– А ты чем занимаешься?
– Я студент. Учусь на филфаке.
– На филфаке? Моя мама тоже… – Майя вовремя спохватилась. Не хватало еще проговориться! – Я хотела сказать, что моя мама всегда хотела, чтобы я поступила на филфак.
– А как же живопись? У тебя такой талант! Если бы у меня был хоть какой-нибудь талант, я был бы счастливейшим человеком на свете! Ни на кого не обращал бы внимания, жил бы только своими чувствами, и творил, творил, творил…
– Картины бы писал?
– Лучше книги. Но я бездарь. Дедушка так говорил. Мол, у меня два внука, и оба бездарности. Один к тому же развратник, а другой – полный идиот. Развратник – это Эдик, а идиот я. Думаешь, я обижаюсь? На гениев разве обижаются? А дедушка мой был гений. То есть твой отец. – Он покраснел вдруг и торопливо добавил: – А ты симпатичная очень. Не то что наша Настя.
– Егорушка, так нехорошо говорить.
– Да? А если это правда? Правду нехорошо говорить? Вот мой брат, тот все время врет. И женщины его почему-то очень любят. Почему?
– Ну, не знаю.
– Он красивый очень, – с сожалением сказал Егор. – Хотя, если б я был такой красивый, все равно не было бы никакого толку. Наверное, это справедливо, что он красавиц, а я нет.
Майя посмотрела на него повнимательнее. А идиот ли он? Внешне и впрямь похож на юродивого. Очки какие-то нелепые, вернее, дорогие, красивые очки, но ему не идут. Слишком они взрослые, а Егорушка еще наивный ребенок. Или притворяется таковым. Принципиально не хочет взрослеть, иначе его заставят говорить об аренде и о морже.
– Ну, я пойду? – замялся он. – Вроде бы все сказал. Или тебе чего принести? Может, попить?
– Спасибо, бутылка с водой стоит рядом, на тумбочке.
– Опять не то сказал! Вот почему так? Все, что я ни скажу, – глупость. Мы еще увидимся?
– Да. Увидимся. Я же к вам в дом переезжаю.
Он с досадой махнул рукой: неизлечимо! И ушел. Слава богу, мебель в палате осталась целой. Майя так и осталась лежать с улыбкой на губах.
Второй мужчина, появившийся в палате, почему-то тут же начал извиняться:
– Слушай, я ведь это не со зла. Ты сама под колеса кинулась. Ну, извини меня, а?
– Вы кто?
– Миша я, шофер. Я вел машину, которая тебе сбила. Слушай, ты прости меня, а? Виноват, бывает.
– Да это я во всем виновата!
– Отвечать-то мне, – он тяжело вздохнул. – Должен был свернуть, хоть куда врезаться, хоть в стену, хоть в столб, только не в живого человека. Прости.
– Да все в порядке. Палата вот, отдельная.
– Не сердишься?
– Нет.
– Как тебе здесь?
– Нормально.
Он все мялся, бормоча свои извинения, обоим стало неловко. Майя не знала, как поскорее от него избавиться. Ему явно что-то было от нее надо.
– Ты не говори, чтобы меня увольняли, – решился наконец Миша. – Мне работа нужна. Еще это… того… Любовь у меня. Не могу я от Листовых уйти.
– А кто тебя гонит?
– Да? – явно обрадовался Миша. – Значит, ты зла на меня не держишь?
– Нет, не держу, – вздохнула она.
– Тогда я пойду?
– Всего хорошего. До свиданья, – торопливо добавила Майя. Слава тебе, избавилась! Нашел перед кем извиняться! Сама – хороша птичка! Коготок-то не просто увяз. Попала, как в болотную трясину, чем дальше – тем больше затягивает.
– …Маруся, тебе родственники приносили что-нибудь?
– Да вон сколько всего! Полная тумбочка сладостей!
Медсестра выглядела слишком взволнованной. Не только Майина тумбочка была забита деликатесами, но и в холодильнике нет пустых полок. Женщины Эдуарда Листова наперебой старались свою юную родственницу закормить.
– И ты уже что-нибудь из этого ела?
– Не хочется что-то. Подташнивает.
– Очень хорошо. То есть я хотела сказать, чтобы ты не налегала на все эти деликатесы. Тебе нельзя. Советую придерживаться строгой диеты. Давай я буду приносить тебе еду и питье из столовой? Но обращайся, пожалуйста, только ко мне.
– Почему?
– Ну, потому что… – замялась медсестра. – Я отвечаю за твое питание. Поняла? Тебе прописали стол номер пять! И никаких кремовых тортов!
Ссора с мужем не прошла даром. Расчет у медсестры был следующий: девушка, видать, богатая. Есть нечестный путь урвать что-нибудь из этих денег, но есть ведь и честный. Да, от пятидесяти тысяч долларов пришлось отказаться, но если этой Марусе спасти жизнь, не будет же она неблагодарной? Такая милая, скромная девушка. Как бы ей об этом поделикатнее намекнуть? О том, что за добро надо платить. Желательно звонкой монетой.
Майе, в который раз за сегодняшний день, стало неловко. Опять какие-то намеки, и этой от нее что-то надо! Накрыться бы с головой одеялом и подождать, пока все пройдет, пока рядом не окажутся родные люди, знакомые с детства. Она вопросительно посмотрела на женщину в белом халате:
– Я вас не совсем поняла. Разве медсестры отвечают за питание?
Та словно решилась:
– Видишь ли, твои родственники, кажется, не очень рады твоему приезду.
– Ну и что?
– Речь идет о большом наследстве, – намекнула медсестра.
– Я ничего не знаю. Лишь в общих чертах.
– Но ты бы, Маруся, их опасалась. Они, видать, не собираются с тобой делиться.
– Вы хотите сказать, что…
– Тсс… Я ничего не хочу сказать, но благодаря мне ты пока вне опасности. Я человек честный и порядочный и ничего грязного делать никогда не буду…
– Ой! – Майя вздрогнула. Так вот что означают эти намеки! Марусю Кирсанову хотят у… – Мамочки!
– Не надо бояться. Просто, если чего-то захочешь, обращайся ко мне.
– Какая вы хорошая!
– Ничего, сочтемся потом. Ты уж не забывай, кто тебе помог, когда разбогатеешь.
Разбогатеешь! Майя всерьез задумалась о том, в какую непростую ситуацию она попала. Так вот зачем сюда ходят все эти люди! Решают какие-то свои проблемы.
– …Да ты ничего не кушаешь, детка!
– Аппетита нет.
– В таком юном возрасте надо хорошо кушать…
– …Ма шер, вы ведете себя неразумно. Сколько дорогих продуктов пропадает!
– Я к ним не привыкла.
– А к компоту из, простите, столовки, который стоит у вас на тумбочке, вы уже что, привыкли?
– К компоту да…
– Дорогая моя, почему ты не ешь пирожные с кремом?
– Меня что-то подташнивает. Здесь очень душно.
– Из-за духоты у тебя и аппетита нет? Тебя надо на свежий воздух, на дачу…
… – Маруся, ты совсем ничего не ешь.
– Спасибо, Нелли Робертовна, я не хочу.
– Смотри-ка, тебе и Олимпиада Серафимовна приносит соки и фрукты, и даже Вера Федоровна.
– И Наталья Александровна. Конфеты приносит. Пирожные. И… вы. И даже Настя вчера принесла шоколадку.
– Настя? Странно.
– Почему?
– На нее это не похоже. Она вообще-то девушка добрая, покладистая, но очень уж рассеянная. Когда я в прошлом году лежала в больнице, Настя никак не могла принести мне все точно по списку. Ей почему-то кажется, что больные должны есть копченую колбасу и чипсы. Причем все огненно острое, приправленное перцем. И вдруг шоколад… Странно. Я поговорю с врачом, чтобы тебе разрешили переехать на дачу…
– …А не рано, Нелли Робертовна?
– Девочка почти ничего не ест. Она бледненькая совсем. Исхудала.
– Что ж, она уже встает и вполне может самостоятельно передвигаться, но я все же советую вам поговорить с кем-нибудь из медсестер, чтобы и в вашем загородном доме за ней был соответствующий уход.
– Нет, спасибо, пока не надо. Мы все ее так полюбили, что готовы сами ухаживать.
Даже у доброй медсестры Майя не решилась попросить денег в долг, чтобы положить на телефон. Их дала Нелли Робертовна, которой Майя, смущаясь, изложила свою просьбу. И уж потом обратилась к медсестре:
– Вот мой номер. Положите, пожалуйста, деньги на счет. Я вас не забуду, не беспокойтесь.
В этот же день Майя услышала мамин голос и чуть не расплакалась.
– Мама? Алло? Мамочка, это я!
– Майя, девочка, это точно ты?
– Ну, конечно, я! Кто же еще?
– Голос у тебя какой-то странный. Ты что, плачешь?
– Нет, что ты! У меня все хорошо!
– Я уже начала волноваться. С утра сижу, жду звонка, как мы с тобой договаривались. Думаю: пора бы моей девочке позвонить. Прислала пару эсэмэсок, но толком ничего не написала. Сама звонить боюсь – вдруг ты на экзаменах? Не ответишь – я буду волноваться. Ты молодец, что позвонила. Как ты?
– Я же сказала: у меня все хорошо.
– Откуда ты звонишь?
– Из холла… училища.
– Как твои дела?
– Нормально.
– Когда экзамены?
– Скоро. Ты не волнуйся, мама, у меня все в полном порядке. Устроилась нормально, документы подала. Я долго не могу разговаривать, здесь очередь…
– Очередь?
– Людей вокруг много. В приемной комиссии работа кипит.
– Да, я понимаю. Значит, у тебя все хорошо?
– Да. У меня все хорошо. Через пару недель я приеду.
– Что, так все безнадежно?
– Конкурс очень большой. Даже больше, чем в прошлом году.
– Может, сразу заберешь документы?
