Женя опустила взгляд на клочок бумаги и пробормотала стихи вслух:
Промчится век, и две войны ужасных
Закончатся. Исчезнет новый Рим.
И в самый первый год тысячелетья
Мир рухнет в бездну. Он начнет паденье
Под знаком Овна. Аргуса глава
Исторгнет зверя из своей утробы.
И тридцать шесть своих зажжет свечей.
– Ваши соображения? – поинтересовался отец Андрей.
– Ну… – Евгения пожала плечами. – Начнем с того, что это явное предсказание конца света. Тут упоминаются две ужасных войны – Первая мировая и Вторая мировая. Первый год тысячелетья – это, вероятно, две тысячи первый. То есть тот, в котором мы с вами имеем несчастье жить. Все остальное – новый Рим, Аргус, зверь, тридцать шесть свечей – все это для меня тайна, покрытая мраком.
Женя пододвинула клочок бумаги к дьякону:
– Ваша очередь, отче.
Отец Андрей, нахмурившись, посмотрел на листок и погрузился в размышления. Несколько минут он думал под аккомпанемент звяканья ложечки, которой Женя помешивала чай. Наконец сказал:
– Новый Рим – это, вероятно, Советский Союз. Огромная империя сродни Римской. И этот «новый Рим» действительно рухнул десять лет назад.
– Ну, до этого я и сама додумалась бы. А что вы скажете про «голову Аргуса»? Если верить предсказанию, именно эта голова «исторгнет зверя».
Дьякон наморщил лоб, размышляя, и медленно проговорил:
– Ясно одно. Цифры на рыхлой земле нам с вами не померещились. И с Апокалипсисом мы их соотнесли абсолютно справедливо. Апокалипсис говорит о конце света. Эти стихи – тоже. В Апокалипсисе упоминается многоглазый Агнец, в стихотворении – многоглазый Аргус.
– Там написано, что мир рухнет под знаком Овна. Как прикажете это понимать?
Отец Андрей с усилием потер пальцами переносицу.
– Ох, Женя, если бы я знал…
– А вот я, кажется, знаю, – торжествующе изрекла Женя.
Дьякон вскинул на нее удивленный взгляд.
– Поделитесь своим открытием?
– Пожалуйста. По гороскопу, знак Овна начинается двадцать первого марта. В стишке упоминается первый год нового тысячелетия. Значит, крушение мира и появление зверя произойдет в марте – апреле две тысячи первого года. Если учесть, что сегодня девятнадцатое марта, то жить нам с вами осталось максимум месяц. Впрочем, как и всем жителям Земли. Вуаля! – завершила свой монолог Евгения и отхлебнула чай.
Дьякон был серьезен и сосредоточен.
– Чему же вы радуетесь? – спросил он хмуро.
Женя улыбнулась.
– Дьякон, неужели вы верите во все эти дурацкие предсказания? Человечеству тысячи раз грозили катастрофами, а оно все еще живет. И, между прочим, процветает. Так что я бы на вашем месте особо не расстраивалась.
Отец Андрей с укором посмотрел на девушку и вздохнул.
– Я не склонен верить этому клочку бумаги, – сказал он. – Но, судя по тем странным обстоятельствам, при которых он попал ко мне в руки…
– Нам с вами следует как минимум насторожиться, – договорила за него Евгения. – Я тоже так думаю. По крайней мере, похитители трупов, судя по всему, этой бумаженции верят. И если мы с вами хотим их найти, мы должны отнестись к этому жалкому клочку бумаги со всей серьезностью. Даже несмотря на то, что на нем нарисован баран! – иронично добавила Женя.
– Вы опять веселитесь, – с укором произнес дьякон.
– Видели бы вы свое лицо, вы бы тоже веселились, – улыбнулась Евгения. – Ладно, дьякон, не раскисайте. У нас есть еще немного времени, чтобы спасти мир.
– Здесь не указана точная дата, – возразил отец Андрей. – Возможно, катастрофа произойдет уже завтра. Или даже сегодня.
– Надеюсь, я успею допить свой чай, – сдерживая улыбку, сказала Евгения. – Ведь я заплатила за него семьдесят рублей!
Дьякон нахмурился, но в этот момент в сумке у него зазвонил телефон. Достав мобильник, отец Андрей прижал его к уху, выслушал собеседника и, пробормотав несколько раз «да», убрал телефон.
– Ну? – нетерпеливо спросила Женя.
– Что «ну»?
– Это ведь звонил ваш друг графолог?
– Угадали. Он хочет, чтобы я подъехал к нему. Поедете со мной?
– Конечно! Если наступил конец света, я хочу его встретить в вашей компании, отче. Надеюсь, вы успеете отпустить мне грехи.
– Не думаю, чтобы вы успели много нагрешить за ваши двадцать с небольшим лет, – заметил дьякон. – Хотя и в вашем тихом омуте могут обитать весьма опасные чудовища.
Графолог по имени Иван Иванович Громов оказался высоким, грузным, одутловатым господином со встрепанной седой шевелюрой и маленьким, узкогубым ртом.
– Андрюша, наконец-то! – картаво воскликнул графолог, открыв дверь квартиры и увидев отца Андрея. – Проходите! А кто это с вами? Девушка! Это ваша подруга?
– Точно, – кивнул дьякон, покосившись на Женю. – Нас с ней водой не разольешь.
– Не стойте же в дверях! – воскликнул графолог, размахивая руками. – Входите, друзья мои, входите!
Проводив гостей в комнату и усадив их в кресла, Громов заговорил снова, на этот раз несколько тише, словно минутой раньше он боялся, что гости ускользнут из квартиры, так и не выслушав его заключений, и лишь увидев их в креслах, поверил, что они никуда не собираются бежать.
– Я очень рад, что вы пришли, друзья мои! Кофе вам не предлагаю, так как буквально сегодня утром у меня лопнула кофеварка! Плиту я тоже умудрился сжечь, но если хотите, я могу налить вам свежего молока!
Дьякон и Женя воздержались от молока и сразу приступили к делу.
– Иван Иванович, чьей рукой написано стихотворение? – прямо спросил отец Андрей.
Громов откинулся на спинку кресла, взъерошил пальцами седую шевелюру и с улыбкой проговорил:
– О, это очень известный человек! Я должен был сразу узнать его почерк, но вы, Андрюша, пришли немного не вовремя… Я был встревожен и озабочен!
– У вас что-то случилось?
Графолог улыбнулся и покачал головой:
– Нет-нет. Просто один идиот написал обо мне статью… Ну, не только обо мне, а обо всем Институте графологии. Представьте себе, он написал, что называть графологию наукой может только недалекий и наивный человек! Эта идиотская статья совершенно выбила меня из колеи. Я был в ярости!
– А что, графология – это действительно наука? – вежливо поинтересовалась Женя.
Громов посмотрел на девушку удивленно и выдохнул:
– Конечно! Почерк – это зеркало души! Хороший графолог способен определить по почерку свойства натуры человека, уровень его интеллекта и даже нравственный облик!
– А вы хороший графолог? – снова полюбопытствовала Женя.
– Я лучший! – скромно ответил Громов. – Видите ли, девушка, для того чтобы быть графологом, необходим талант. Опытный графолог никогда не будет делать вывод прежде, чем соберет все характеристики письма и интерпретирует их в корреляции друг с другом.
Рассказывая о любимом предмете, Громов возбуждался все больше и больше.
– Один из основателей графологии, Вильям Прайер, утверждал, что написанное рукой является фактически «написанным умом»! Он доказал, что, если автор потерял правую руку и вынужден использовать левую или даже ногу или рот, основные признаки почерка сохранятся, хотя письмо и не будет столь беглым, как было ранее! Признаки в почерке подобны симптомам в медицине!
– Иван Иванович, давайте ближе к делу, – попросил отец Андрей.
– Пожалуйста! Рассмотрим характер автора стихотворения. О, это очень глубокая и очень противоречивая натура. Взгляните на эти мелкие, убористые буковки, похожие на букашек. Это почерк человека обидчивого и закомплексованного. Но обратите внимание и на четкость линий. Строка начинается вяло, но с каждой следующей буквой почерк как бы распрямляет голову. Это писал человек, взявший на себя смелость переделать свою судьбу. Прыгнуть выше собственной головы! Взгляните на буквы «х» и «у»!
– Иван Иванович, ближе к делу, – снова попросил дьякон. – Кто автор стихов?
– Кто автор стихов – я не знаю. Но я знаю, чей это почерк.
– И чей же?
– Русского поэта Николая Гумилева, расстрелянного большевиками за участие в монархическом заговоре!
Дьякон и Женя переглянулись.
– А что насчет барана? – спросила Женя. – Его тоже нарисовал Гумилев?
– Я не занимаюсь баранами, – ответил графолог рассеянно. – Но я видел другие рисунки Гумилева и вполне допускаю, что этот многоглазый мутант – его рук дело.
В объемистом животе графолога заурчало. Он положил руку на живот и стыдливо посмотрел на Женю.
– Милая барышня, как вы относитесь к свежим круассанам?
– Я не ем мучного, – сказала Женя.
– А вы, дьякон?
– Отношусь неплохо, но сейчас не голоден, – ответил отец Андрей.
– В самом деле? Ну, тогда я, с вашего позволения, схожу за молоком. У меня застарелый гастрит, и я совершенно не переношу чувство голода.
Как только графолог вышел из комнаты, Женя встала с кресла, подошла к стеллажам и стала просматривать корешки книг.
