Не дружба же, в самом деле, их связывала! Значит, был у Греча какой-то практический интерес к тесному общению с бывшим работником КГБ Сергеем Сергеевичем Лукиным, какой-то тонкий расчет. Наибольшее же раздражение Андрей Ильич испытывал от того, что Греч не делился с ним секретом этого расчета, хотя Суханов не раз и не два, беседуя с мэром, задавал наводящие вопросы.
Лукин приехал, как всегда, быстро. И как всегда, со своей охраной.
Оставив незаметных, не запоминающихся ребятишек во дворе, он быстро прошел в холл, крепко пожал руку сначала Гречу, затем Суханову и вопросительно посмотрел на хозяина дачи.
— Что случилось, Павел Романович?
Суханов отошел к дивану и сел, положив ногу на ногу.
Греч покосился на него и, пожав плечами, сказал:
— История просто дикая. Как в плохом детективе. Мне нужен ваш совет, Сергей Сергеевич. Вы в подобных делах должны лучше меня разбираться.
— Я вас слушаю.
— Вы знаете такого… Михаила Иванова? — спросил Суханов.
— Кого? — Лукин посмотрел в сторону дивана.
— Михаила Иванова. Молодой человек, в прошлом — студент нашего Института. В настоящее время, если не врет, конечно, работает в ФСБ.
— Нет, я не знаю такого, — спокойно ответил Лукин.
Напоминания о том, что он прежде работал в органах, Лукин воспринимал без всякой видимой реакции, словно речь шла вовсе не о нем. Не демонстрировал ни гордости, ни смущения. Он был единственным из всех, с кем общался Суханов, — а число этих людей было столь велико, что не хватало никаких записных книжек и огромную долю информации Суханов сбрасывал на секретарей, — про кого Андрей Ильич мог с полным основанием сказать: «Этот человек для меня — закрытая книга».
Все остальные в той или иной степени «прочитывались». Кто-то «читался» больше, кто-то меньше. Про Лукина Суханов не мог сказать ровным счетом ничего.
Сергей Сергеевич перевел взгляд на Греча и улыбнулся.
— Нет, к сожалению… И потом, Михаил Иванов — это, конечно, сильная конструкция, но не слишком оригинальная. Я не поручусь, что Иванов — его настоящая фамилия. Если, конечно, этот ваш бывший студент действительно из органов.
— Андрей, будь любезен, расскажи Сергею все сначала и до конца, — сказал Греч, взглянув на Суханова.
Андрей Ильич тяжело вздохнул.
— Хорошо. В общем, дело было так…
Когда он закончил рассказ, Лукин уже сидел в мягком кресле у камина.
— Вот такая история, — нарушил повисшее молчание Греч. — Хочу с тобой посоветоваться, Сергей. Как из этого выпутываться?
— Если честно, то выпутываться из этого сложно. Скажите, Павел Романович, кто вообще знал об этом ружье? Не считая, конечно, президента?
— Это очень просто, — ответил Греч. — Знали в Москве и знали у нас. В Москве — самые что ни на есть верхи. Здесь — не низы, конечно, но очень ограниченный круг людей. Моя семья, скажем, и еще несколько человек… Люсин вот знал, я ему показывал… Да, пожалуй, и все. Я же не хвастался этим ружьем — мол, вот что мне Президент отвалил с барского плеча, вы же понимаете.
— Даже я не знал, — подал голос Суханов.
— Так. Люсин и ваша семья — исключаются.
— Спасибо и на этом, — слегка поклонился Греч.
Не заметив иронии, Лукин покачал головой.
— А значит, — продолжил он, — дело плохо. Конечно, это привет оттуда. Сверху. Иначе бы вопрос стоял не так. Не так серьезно, — уточнил он. — Так что выпутываться из этого… сложновато, честно скажу.
— Но как-то ведь надо! — почти вскрикнул Суханов.
— Да. Надо. — Лукин снова улыбнулся.
«Вот черт, что же он все время смеется?! — Суханов начал нервничать, а это ему не нравилось. Бизнесмен должен быть холоден и расчетлив. Вернее, он только тогда может быть расчетлив, когда спокоен. А если бизнесмен теряет расчетливость, то что же это за бизнесмен?.. — Фу ты, дьявол, он что, гипнотизирует меня, что ли? Всякая чушь в голову лезет!»
— У вас в квартире ремонт? — спросил Лукин.
— Ремонт. Я уже об этом думал. Квартира записана на жену, на Наташу, а она ведь депутат Государственной Думы. В ее квартиру не сунутся.
— Сунуться-то, может, и сунутся. Но это для них уже значительно сложнее. Впрочем, там ремонт, — снова уточнил Сергей Сергеевич. — Они прут напролом, это очевидно. Считают, что их главный козырь — неожиданность. Но они уже лишены этого козыря и сами того не знают. Как говорили древние, предупрежден значит, защищен. Нужно связаться с Натальей Георгиевной, пусть она идет прямо к Веретенову и просит документ, подтверждающий законность этого ружья. То есть законность его принадлежности вам, Павел Романович. Пусть дает справку какую хочет, пусть выдумывает форму сам. Вот, кстати, задачка для него будет. Это же абсурд — справку о том, что президент подарил ружье. Я могу голову дать на отсечение — таких справок никогда никто никому не давал.
— А президент-то наш хорош, — заметил Суханов. — Такую подставу устроил. Своими руками, можно сказать, компромат вручил, да какой! Сразу готовая статья УК. И не откажешься ведь. И справку не попросишь. Как вы это себе представляете? Спасибо, дескать, господин президент, только вы еще справочку подмахните, что, мол, так-то и так-то, выдали ружье такого-то числа, с такой-то целью и всю ответственность за его хранение берете на себя. Лихо.
— Ладно. Не будем строить догадок — хотел президент вас подставить или не хотел. Думаю, не хотел. Он, насколько я представляю, не делает перспективных шагов. То есть не планирует ничего больше чем на месяц вперед. Конечно, в том, что касается его личного окружения. Хотя… Память у него хорошая.
— Ничего себе — «позднее обычного»! — Галя стояла в прихожей, скрестив руки на груди. — Это у тебя называется всего лишь «позднее обычного»?
— Ну Галя, дела ведь… Работа серьезная…
— А это что? — спросила жена, показывая на коробку.
— Это? Это так… Попросили, чтобы у нас полежало пока.
— А что полежало-то?
— Да, понимаешь, у Греча дома ремонт, — начал импровизировать Журковский. — Вот он и попросил, чтобы полежало. Вещь ценная…
— Что за вещь, можно посмотреть?
— Конечно. — Журковский решил демонстрировать полное спокойствие и уверенность в незначительности, а главное, абсолютной безопасности услуги, оказанной мэру. — Смотри.
Он с готовностью положил коробку на пол, открыл ее и достал ружье.
— Смотри, какая вещь! С дарственной надписью. Президент подарил. Он боится, как бы не стащили из квартиры. Там же маляр, штукатуры. Много всякого народу болтается. А вещь-то редкостная. Даже не то что редкостная, а сама понимаешь, историческая.
— Да… Так ты и с Гречем встречался?
— У Суханова, — зачем-то соврал Журковский. — Они же, оказывается, друзья. Я и не знал.
— У него все друзья, пока нужны для дела. А когда надобности нет, тут же всех забывает. С тобой вот был — не разлей вода. А как пошел во власть, словно и незнаком…
— Да что ты говоришь, Галя! Мы же вчера встречались, и сегодня тоже.
— Конечно. Понадобилось ему ружьишко пристроить, вот и встретились. А если бы не это, я тебя уверяю — еще лет десять не виделись бы.
— Да перестань ты говорить о том, чего не знаешь. Лучше скажи — Вовка не звонил больше?
— Звонил.
— И что? Когда уезжают?
— Завтра, сказал, пойдут билеты менять. Или вообще сдавать. Денег нет.
Журковский поставил ружье в угол и стащил с ног ботинки, не развязывая шнурков. Он вдруг почувствовал смертельную усталость и голод.
— Деньги есть. Суханов дал аванс. У нас в доме еда какая-нибудь осталась?
— Осталась, конечно. Ужин давным-давно готов…
— Отлично, Галочка! Отлично. Ты просто устала. Все устали. Я тоже с ног валюсь. Пойдем ужинать. Деньги есть. Работа есть. Все хорошо.
Сергей Сергеевич привычно нажал на кнопочку, и стекло, отделяющее пассажиров от водителя, поднялось.
— Павел Романович, как дела в Москве? — спросил Лукин, сидевший рядом с шефом на заднем сиденье. Машина ехала в аэропорт.
— В Москве? Плохо, Сергей. Если честно, то плохо.
— У Самого были?
— Нет. Не принял. После того разговора — все. Связи нет.
— После какого разговора?
— Ну когда он спросил меня, что я думаю по поводу его выборов.
— А-а… Да. Кстати, я выяснил по своим каналам, что там происходило.
— И что же?
— Поголовный опрос самых популярных в народе политиков. То есть потенциальных соперников. Пусть даже они не выставляют сейчас свои кандидатуры. Если Сам предполагает, что могут, этого уже достаточно.
— И что же?
— Что… Все признались в горячей и искренней любви.
— Ага. Кроме меня, выходит.
— Выходит, кроме вас.
— И ты думаешь, эта история с ружьем устроена по прямому приказу Самого? Он, что же, так обиделся, получается, что решил меня в холодную засадить?
