– Но как тебе в голову вообще пришла такая мысль? – поразилась я.
Грушенька посмотрела на меня и усмехнулась:
– У нас в России была одна отчаянная мадам Блаватская Елена. Может быть, ты слышала о ней, она организовала Теософское общество…
Я помотала головой:
– Нет.
– Так вот она тоже однажды удрала от своих родных. Устроилась на корабль юнгой. Правда, она сбежала от мужа, у меня же до этого дело не дошло. Просто мысль о мадам Блаватской мелькнула в голове, и я подумала: если она могла, то почему не могу я.
Мы жили у Эрнеста Роусона, сбежали от всех, пользуясь заминкой, когда спасшиеся покидали «Карпатию». Я не хотела обнаруживать себя, не хотела, чтобы Сислей знал, что я жива. Иначе он меня уничтожит. Он – страшный человек, и я всегда об этом помнила…
К своему ужасу, я увидела на «Карпатии» Сислея. Он тоже спасся. Я никогда не забуду взгляда этого человека, полного ненависти оттого, что я узнала его позорную тайну. Хотя он все отрицал.
Я сидела и думала: обнаруживать себя нет никакого смысла, потому что если меня найдут, то убьют, не задумавшись. Лучше всего мне скрыться от всех, сменить имя, фамилию… И еще… вряд ли я могу вернуться домой и жить как ни в чем не бывало. Ну, не могу я с мачехой общаться, как прежде, и называть ее мамой. Если честно, то я не думаю, что она будет сильно переживать из-за меня. Ведь у нее скоро появится свой ребенок. Родная кровь. Рассудив так, я решила не возвращаться в Англию. А начать новую жизнь в другой стране…
И я теперь не одна. У меня есть Грушенька…
Начались слушания по делу о гибели «Титаника». Эрнест присутствовал на них и передавал мне вести оттуда. Мне было жаль Джозефа Брюса Исмея, директора «Уайн Стар Лайн», на которого обрушились все, обвиняя его в гибели «Титаника». Как я поняла, это была какая-то тонкая бизнес-игра. Исмей выгораживал Джона Моргана, владельца «Титаника». Об этом мне сказал Эрнест. Когда он узнал, что Бетти умерла, в его глазах появились слезы. Я не сразу узнала его, столкнувшись с ним на «Карпатии». Он стал абсолютно седым. Молодое лицо и седые волосы. Когда я окликнула его, он кинулся ко мне и сразу выпалил:
– Бетти? – В его вопросе звучали страх и мольба, он страстно хотел ошибиться, хотел, чтобы я опровергла его худшие опасения. Но я только отрицательно покачала головой, и он все понял, взгляд его моментально потух, он съежился и стал меньше ростом.
Я объяснила ему, что не хочу объявляться в живых, у меня есть на то причины. Он не стал меня ни о чем спрашивать, только кивнул и сказал, что сделает все, что в его силах. Я познакомила его с Грушенькой, но уже видела, что он ни на что не реагирует, он остался там, на погибающем корабле. Вместе с Бетти.
– Я ее искал, – глухо сказал он, – но напрасно… Она была самой… – Он запрокинул голову, и его кадык судорожно дернулся, – замечательной, – поспешно сказал он и отвернулся.
Нам удалось ускользнуть от всех. Мы с Грушенькой переехали к Роусону на квартиру. Он жил вместе с прислугой – дородной женщиной лет пятидесяти. У нее было строгое лицо, но она оказалась добрейшим существом. Ее звали Гертруда. Эрнест ей сказал, что мы его дальние родственницы, у нас умерли матери (впрочем, так оно и было. Ему даже ничего не пришлось выдумывать) и пока поживем у него. Грушенька – он сказал – из Ирландии, поэтому по-английски говорит с акцентом.
Гертруда разохалась и принялась нас активно подкармливать. Мы с Грушенькой пытались есть, но кусок застревал у нас в горле. Мы вспоминали «Титаник», крики людей, ледяную воду, поглощавшую жертвы, как Молох…
За окном шумел Нью-Йорк, но нам было не до него…
Сенатор начал расследование гибели корабля и опрашивал с этой целью важных свидетелей… И все события, о которых я хотела забыть, всплывали в моей памяти. Я еще не знала, что они останутся со мной до конца дней.
А вот Грушеньке удалось справиться с пагубными воспоминаниями. Но русские другие. Они – бесшабашные, отчаянные, любят играть с судьбой, и чаще всего судьба благоволит к ним. Это я поняла уже после, прожив жизнь.
– Ты не хочешь вернуться? – спросила я однажды Грушеньку.
Она задумалась и посмотрела на меня:
– Наверное, нет. Мачехе я не нужна, отец во всем слушается ее. Я там лишняя, – с горечью сказала Грушенька. – Правда, я и для тебя обуза.
– Прекрати! – Я рассердилась на нее. – На первых порах мы как-нибудь проживем. А потом придется ехать во Францию и разыскать одного человека, в банке которого лежат деньги моей мамы. Думаю, мы не пропадем, – сказала я.
У Грушеньки задрожали губы. И через минуту мы уже рыдали друг у друга в объятьях. Гертруда прибежала из кухни.
– Что случилось?
– Так… вспомнили родных, – объяснила я, всхлипывая.
Глядя на нас, Гертруда тоже стала утирать слезы фартуком.
– Хорошая вы женщина, – сказала Грушенька. – И очень мне мою няню напоминаете – Арину Спиридоновну.
– Кого? – спросила с удивлением Гертруда.
– Это я так. Заговариваюсь, – вывернулась Грушенька.
Я никогда не забывала Сислея, вспомнила его слова, что он уничтожит меня, и тогда черный комок подступал к горлу. Иногда на меня нападал бесконечный страх, и я даже боялась выйти из комнаты. Но Грушенька была рядом, она утешала, подбадривала меня, говорила, что все это глупости…
Я остригла свои чудесные локоны и выкрасилась в черный цвет. Теперь меня действительно стало трудно узнать.
Мы съездили во Францию и забрали деньги. Морис Шаво, низенький толстенький человечек, охал и ахал, когда узнал о гибели Бетти. Он погладил меня по голове и сунул в руку большой леденец.
– Твоя мама так любила сладкое, – вздохнул он, проводя рукой по пышным усам. – Бедняжка Бетти. Я, например, страшно боюсь ездить. Даже на паровозе. Просто сердце ухает в пятки…
– И куда мы теперь? – спросила я Грушеньку, когда деньги были у нас. – В Париж, Италию? Или Вену?
Она задумалась.
– Париж пока не для нас. Может быть, Вена?
Так начались наши многолетние скитания…
Италия. Наши дни«Замок Синей Бороды» оказался уютным двухэтажным домиком, обвитым виноградом. Белая каменная лестница вела на второй этаж, на бетонной платформе внизу стояли горшки с цветами и зеленью. Ярко-розовая и голубая гортензии эффектно смотрелись рядом. На веранде находились круглый стол, покрытый бледно-желтой скатертью, и плетеные стулья.
Ульяна стояла посреди веранды. Андреа завел мотоцикл в гараж и вернулся к ней.
– Нравится?
– Может быть, ты все-таки объяснишь мне, в чем дело?
– Объясню. Но чуть позже. А то я ужасно прогодался… Сейчас я сварю кофе и посмотрю, что есть в холодильнике. А ты устраивайся поудобнее. Как тебе поездка? Голова не кружится?
Голова кружилась, но признаться в этом – значит признаться в женской слабости, а этого Ульяна не любила.
– Ничуть. – И как бы в подтверждение этого тряхнула головой. Лучше бы она этого не делала, ее повело в сторону, Ульяна пошатнулась и упала бы, если б Андреа не поддержал ее и чуть ли не силком усадил на стул.
– Осторожней. – Он держал ее за руку. – Я понимаю, ты девушка гордая, но лишняя бравада здесь не нужна.
– Откуда ты знаешь, что я гордая, – не удержалась Ульяна.
– Уже изучил. Журналистская профессия, видишь ли, обязывает быть, помимо всего прочего, психологом. Так что… – Свою мысль Андреа не закончил и скрылся в глубине дома.
Пахло розами и еще чем-то сладким. Ульяна закрыла глаза, а когда открыла, перед ней уже стоял поднос с завтраком.
– Кушать подано. Есть все для услады души и желудка.
На подносе дымилась чашка капучино, стояла тарелка с аккуратно нарезанными тостами с ветчиной и сыром, банка джема и кувшин со свежим апельсиновым соком. И еще на столе появилась вазочка с розами, капельки росы застыли на лепестках.
– Спасибо, – прошептала Ульяна.
После завтрака они прошли в дом. На стенах висели пейзажи и маленькие полочки с разными сувенирами.
– Это дом моего дяди Сандро, – пояснил Андреа. – Сейчас он уехал к своей дочери в Вену, и поэтому мы здесь одни. Можем располагаться как нам удобно, надеюсь, эти типы от нас отстали, и надолго. Когда я ехал по автостраде, ничего подозрительного не заметил. Лихо мы оторвались от них. А ты молодец, – усмехнулся он. – Другие девушки на твоем месте сдрейфили бы. А ты – нет.
Эти слова были не просто приятны, прямо бальзам на душу.
Андреа посмотрел на нее искоса, и Ульяне показалось, что он хочет взять ее за руку. Или померещилось от бессонной ночи и усталости?
– Наверное, ты хочешь спать. Я покажу тебе комнату, которая пока станет твоей. А потом мы продолжим разговор. Я нашел одну улику у бандитов. Эта бумажка может оказаться нам полезной.
– Я не хочу спать.
– У тебя глаза слипаются, ты спишь на ходу, но никогда не признаешься в этом. Характер такой… – усмехнулся Андреа. – Все, молчу, молчу, – сказал он, увидев, что Ульяна нахмурилась. – А поспать все-таки надо.
