почему бы вам не зайти к маме?
Мне всегда легче не зитрить. К тому же я испытал немалое облегчение.
- Признаться, такая мысль у меня была.
- Вот и чудно.
- Вы, однако, у Полины Антоновны отнеслись ко мне... не совсем гостеприимно.
Я сказал и устыдился своего злопамятства. Но она, казалось, не придала значение моему выпаду.
- У меня бывает... такое. Настроение. Простите. Мама совсем другой человек. Она мягкая.
- А вы... в отца?
Вопрос был без всякого умысла. В тот момент я еще был страшно далек от того, что узнал вскоре. Но она резко сдвинула брови.
- Мой отец тоже добрый, очень хороший человек. Просто я другая.
- Я не хотел вас обидеть.
- Я тоже. Тогда, у Полины Антоновны.
- Но почему вы не сказали, что вы дочь Наташи?
- Я думала, вы уже знаете от Полины Антоновны.
В самом деле. Я вспомнил, как в машине на мой вопрос о Лене Полина Антоновна сказала только: "Аспирантка. Сережина". А о Наташе - ни слова. Только после истории с фотокарточкой разъяснила. Почему? "Впрочем, это уже в огороде бузина. На кладбище ей не до того было. Не погружайся в детективщину, дорогой Николай!"
- Нет, она не успела.
- Вы думаете?
В словах прозвучало что-то мне непонятное. "Не поддавайся искушению искать в простом многозначительное!" - предписал я себе строго.
- Так и было.
Станционная зона тем временем кончилась, и электропоезд уже шел местностью, знакомой мне в юности. Но как она изменилась! Цивилизация повсюду потеснила природу, дороги и линии проводов по обеим сторонам сопровождали реку, а деревьев в прибрежных рощах заметно поубавилось. Зато вместо глинобитных хат повсеместно поднялись кирпичные дома, красные и белые, под шифером и железом, увенчанные замысловатыми телевизионными антеннами. Казалось, жители-умельцы уже готовы к космической связи. Правда, садов во дворах стало меньше, они уступили место теплицам под полиэтиленовой пленкой. Я скользил взглядом по этим поблескивающим на солнце химическим покрывалам, но думал, конечно, о другом.
- Полина Антоновна дала вам наш адрес?
Адрес Наташи узнал для меня Мазин, поэтому я только кивнул неопределенно.
- Вот и хорошо. Вы освободитесь к обеду?
"Даже раньше", - подумал я.
- Вполне.
- Приходите к обеду. Мама любит гостей и успеет приготовить что-нибудь вкусное.
- Спасибо. А вы подготовьте маму.
- О чем вы?
- Прошло столько лет. Она может и не узнать меня.
- А... Нет, не думаю. У нее хорошая память.
- Она уже знает о смерти Сергея Ильича?
Лена поправила сумку, которую держала на коленях.
- Нет.
Мы оба посмотрели в окно. Поезд тормозил у платформы. Прислонившись к ограде, стояли два рыболова с рюкзаками и удочками, в высоких резиновых сапогах.
- Николай Сергеевич! - услышал я вдруг. - А у вас много дел в городе?
В первый момент я подумал, что Лена разгадала мою нехитрую хитрость и подсмеивается надо мной. Но смотрела она очень серьезно.
- Нет, не очень.
- Тогда, может быть, мы сначала зайдем к нам?
Я несколько растерялся. Ведь мы только что решили иначе.
- Вы считаете...
- Я прошу вас. Я хочу, чтобы вы сказали маме о смерти Сергея Ильича.
- Я, а не вы? Это имеет значение?
- Да. Для меня.
"Ну, вот. Собственно, дальше можно и не ехать. Сойти бы на ближайшей платформе и вернуться. Ведь она фактически признала, что с Сергеем ее связывали определенные отношения. Иначе она не сказала бы "для меня". Что же еще я могу узнать? Копаться в постельном белье? А Женька? Родственник из Киева, при чем тут он?" Но вместо того, чтобы сойти, я пообещал:
- Хорошо, я скажу.
Я подумал, что Наташу, увы, мое сообщение уже не может особенно взволновать. Слишком много лет прошло с тех пор, как Сергей любил ее. Да и он ее, а не она... Что ж, если для Лены тема эта болезненна, я помогу ей. Двое пожилых людей поговорят между собой более спокойно.
- Большое вам спасибо!
- Не стоит. Ведь такой разговор все равно предполагался.
Поезд часто останавливался на короткие промежутки. За окном возникали и уходили простейшие названия типа "Платформа 672 км", и мы ехали дальше. Двигались, как положено, по расписанию, но мне хотелось, чтобы мы ехали быстрее, без остановок. Я чувствовал себя скованно. Однако вместо убыстрения движение замедлилось. Очередная остановка превратилась в стоянку. Пришлось ждать, пока нас обгонит идущий следом пассажирский поезд. Молчать было неудобно.
- Вы часто бываете у мамы?
- Каждую среду.
- Ах, да... Вы говорили. А мама у вас?
- Мама реже.
- Она больше занята?
- Она не любит Вадима.
Сказано было откровенно, но меня покоробило немного.
"Мама не любит... А дочка?.. А что знает мама о Сергее? Попал я с ними, как кур в ощип..."
- Не сложились отношения?
- Вы видели его? - спросила она вместо ответа.
- Имел честь был посредником.
- Кем? - переспросила она в недоумении.
- Посредник. Незаинтересованное лицо. Как в старину говорили, частный маклер.
- Ничего не понимаю.
- Значит, он не сказал вам. И правильно сделал. Я ведь не справился. Он сам добился.
Лена смотрела на меня, а я не знал, что говорить.
Прогрохотал за окнами обгоняющий нас поезд.
- О чем вы?
"Или я полный осел, или она говорит искренне".
- Я о квартире. Полина Антоновна согласилась сдать вам комнату.
Она как-то дернулась, то ли от толчка двинувшейся электрички, то ли возмутившись услышанным.
- Я не обращалась. Не просила.
- Обращался Вадим. Сначала попросил меня. Потом сам.
- И она согласилась?
- Мне отказала. А ему нет.
- Почему?
- Я не знаю.
И я без хитростей рассказал, что произошло.
- Простите, пожалуйста, Вадима. Если бы я знала, я бы ни за что не позволила ему вмешивать вас.
- Вы думаете, он бы послушался?
Ответила она достаточно нелогично:
- Он ничего не понимает.
Не столько по словам, сколько по виду и интонациям Лены можно было предположить, что она вовсе не рада уступчивости Полины Антоновны.
- Разве он действовал... самостоятельно?
- Он не должен был... действовать.
- Вадим показался мне трудным человеком.
- Какой смысл вы вкладываете в это слово? - спросила она живо. Негативный?
"Неужели она еще будет защищать его! Ну, это уж слишком по-женски".
- В основном да, - сказал я прямо. - Не подарок.
- Да какой же муж теперь подарок?
"Теперь?"
Я подумал, что не только пожилые склонны приукрашивать прошлое. Но она говорила не о прошлом вообще.
- Вот мой... Олег Филиппович, муж мамы. Он подарок. Причем в самом прямом смысле слова. Подарок судьбы. Они познакомились в поезде. И с тех пор вместе. Он семьянин по природе. Любит дочку, все умеет. Мужчина в доме. Маме остается одно - быть доброй, заботливой и ценить его. Что она, между прочим, всю жизнь и делает.
- Вы иронизируете?
- Ничуть. Какое я имею право! Мама всегда его чтила.
Я не мог понять, насколько убежденно и всерьез произносит она эти слова.
- Все-таки что-то вам не нравится.
