Нет, не может быть, чтобы он все это говорил лишь из желания спасти свою сестру… Неужели он через некоторое время начнет кружить вокруг да около, вместо того чтобы сказать: Лариса, помоги мне спасти мою сестру, придумай ей алиби, давай скажем, что на острове был рыбак… Но про рыбака они и так уже сказали. Все. Миша, как человек самый благоразумный и трезвомыслящий из всей компании, успел собрать всех перед встречей в агентстве и объяснить, что никому не интересно, чтобы копались и искали пробелы в алиби каждого, пусть на Ивовом острове появится мужчина, предположительно рыбак… И только после того, как Надю похоронят, все в разное время, по отдельности или как получится, вспомнят, что у мужчины была родинка. Все же на похоронах увидят Хитова, все успеют разглядеть его как следует. А Хитов выкрутится. Докопаться же до истины все равно никому не под силу, и время ли теперь думать о каком-то там Хитове? Каждый за себя. Он все равно ничего не сможет, не сможет… К тому же он один, а их много. Это он виноват, что так поздно приехал. И кто знает, может, это он и убил Надю…
Камора – последний из них, кто мог бы все испортить, но не посмеет. У самого рыльце в пуху. Вот и получается, что все, что необходимо было сказать, Миша уже сказал всей честной компании. Обезопасил всех, предложив все свалить на Хитова. И все согласились. По разным причинам. Все как один сказали, что видели на острове мужчину, предположительно рыбака. Позже скажут, что у мужчины была родинка, что он сильно похож на Хитова. И это будет логично, ведь они же видели его на похоронах. Значит… Лариса еще не верила в свое счастье. Значит, то, что сегодня происходит, это неожиданное (хотя и такое долгожданное) приглашение Обшицера – не попытка Миши склонить ее на свою сторону, чтобы отвести подозрение от сестры, а естественная реакция человека на смерть ближнего, естественное желание зрелого, но одинокого мужчины, отбросившего все сомнения, обрести свою половину и зажить наконец полной жизнью. Он испугался этой смерти. Испугался, когда увидел распростертое на берегу мертвое тело еще недавно такой живой и веселой Нади – ее сломали, как куклу. Она была молодая, как и они все.
Она решила все же спросить. Не выдержала.
– Миша, ты хорошо подумал, прежде чем позвонил мне?.. Я же… – Она слегка отстранила его от себя, чтобы заглянуть ему в глаза в этот момент, когда она скажет эти важные для них обоих слова. – Я же не… твоя сестра. Со мной так не получится.
Это прозвучало как угроза, но слова были уже произнесены. Все. Обратного хода не было. Она смотрела ему в глаза и видела страх. Быть может, он боялся не только той смерти, что подкарауливает каждого человека всюду, но и того поступка, что он совершил?
– Я не Камора, – вдруг неожиданно страстно произнес Миша и сжал ее в своих объятиях. – Ты должна верить мне. Я, повторяю, не знаю, что испытываю к тебе, но я хочу жить с тобой, хочу каждый день видеть твое лицо, слышать твой голос и… хочу тебя как женщину… Если это не любовь, то что же? Не скрою, я устал от одиночества, мне надоело есть котлеты, приготовленные моей сестрой. У меня есть дом, но он пустой. Хотелось бы, чтобы в нем звучали детские голоса…
– Миша, ты выпил?
– Нет, я проснулся, прозрел, понимай, как хочешь. Если ты отвергнешь меня – не знаю, как мне дальше жить…
– Разве ты не знаешь, что я тебя люблю? – осторожно спросила она, глотая слезы. – Миша, неужели ты все это время, все эти годы был слеп? К тому же я уже оставалась у тебя…
– Я думал, что это просто так, чтобы подразнить меня и исчезнуть…
– Ты сумасшедший…
Ей хотелось закричать в голос, чтобы проснуться самой. Нет, этого не могло быть. И Татьяна, если бы увидела эту сцену, подумала бы, что сходит с ума. Столько времени сдерживать свои чувства и не видеть, что его любят? Поистине мужчины – удивительные существа.
Он потянул ее за собой на кухню. И дальше все происходило легко и спокойно. Она вдруг перестала нервничать. Ее словно отпустило, как отпускает боль. Миша достал из пакета бутылку вина, свертки с сыром, ветчиной, печеньем… Лариса выложила все, что купила в магазине, и принялась готовить. Она двигалась уверенно, будто находилась на своей кухне. Она поставила на плиту кастрюльку с яйцами, очистила лук, попросила Мишу нарезать мясо и показать ей, где находится оливковое масло…
…Они выпили бутылку прежде, чем был готов ужин. Им было хорошо вместе. Пока она накрывала на стол, он достал из шкафа бутылку коньяка, откупорил его. Она поставила на стол два чистых, только что вымытых и протертых полотенцем бокала.
– Ты завтра же переедешь сюда, договорились? – Он обнял ее прежде, чем разлил по бокалам коньяк. – И никаких сомнений, отговорок, пожалуйста…
– Тогда ты должен ответить мне на один вопрос.
– На любой, – развеселился он и чмокнул ее в щеку. – Я готов…
– Я скажу тебе все прямо. Может, ты еще не знаешь, но я во всем предпочитаю ясность. Тем более сейчас, когда ты делаешь мне предложение и хочешь, чтобы я была твоей женой.
– Да, конечно. Говори.
Она видела, что он выглядит очень спокойным. Если бы она еще знала, как искренен он был в своем желании увидеть в ней свою жену, то крайне удивилась бы. Михаил Обшицер готов был выслушать все, что она ему скажет, лишь бы она не раздумала выйти за него замуж. Мысль о том, что теперь, после того как он решился на этот серьезный шаг, Лариса всегда будет жить с ним и, возможно, в скором времени родит ему ребенка, приводила его просто в восторг.
– Я знаю, кто убил Надю. И ты тоже знаешь. Ответь мне, ты решил на мне жениться не для того, чтобы я молчала?
– Я знал, что ты задашь мне этот вопрос, как знал и то, что знаем мы все. Но не думаю, что, не сделай я тебе сегодня предложения стать моей женой, ты бы сдала ее… Таню.
– Конечно, нет. И Камора не сдаст. Она не могла больше терпеть… И все-таки эта смерть как-то повлияла на тебя?
– Да, повлияла. Я понял, что жизнь очень коротка. Решил действовать. Я сам себя не узнаю…
– Я люблю тебя. – Она приникла к нему и уткнулась лицом в рубашку. – Я теперь знаю, что и ты любишь меня…
– Конечно. Очень.
После этих слов Лариса уже не помнила себя. Не помнила, как оказалась в постели, в его объятиях. И то, как он любил ее, не было похоже на то, чем довольствовалась она в прошлый раз, когда чуть ли не со слезами на глазах отдавалась ему, зная, что это, быть может, в последний раз. Михаил любил ее сильно, страстно, как отпущенный на свободу зверь, до этого осознававший себя лишь пленником собственного выбора. Теперь же он выбрал полнокровную жизнь с женщиной и не боялся тех изменений, которые прежде лишь пугали его.
– Может, не пойдем на похороны? – спросила она его рано утром, когда, проснувшись у него на плече, чуть не задохнулась от сознания собственного счастья.
– Надо, – не открывая глаз, он повернулся к ней и прижал ее всю к себе, поцеловал в губы, затем подмял под себя и укусил слегка за ухо. – Мы же не звери какие. Хотя мне и самому не хочется…
Пронеслась мысль о Тане, о том, что она убийца и что вчера Михаил подтвердил это. Мне надо думать прежде всего о себе, о нас… Конечно, это она, Таня, она… И еще эта игра, эта дурацкая игра… кто бы еще додумался до такого!
И она снова погрузилась в сладостный водоворот новых для нее ощущений.
Небольшая горстка людей окружила стоявший на возвышении казавшийся узким и длинным очень элегантный гроб красного дерева. В гробу лежала Надя Газанова. Тщательно загримированная, она была похожа на спящую. Часть лица, обезображенная смертельной травмой, была прикрыта тугим блестящим локоном. Вокруг лица, искусно напудренного и нарумяненного, и пышной прически – срезанные головки белоснежных и кремовых роз. Никаких кружев, никаких ритуальных лент, ничего – одни лишь живые цветы. Хитов, весь в черном, поддерживал под локоть закутанную в черный газ Шевкию. Она, казалось, ничего не видела и не слышала, настолько отсутствующим был ее взгляд.
Ясный летний день, жаркое солнце палит головы собравшихся на кладбище провожающих. Таня Орешина в черном платье без рукавов, с опухшими от слез глазами смотрела на покойницу с немым ужасом. Лариса Холод, опершись на крепкое плечо Михаила Обшицера, рассматривала отвратительного желтого цвета галстук на шее худого и некрасивого, с сияющей на солнце рыжеволосой головой Сергея Каморы, который, в свою очередь, смотрел на мертвую Надю с каким-то недоумением, словно до него только что дошло, что ее нет в живых, что она никогда больше не улыбнется ему, не сдунет со лба непослушную прядь волос, не поцелует его теплыми губами… Его тошнило при мысли, что стало с ее совсем еще недавно таким соблазнительным телом. Земцова с Крымовым крепко держались за руки и старались не смотреть на гроб. Таня Бескровная с мужем тихо переговаривались. Причем лицо Тани было абсолютно бесстрастным, словно речь шла о чем-то незначительном, будничном, как если бы она просила Минкина купить к ужину хлеба. На самом же деле никто и не подозревал, что в ту минуту, когда гроб с телом Нади Газановой опускали в землю, рушилась молодая семья. Рушилась стремительно и, как казалось Минкину, бесповоротно. Перед тем как поехать на кладбище, Виталий был в ванной комнате и принимал душ. Он не слышал звонка, не слышал он, и как Таня взяла телефон. Ради любопытства. Чтобы послушать, кто звонит мужу и по какому поводу. Оказалось, звонила его клиентка, чтобы договориться с ним о встрече. Таня спокойно поговорила с ней, а потом от нечего делать решила просмотреть все звонки мужа. В основном это были ее, Бескровной, звонки. Увидев же незнакомый номер, повторяющийся несколько раз, причем все звонки были датированы 16 июля, вдруг услышала бесстрастный голос автоответчика: «Вам поступил звонок от абонента…» И сразу вслед за этим услышала записанное звуковое сообщение, нервный женский голос чеканил: «Виталий? Это я. Слушай меня внимательно. Не хочу тебя обманывать, но я не смогу встретиться с тобой ни завтра, ни послезавтра. О том, что произошло, – забудь. Ты прекрасный мужчина, мне было с тобой очень хорошо, дело не в этом… Пожалуйста, не звони мне больше…»
