- Все-таки что-то вам не нравится.
- Ничего подобного. У мамы прекрасный муж. Он несет ответственность, как и подобает мужчине. А у меня... Вадим. Современный муж.
- И раньше не все несли ответственность.
Ее реакция никак не соответствовала моим банальным словам. Лена спросила:
- Неужели он все рассказал вам?
Не знаю, как повел бы себя профессионал. Может быть, сделал вид, что ему известно больше, чем на самом деле. Я в такие игры играть не берусь. Как говорится, честность - лучшая политика. Да и справлюсь я.
- Леночка! Я вас не совсем понимаю. С Вадимом мы не так уж тесно общались. Я по его просьбе говорил с Полиной Антоновной. Вы знаете. Потом она согласилась. Хотя, как мне кажется, не очень охотно. Но до подоплеки я не допытывался.
- Значит, догадывались.
- Я не любитель чужих секретов. Если меня в них не посвящают, я стараюсь сдерживать любопытство.
Она посмотрела на меня с сожалением, как смотрят на мелкого лгунишку. Приблизительно так же смотрел и Перепахин, когда услышал, что я не знал о любви Сергея к Наташе.
- Вы мне не верите?
Лена передернула плечами.
- Странно сдерживать любопытство и в то же время судить о людях так категорично. Вы осудили Вадима, а что вы о нем знаете?
Если бы я ответил ей словами философа, который уверял, что знает только то, что ничего не знает, я бы не погрешил против истины. Новая попытка вступиться за Вадима ставила меня в полнейший тупик.
- Конечно, вы знаете больше.
- Его плохо понимают. И много винят. Да, сейчас мужчины слабее женщин. Наверно, это историческая закономерность. Женщины добились самостоятельности. А остались сварливыми бабами. Постоянно ругают мужчин, "слабак" - самое мягкое слово. Наверно, когда заканчивался матриархат, мужчины так же говорили о женщинах: "Ну и бабы пошли! Хлюпики. Сели нам на шею. То ли дело раньше. Женщина женщиной была!.."
Лена улыбнулась.
И тут я увидел то, что видел Женька Перепахин. Я узнал в ней Наташу. До сих пор мне мешало ее выражение лица, то озабоченное, то огорченное, неприветливое. А Наташа, - теперь я хорошо вспомнил, - была ровной, спокойной.
- Вы похожи на маму.
- Да... по праздникам.
- Они... редко бывают?
- Как положено. В основном будни. А вы помните маму?
- Вспоминаю, глядя на вас. Много лет прошло. И уехала она неожиданно.
- У нее были причины.
Улыбка исчезла. Я не мог понять, действительно ли она постоянно нервничает или это мои домыслы, издержки не своего дела, в которое я втянулся.
- Да, я помню. Домашние обстоятельства.
- Не только домашние.
- Об этом я не знал.
Лена посмотрела уже знакомым мне взглядом.
- Простите. Вы же не любитель чужих секретов. Наверно, это хорошо. Своего рода защитная реакция...
"Сейчас про улитку в раковине вспомнит..." Но обошлось без расхожего сравнения.
- Вы удачно адаптировались к жизни. А вот Вадим не может. Что же ему делать?
"Да что это она? Зачем?"
- Боюсь, что это разные вещи - чужие секреты и адаптация к жизни.
- Для вас. А для меня и Вадима... - Она не закончила. - Нам трудно жить.
- Я вижу.
- Все видят. И хотят, чтобы я его бросила.
Я не стал уточнять, что значит - все.
- А вы нет?
- Нет. Хотя вы правы, конечно. Он трудный человек. Но лучше стерпеть, чем предать.
"Кто же из них терпит? И кто предает? Или предавал?"
- Может быть, он просто ревнует вас?
Лена отпустила ремень и сделала недоуменный жест.
- Ревнует? Меня? Откуда вы взяли? Какая ерунда!
"Что там сказал Лев Толстой? Кажется, кто сумасшедший - они или я?.."
- Извините.
- Но откуда вы взяли? Вы же не могли это сказать случайно.
- Мне показалось, что Вадим не очень... доброжелательно относился к Сергею Ильичу.
- Господи!
Она воскликнула и остановилась, видимо, не зная, как продолжить.
- Простите. Я думала, вы просто избегали. А вы и в самом деле... Вам никто не говорил? Ни Вадим? Ни Полина Антоновна? Ни... Сергей Ильич?
Мне оставалось в ответ только головой повести.
- Но вы же сказали: и раньше не все несли ответственность?
- Да. Это же общая фраза.
- А я думала...
- Скажите, пожалуйста, что вы думали?
Я не спросил, а попросил, готовый в случае отказа действительно сойти на ближайшей остановке.
Лена, однако, колебалась.
Но недолго.
- Ах!.. Может быть, это и к лучшему. Вы ведь к маме едете. Должна же она когда-нибудь узнать, что я знаю... А вы правда не...
- Правда, Лена, правда.
- Ну, так узнайте чужой секрет. От жизни не укроешься. Я же не укрылась. И не нужно. Они должны были сказать мне вовремя. В свое время. Когда я выросла. Неужели они думали, что я могу изменить отношение к Олегу Филипповичу? Странно. Почему люди не понимают друг друга?
Я не ответил. Я ждал ее ответа.
- Мой настоящий отец Сергей Ильич. Неужели вы не подозревали?
Подозревал я многое. Но такое?
- Вы мне ошеломили.
"Она спрашивала, не говорил ли мне сам Сергей? Да он и себе говорить такое не решался!"
Я вспомнил дневник: "Она согласилась встретиться".
Строчка без комментариев и продолжения. Так я думал. А вся прожитая жизнь Сергея была продолжением этой строчки. В одно мгновенье жизнь эта предстала передо мной в ином свете. То есть просто осветилась, потому что раньше я ее не видел, не понимал по-настоящему.
- Он сам сказал вам?
- К сожалению, нет.
- И вы осуждаете его?
- Вы сами говорили об ответственности.
Мне захотелось вступиться.
- Я говорил не о Сергее. Это не такой человек. Бывает, что и женщины поступают своенравно, неразумно. Случайная вспышка, ссора. Они расстаются. Она уезжает, ничего не открыв. Возникают новые обстоятельства, другой человек. Он становится мужем, и говорить уже поздно и не нужно...
Звучало это довольно сумбурно, и Лена остановила меня короткими словами:
- Он знал.
"Конечно, знал, конечно". Но по инерции я спросил:
- Вы уверены?
- Еще бы! Вы бы видели, как он смотрел на меня. Как старался помочь. Он готов был написать за меня диссертацию. До последней строчки. Он смотрел... виноватыми глазами.
- Но сейчас... Неужели вы и сейчас осуждаете?
- Не знаю. Вы говорите о ссоре, о вспышке. О случайных обстоятельствах. Но ребенок для женщины - это самое главное. Я знаю маму. Если мама уехала, это не блажь. Наверно, он оскорбил ее. Мама очень самолюбивая, хотя и мягкая.
- Вы сказали - наверно. Значит, и мама не объяснила, почему они расстались?
- Мама ничего мне не сказала, как и Сергей Ильич. И этого я тоже не могу понять. Я говорила, она чтит Олега Филипповича... Но ведь правда есть правда. И я не все могу понять. Я давно не девочка. Лучше отца, чем Олег Филиппович, не может быть на свете. Не понимаю, почему они смалодушничали. По-моему, это умолчание только оскорбило нас всех.
Дважды она произнесла глагол "оскорблять". Она мучилась. Может быть, потому, что кто-то вторгся в душу с такой болезненно-личной тайной. Посторонний?
- Откуда же вы узнали?
Лена рывком раскрыла сумочку и выхватила оттуда паспорт.
- Это написано черным по белому. Посмотрите на дату моего рождения.
Я посмотрел, но, признаться, прямого вывода сделать не смог.
- Такая дата у каждого в паспорте.
- Вы же должны знать, что за полгода до этой даты мама еще училась вместе с вами и не была знакома с Олегом Филипповичем. Не помните?
Я мог и не помнить, когда уехала Наташа, но я помнил. Она уехала после смерти Михаила, а это число мы с Сергеем не забывали никогда, если даже он и допустил в волнении описку в дневнике, ошибся числом.
- Да, так.
Я хорошо запомнил Наташу на похоронах. Она держала на руках ребенка Михаила, когда жена его подходила к гробу прощаться.
- Вот вам и вся тайна.
Лена взяла у меня из рук паспорт и спрятала в сумку.
- Вы сопоставили даты.
Она подняла голову, мельком глянула в окно.
- Мы уже приехали!
Да, сельская местность давно закончилась. Теперь за окном был виден большой завод с целым частоколом высоких труб, старые кирпичные цехи соседствовали с новыми, бетонными, обильно остекленными. Между ними тянулись рельсы узкоколейки. Миновав завод, электропоезд прошел под путепроводом и остановился у вокзала, построенного в пятидесятых годах на месте разрушенного при отступлении немцами. Здание было типичным для своего времейи, с колоннадой и капителями. Под арками колоннады по-южному говорливый народ толпился у вынесенного на воздух буфета с мороженым.
- Девчонками мы бегали сюда покупать мороженое из города. На вокзал привозили, а в городе не было, - сказала Лена.
Разговор, который так взволновал меня, прервался. Я бы с удовольствием сел на скамейку под колоннадой и тоже съел мороженое, чтобы отдалить его продолжение. Ведь предстояла встреча с Наташей, и о чем бы мы ни заговорили, для меня главным останется то, что я только что услышал.
Лена понимала, наверное, мое состояние.
- Хотите, пойдем пешком? Это не так далеко, если по набережной.
