— Где я?
— Где-то на Швабской горе. В «пансионате» Шликкена. А я — Буша. Как вы себя чувствуете?
— Не знаю. Мне очень хочется пить.
— Потерпите. С обслуживанием здесь, конечно, не шикарно. Где вас так трахнули по голове? Она у вас, как бутон туберозы, раскрылась на две половинки.
Снаружи послышались шаги, потом загремел ключ в скважине и кто-то открыл дверь. Кальман все еще лежал с закрытыми глазами. По тяжелым шагам он определил, что в камеру вошел охранник.
Охранник подошел к Кальману и тронул его за плечо.
— Вставать, вставать быстро!
Кальман приподнялся, голова у него кружилась.
Они брели по длинному коридору; Кальман дышал с трудом, сырой прохладный воздух словно давил на него. На лестнице он еле передвигал ноги, охранник поддерживал его. Он еще не совсем пришел в себя, не помнил, что с ним случилось; у него закружилась голова, и вновь подступила тошнота. Они остановились перед дверью. Кальман, сгорбившись, прислонился к стене, а охранник постучал в дверь, а затем вошел. Что-то доложил по-немецки, затем шагнул назад к Кальману и ввел его в комнату, где, опершись о письменный стол, стоял мужчина в белом халате. Сквозь очки в золотой оправе он с интересом взглянул на Кальмана. Затем махнул рукой охраннику, отпуская его. Когда охранник ушел, он спросил, говорит ли Кальман по-немецки. Кальман кивнул. Тогда врач предложил ему сесть. Дождавшись, пока Кальман опустится на стул, он подошел к нему, взял его за руку и стал измерять пульс, поглядывая на часы.
— Как вас зовут?
Кальман внезапно задумался: какой же фамилией ему сейчас назваться?
— Не знаю, — прошептал он. — Мне плохо. — Он приложил ладонь к лицу и вдруг почувствовал, что сейчас же умрет.
Врач отпустил его руку, слегка потрепал за подбородок, оттянул веки и заглянул в глаза. Потом сказал:
— Снимите пиджак и рубашку.
Только с его помощью Кальману удалось раздеться и лечь навзничь на скамейку, покрытую простыней. Его бросало то в жар, то в холод. Зубы у него стучали. Врач внимательно осмотрел его.
— Вам дурно?
— Очень плохо. Меня тошнит.
Врач сделал ему укол в руку и сказал, что он почувствует сейчас облегчение. Потом посадил его и снял с головы повязку. Задумчиво разглядывал он рану в несколько сантиметров длины, наложил на нее мазь и снова перевязал чистой марлей. Закончив перевязку, он сказал:
— Однако вас основательно стукнули. Открытая рана в четыре сантиметра и сильное сотрясение мозга. Вам все еще дурно?
— Сейчас мне немножко лучше.
— Вы уже помните, как вас зовут? — спросил врач и усадил Кальмана на стул. — Наденьте рубашку. — Пока Кальман с трудом одевался, врач снял очки и, моргая, посмотрел на него. — Весьма неприятная штука, если человек не может вспомнить своего имени. — Кусочком замши он протер стекла очков. — Хотя, — продолжал он задумчиво, — сильное сотрясение мозга может повести к временной потере памяти, особенно у тех лиц, кто страдает эпилепсией. — Врач надел очки и поправил их на носу.
Кальману стало не по себе: в словах врача ему почудился скрытый намек. Однако он сделал вид, что не понял его, и смотрел куда-то в сторону. Врач стоял спиной к Кальману и раскладывал свои инструменты.
— Профессора еще не арестовали, — проговорил он. — Даже если они будут утверждать, что он схвачен, знайте, что его не поймали.
— Вы знакомы с господином профессором? — спросил Кальман.
— Будучи студентом, я слушал его лекции.
В комнату вошел молодой офицер и что-то тихо шепнул врачу, который, глядя на Кальмана, спокойно произнес:
— Он не понимает по-немецки; мы можем спокойно говорить.
— Его можно допрашивать?
— Можно, — ответил врач, — но доложите господину майору, что у него серьезное нарушение памяти и сравнительно частые приступы эпилепсии. Вот только что был такой приступ.
Кальман понимал каждое слово. Зачем врач сказал о нем, что он не понимает по-немецки и что у него был приступ эпилепсии? Можно ли принять его сообщническую услугу?
Молодой офицер пожал руку врачу, потом потянул Кальмана за рукав и повел в кабинет майора Шликкена.
Шликкен стоял в небрежной позе, не двигаясь. Он словно ощупывал взглядом Кальмана. Потом кивнул офицеру, чтобы тот посадил его на стул. Когда офицер вышел из кабинета, Шликкен подошел к письменному столу, взял со стола папку и, прохаживаясь по комнате, перелистывал подшитые там бумаги, на некоторых задерживая взгляд. Потом он остановился перед Кальманом. Дружелюбно, хотя и без улыбки, предложил:
— Хотите конфетку? — и, достав из кармана бумажный пакетик, протянул его молодому человеку.
— Спасибо, не хочу, — слабым голосом ответил Кальман.
— Жаль, что вы не любите конфет. — Майор достал одну конфетку и опустил в рот. — Очень вкусные. — Положив пакетик на стол, он вернулся к Кальману и предложил ему ответить, как его зовут, когда и где он родился, назвать девичью фамилию матери, а также сказать, где и когда он был ранен. После каждого ответа Шликкен заглядывал в папку.
— Потрясающе, — проговорил он. — Все данные совпадают. — Закрыв папку, он бросил ее на край стола. — В настоящее время это просто редкость!
— Мне хотелось бы знать, за что меня арестовали? Из моих документов вы можете видеть, что я инвалид войны. Я сражался на фронте. Недаром же я получил Железный крест. — Кальман подумал о наставлениях Шавоша. Помнить: документы у него отличные, никто и ничем не сможет доказать, что он не Пал Шуба.
— У вас есть еще какие-нибудь вопросы? — спросил майор невозмутимым тоном, с удовольствием посасывая конфетку.
Кальман чувствовал сейчас себя лучше — помогла инъекция.
— Я венгерский подданный, — решительным голосом сказал он. — И требую, чтобы меня передали венгерским властям.
Шликкен с радужным выражением лица прогуливался по комнате. — Больше вопросов у вас нет? — Кальман отрицательно мотнул головой. — А требований?
— Тоже нет.
— Право, мне это радостно слышать, — проговорил майор и отошел к окну. Как бы стоя перед зеркалом, он пригладил свои волосы. — Ну что ж, послушайте меня, друг мой, и заметьте себе следующее: здесь, в этом здании, заведен такой порядок, что я спрашиваю, а вы отвечаете. — Шликкен вытер пальцы носовым платком. — Если ваши ответы удовлетворительны, то вы, пожалуй, еще можете просить. — Он снова приблизился к Кальману. — Можете просить, мой дорогой друг, вежливо, деликатно просить, но не требовать. Понятно?
Кальман взглянул в глаза немцу.
— Извините, — смело сказал он, — но я до тех пор не стану отвечать на ваши вопросы, пока вы мне не скажете, в чем вы меня подозреваете.
— Из чего вы заключаете, что я вас в чем-то подозреваю?
— Вы меня арестовали.
Шликкен вернулся к письменному столу, взял сигарету и закурил.
— Пока мы вас арестовали только потому, что вы попытались убежать, когда вас попросили предъявить документы, и напали на одного моего сотрудника. Закурите?
Кальман ощупал свои карманы.
— У меня все отобрали.
— Пожалуйста. — И Шликкен протянул ему коробку с сигаретами. Кальман взял одну и поблагодарил. Майор подождал, пока он закурит, потом продолжал: — Что вам известно о Марианне Калди?
Кальман пустил кольцо дыма.
— Мне ничего о ней не известно. — Из этого вопроса Кальман понял, что Марианну не удалось схватить.
Шликкен развел руками.
— Этого не может быть. Вы вот уже несколько месяцев служите садовником на Вилле. Хоть что-то вы все-таки знаете о ней?
Кальман вскинул брови.
— Утром и после обеда она имела обыкновение гулять в саду.
— Великолепно! Итак, утром и после обеда. А не знаете ли вы случайно, имела ли она обыкновение есть, спать, купаться?
Кальман видел, что майор издевается над ним.
— У меня такое ощущение, что и спать и есть она тоже имела обыкновение. Пожалуй, и купаться тоже.
— Прекрасно, молодой человек. Меня просто трогает ваша осведомленность. Примите мое признание. — И Шликкен с такой силой ударил Кальмана по лицу, что тот без сознания свалился на пол. А Шликкен как ни в чем не бывало крикнул в дверь, чтобы принесли ведро воды. Через несколько минут в комнату вошел его шофер Курт. Он бесстрастно склонился над Кальманом и стал брызгать водой ему в лицо.
Когда Кальман пришел в себя, Курт хотел выйти из комнаты, но Шликкен кивком показал ему, чтобы он усадил Кальмана на стул. Шофер поднял его с пола и посадил. Голова Кальмана бессильно упала на грудь. Он вновь ощутил приступ тошноты.
Шликкен потер подбородок.
— Ну ладно. Первая партия отложена. Начнем вторую. В каких взаимоотношениях вы были с девушкой?
— Я служащий. Она давала мне указания, я их выполнял.
— Браво, это складный и толковый ответ. Ну, а если я так спрошу: какие между вами были отношения?
