Его белая леди, его тетушка Грейси, его ангел-хранитель…
Дом 142 по Тринити-роуд стоял пустой и темный. Окна, выходящие на улицу, блестели, как темные стеклянные провалы, в мрачном обрамлении неподвижных штор. Светлые занавески на окнах верхнего этажа выглядели как бальные кружевные платья женщин, которые тщетно ждут, когда их пригласят на танец. Внутри дома стояла абсолютная, неподвижная тишина. Артур, прислонившийся горячим лбом к прохладным деревянным перилам, подумал, что еще никогда не видел дом таким пустым и безмолвным – ни стука каблуков, ни тихого смеха, ни приглушенных разговоров, ни шума чайника, ни журчания воды, ни гудения нагревателей, ни хлопанья дверей… ни единого признака жизни вообще. Казалось, что дом заснул, но заснул как животное, готовое мгновенно проснуться при малейшей опасности. Артур мог бы разбудить дом, поднявшись к себе наверх и проделав все те обычные, рутинные действия, которые проделывал каждый вечер. Он мог бы зажечь лампы, наполнить чайник, включить телевизор, разобрать постель, открыть окно в спальне – и посмотреть вниз, на внутренний дворик, который наконец был темным, но лишенным всех своих соблазнов.
Ярость охватила Артура. Он включил свет в холле и сделал несколько шагов по направлению к комнате № 2. Его натуре претила мысль об уничтожении чужой собственности, потому что он всегда уважал ее, но если бы ему удалось попасть в эту комнату именно в тот момент, то он, скорее всего, уничтожил бы книги Антони Джонсона. Один за другим он стал открывать ящики стола Каспиана. Все знали, что Стэнли иногда оставляет там запасные ключи, но сейчас в них не было ничего, кроме каких-то скрученных бумажек и обрывков веревки. И все-таки, подумал Артур, он должен отомстить. Он нисколько не сомневался, что действия Антони Джонсона были актом мести по отношению к нему, Артуру Джонсону. Все эти недели Антони таил против него обиду – разве это не было видно по его поведению? – потому что Артур случайно, по ошибке, открыл то письмо из управы. Теперь пришла очередь Артура. И он должен постараться отомстить Антони той же монетой. Но как?
Когда он отвернулся от стола и двери комнаты № 2, его взгляд случайно упал на столик в холле. Он почувствовал, как все внутри у него сжалось. Все письма еще лежали на своих местах: счет на имя Котовски, официальная корреспонденция на имя Уинстона Мервина и конверт лавандового цвета на имя Антони Джонсона из Бристоля. С самого утра никто еще не возвращался в дом и не брал своих писем. Артур накрыл рукой конверт, который предназначался Антони Джонсону. Рука его слегка дрожала. Эта дрожь появилась в тот момент, когда он увидел костер и его последствия. С того самого момента дрожь жила в его теле, заставляя пальцы постоянно мелко вибрировать. Кровь стучала в висках, как будто там у него находились поршни какого-то чудовищного механизма. Артур вспомнил о телефонном разговоре, который подслушал несколько дней назад. «Следующее письмо – это твой последний шанс…» Ее следующее письмо. Артур поднял конверт, осторожно держа его за края, как будто середина его была раскалена. В его мозгу раздались слова тетушки Грейси: «Чужая переписка неприкосновенна, Артур. Открыть чужое письмо – все равно что украсть чужое».
Но сейчас ее не было рядом с ним. Она уже больше не направляла его действия, не следила за ним, не оберегала его… Артур вскрыл конверт. Он разорвал его так яростно, что конверт развалился на две части. Артур достал письмо. Оно было напечатано на машинке, подобной той, что стояла в его офисе, на тонкой бумаге, которую обычно используют для вторых или третьих копий.
Милый Тони, мне кажется, что с нашего последнего разговора по телефону я очень сильно изменилась. Может быть, я стала взрослой. Внезапно, когда ты повесил трубку, я поняла, что ты абсолютно прав. Я больше не могу прятаться и играть в эту отвратительную игру. Я вдруг отчетливо поняла, что должна наконец выбрать между тобой и Роджером. Я бы перезвонила тебе в тот же день, но оказалось, что не знаю твоего номера. Абсурд, правда? Я только знаю, что фамилия твоего хозяина похожа на название то ли реки, то ли моря. Тони, я сделала свой выбор. Я наконец выбрала тебя, полностью и окончательно. Навсегда ли? Очень на это надеюсь. Ты же знаешь, что я уже один раз давала обещание любить вечно, поэтому я очень боюсь теперь делать такие многозначительные и далеко идущие обещания. Но я готова уйти от Роджера и выйти за тебя замуж, если ты все еще этого хочешь. Не злись на меня, но я пока еще ничего не сказала Роджеру. Я боюсь, ну конечно я боюсь, но не только из-за этого. Я не могу сказать ему, что ухожу от него, пока мне некуда и не к кому идти. Все, что нужно для того, чтобы я наконец ему все сказала, это твое письмо – ты можешь написать мне на рабочий адрес, – в котором ты скажешь мне, где и когда мы встретимся. Если ты получишь это письмо во вторник, то, значит, твой ответ придет ко мне самое позднее в пятницу. Ты же понимаешь, что все, что мне сейчас необходимо, – это знак от тебя, что я тебе не опротивела и что ты все еще меня хочешь. Я сделаю все, что ты велишь мне. Командуй.
Тони, прости меня за то, что я так долго играла с тобой в кошки-мышки. Но теперь все игры закончены. Мы можем быть вместе уже в эту субботу. Скажи, что это так, и я приеду, даже если мне придется убежать от Роджера в одной ночной рубашке. Я превращусь в Марию Стюарт и буду вечно сопровождать тебя в твоих блужданиях. Люблю тебя. Х.
Артур почувствовал, как его переполняет ощущение всемогущества. Так же как его судьба и душевное спокойствие находились еще совсем недавно в руках Антони Джонсона, так и судьба и душевное спокойствие Антони находились сейчас в руках Артура. Око за око, зуб за зуб. Антони Джонсон отобрал у него его белую леди; теперь Артур отберет у него его женщину и лишит его последнего шанса, так же, как он сам был его лишен.
Артур смял письмо и конверт и засунул их в карман брюк, затем пересек холл и подошел к ступеням лестницы. Как ужасна и одновременно прекрасна была эта тишина! С чувством, похожим на волнение, он подумал о подвале, незащищенном и неохраняемом. А не может случиться так, что он все-таки сумеет получить там какое-то облегчение – от той атмосферы, которая так долго питала его фантазии, от тех образов, которые, возможно, еще смогут у него там появиться? Кто знает, может быть, ему удастся еще раз увидеть ее во плоти? Артур выключил свет и вышел из дома. Пройдя по боковому проулку, он оказался у входа в подвал и только тут понял, что у него нет фонаря, а есть только коробок спичек. Одну из них он зажег, проходя через первую комнату. Затем зажег вторую, и в ее пламени увидел на полу гору одежды, которая когда-то принадлежала тетушке Грейси: сумку, туфли, платье – все покрытое таким слоем мусора, что, казалось, они никогда не скрывали под собой его любимую.
И в этот момент все его фантазии умерли. Воображение Артура сжалось, и он превратился в озлобленного мужчину, разглядывающего в грязном подвале кучу старого тряпья. Спичка догорела и обожгла ему пальцы; пламя перекинулось на коробок, который неожиданно превратился в огненный шар. Артур бросил его на пол и растоптал. В темноте он попытался взять себя в руки и остановить свои всхлипывания, а потом стал на ощупь пробираться сквозь залежи мусора к входной двери.
Через проулок он вышел к фасаду дома. Здесь повернул направо и пересек лужайку. Поставил ногу на нижнюю ступеньку крыльца. Как и сотни людей, он оказался бы в безопасности, не оглянись в тот последний момент, не задумайся. Темная бездна звала Артура. Ее челюсти сомкнулись вокруг него, темные улицы приняли его, и он полетел по ним, как капля яда по венам.
Столы опустели, костер догорел, и теперь пылали только бенгальские огни, чье пламя было холодным и безопасным даже для детей. Одни они, да еще звезды, сверкали над засыпанным мусором пустырем. Линтия собрала посуду и, захватив своего сына и Стива, оставила их одних, одарив на прощание одной из своих сверкающих улыбок и взмахом руки. Антони и Уинстон Мервин стали снимать столешницы, стоящие на козлах, которые надо было вернуть в церковь Всех Святых. Последние вспышки огня, появлявшиеся на тлеющих углях, давали достаточно тепла, чтобы они не замерзли. Уинстон, казалось, полностью отдавшийся своему нынешнему занятию, произнес что-то на языке, который Антони узнал как что-то очень знакомое, но из которого не понял ни слова.
– Что вы сказали?
З везда моя – взгляни на звезды; хотел бы быть я небом,
Чтобы смотреть на красоту твою его глазами,
– перевел Уинстон, рассмеявшись.
– Вы удивительный человек. Не удивлюсь, если вы окажетесь преподавателем древнегреческого.
– Когда-то я подумывал об этом, – серьезно ответил Уинстон. – Но цифры приносят больше денег, чем Аристотель. Поэтому я и стал бухгалтером.
