В воскресенье, когда Олег отправился на йогу, позвонила Лариска, и мы снова рванули по магазинам в поисках свадебного платья. Ни одно из тех, что я примеряла, мне не нравилось, и наши метания закончились в том же самом магазине, где продавался наряд, который у меня так и не хватило духу приобрести. Сначала я не хотела заходить туда: боялась встретиться с продавщицей, так старавшейся продать мне платье. Лариске удалось убедить меня, и, к счастью, той женщины не оказалось. Вместо нее нас приветливо встретила девушка лет двадцати пяти и любезно предложила примерить несколько платьев из новой коллекции, которую лишь вчера доставили. Наряды были красивыми, но каждый раз, выходя из примерочной и крутясь перед зеркалом в полный рост, я бросала взгляд на манекен, одетый в то самое кремовое платье.
– Ну давай же, – сказала Лариска, проследив за моим взглядом. – Примерь еще раз, за это денег не берут!
Я решительно отказалась: зачем расстраиваться, если я все равно никогда не смогу потратить такую сумму? Зато мы купили кучу всяких приятных мелочей, хотя Лариска продолжала всю дорогу ворчать на меня, обвиняя в нерешительности.
А в понедельник я принимала практикантов – троих мальчиков и пятерых девочек из Первого медицинского. Леночка Изюмская сделала даже больше, чем я просила: она устроила так, что Денис оказался в отделении анестезиологии и реанимации, и я могла постоянно держать его в поле зрения. Меня поразила перемена, произошедшая с молодым человеком всего за несколько дней, прошедших со времени похорон. Денис сильно похудел и спал с лица, хотя и раньше был довольно худощавым. Под глазами залегли темные круги, появились горестные складки вокруг рта и на лбу – странно видеть их на таком юном лице! Тем не менее держался он прямо, делая вид, что с ним все в порядке.
Сопровождал ребят мужчина лет сорока пяти, высокий, довольно импозантный, несмотря на глубокие залысины. Мне показалось, что больничный халат выглядит на нем слегка неуместно: этот человек скорее походил на бизнесмена средней руки, нежели на медика. Однако халат не был застегнут, и я смогла увидеть под ним дорогой костюм, а прекрасно подобранный галстук говорил о том, что мужчина не чужд модных тенденций.
– Туполев, – представился мужчина, протягивая мне руку для пожатия. – Сергей Витальевич. Вы наверняка уже поняли, что я руковожу практикой этих замечательных студентов. Я уже объяснил им, что попасть в вашу больницу – большая удача.
– Вы слишком снисходительны, – улыбнулась я, разглядывая вновь прибывших.
Из них больше всех выделялась одна девушка – очень высокая, стройная и гибкая, как лиана, черноволосая обладательница раскосых глаз удивительного изумрудного цвета. Возможно, такой эффект создавали линзы, но это не имеет значения: девочка выглядит потрясающе, и место ей на подиуме, а не в больничной палате. Звали красотку Ляной. Остальные казались обычными девчонками, очень молодыми, не слишком привлекательными, но глаза их мне понравились. Я обычно хорошо читаю по глазам. В них отражается не только интеллект, но и отношение к собеседнику, к самому содержанию разговора, к миру вокруг. Парни выглядели полными антиподами. Один, назвавшийся Игорем, был маленьким и полноватым, с непослушной копной кудрявых волос. Он постоянно поправлял очки в толстой пластиковой оправе, все время сползавшие по переносице курносого носа. Другой, ростом почти с Дениса, черненький, востроглазый, походил на цыгана. Звали его Русланом.
– Ну, Агния Кирилловна, – сказал Туполев, закончив с представлениями и сказав пару слов о каждом, – оставляю вас. Конечно, они предупреждены о том, что на втором курсе не стоит рассчитывать на большое внимание со стороны старшего медперсонала. Они здесь для того, чтобы изнутри увидеть работу больницы, а потому должны начинать с самых азов. Вы, насколько я знаю, уже не впервые работаете с практикантами. Я наводил справки и узнал, что студенты от вас в полном восторге, поэтому за своих ребят я спокоен.
Мы попрощались, и Туполев направился к лифтам. Случайно посмотрев на Дениса, я заметила, что его глаза устремлены в спину руководителя практики. Меня поразило то, каким тяжелым был этот взгляд.
Как водится, я произнесла небольшую, заранее заготовленную речь о пользе практики, закончив заверениями в том, что, если у ребят появятся вопросы или что-то покажется слишком сложным, они могут без колебаний обращаться ко мне или любому другому врачу в отделении. Также я посоветовала им не беспокоить заведующую без особой нужды: лучше, чтобы она вообще не замечала их присутствия. Затем я представила их старшей медсестре и оставила ребят на ее попечении.
– Обратите особое внимание на блондина, Дарья Борисовна, – тихо сказала я, наклонившись к самому уху старшей. – Если что – сразу ко мне.
Она понимающе кивнула. Отношения с медсестрами у меня непростые, особенно с теми, кто помоложе. Когда я жалуюсь на это Шилову, он только смеется и отшучивается, считая, что девчонки просто завидуют красивому врачу-анестезиологу с безупречной репутацией, к тому же любимице заведующей. Я же считаю, что медсестрам просто не нравится моя требовательность. Работа сестры в нашем отделении отличается от работы других медсестер, она более ответственна, так как приходится иметь дело с гораздо более тяжелыми пациентами. Уход в этом случае, по моему глубокому убеждению, должен быть самым тщательным, а он таковым не являлся в подавляющем большинстве ситуаций. Молодежь считает, что я придираюсь, сестры постарше в основном соглашаются. К последним относится и Дарья Борисовна Луткина, старшая медсестра, женщина пожилая и с тяжелым характером. Однако мы с ней прекрасно уживаемся, так как придерживаемся паритетных отношений. Я называла ее по имени-отчеству, хотя многие врачи, даже гораздо моложе Луткиной, считали возможным обращаться к ней на «ты». В ответ на это старшая лишь поджимала губы, словесно не выражая своего возмущения, но не заметить, что она считает такое положение дел неприемлемым, невозможно. Поэтому я точно знала: Луткина в точности выполнит мою просьбу, Денис без присмотра не останется.
До следующей операции оставалось еще полчаса, и я решила заглянуть к заведующей, чтобы поговорить о покойном Полетаеве.
– Не знаю, что вам и сказать, – вздохнула Елена Георгиевна, когда я вкратце изложила ей суть дела. – То, что пациент в больнице умер от газовой гангрены, – возмутительно, но, видите ли, это не проблема нашего отделения, Агния Кирилловна: в реанимационной палате все шло прекрасно. На всякий случай я все же выспросила подробности у дежурной сестры. Она отрицает, что имелись хоть какие-то причины для беспокойства. И знаете что? Я ей верю. Почему вы так взволнованы?
Я промолчала. Заговорить означало бы рассказать об участии в деле ОМР, а это не понравилось бы Лицкявичусу.
– Это потому, что Полетаева оперировал Шилов? – спросила Охлопкова, участливо глядя на меня из-под очков. – Вы хотите ему помочь?
Она, сама не подозревая того, бросила мне спасательный круг, и я с готовностью за него ухватилась.
– Честно говоря, он очень переживает, – сказала я.
– Я понимаю, – кивнула Охлопкова. – Но не стоит пороть горячку раньше времени. Во-первых, насколько я знаю, тело выдано родственникам, и они сами отказались от вскрытия. Во-вторых, больнице не выгодно поднимать шум, поэтому вряд ли Шилову стоит ожидать неприятностей со стороны Главного. Ну и, наконец, в-третьих… Этот Полетаев, насколько я знаю, вел не самый правильный образ жизни. Инфекция могла быть занесена и не во время операции, а операция лишь спровоцировала ее развитие, верно?
– Это так, – кивнула я. – Но вам не кажется, что смерть наступила слишком быстро? Кроме того, газовая гангрена – это не легкая простуда, ее невозможно не заметить. Симптомы очевидны, но от пациента не поступало жалоб!
– Ну, знаете, Агния Кирилловна, всегда случаются исключения из правил. Гангрена и в самом деле развивается не слишком стремительно – в большинстве случаев. Однако коль скоро все произошло так быстро и неожиданно, мог наступить делирий, а впоследствии – кома. Так как все произошло ночью, никто ничего не заметил.
Я выходила от Охлопковой с тяжелым чувством. Снова вспомнились слова Леонида о том, что никто не должен умирать один. Я бесконечно уважаю заведующую и как человека, и как блестящего специалиста и руководителя, но и она, похоже, не считает нужным беспокоиться о таком человеке, как Полетаев, – человеке, чья смерть никого не тронула. Или, может, все-таки тот, кто представился братом и забрал тело, и в самом деле находился в родстве с покойным? Может, Полетаев умер один, но будет похоронен тем, кому он небезразличен? Хотелось бы на это надеяться.
В тот же самый день, как сын Люды пришел в больницу, мне позвонил возмущенный Виктор с претензиями. Он бушевал так, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха, дабы не оглохнуть. Хорошо поставленным голосом бывший адвокат вопил, что я не сдержала данное ему слово убедить Дениса прийти на практику именно туда, куда он его устроил. Когда Виктор прокричался, я заметила ему, что не давала подобного обещания, лишь согласилась попробовать. Парень не хотел даже слышать о протекции отца, поэтому я решила, что наилучшим вариантом будет привести его к нам. Разумеется, я не стала уточнять, что вообще не беседовала с Денисом. Я лишь сказала, что выберу подходящий момент и попытаюсь смягчить отношение паренька к отцу. В этом я не лгала и действительно собиралась так поступить, понимая: поддержка Денису сейчас необходима, как никогда. Вроде бы Виктор немного успокоился и согласился подождать. Собственно, другого выхода у него и не было, ведь Денис отказывался идти на контакт с отцом, а превращать общение с сыном в один сплошной скандал с оскорблениями не входило в намерения Агеева-старшего.
