Надо полагать, азарт охотника известен многим. Это когда, завидев зверя или идя по его следу, все в вас подчинено одной цели: достать этого зверя. Вы не делаете ни одного лишнего движения, что могли бы отклонить вас от намеченной цели. Вы стараетесь не забивать голову мыслями, что могли бы рассеять ваше внимание. Мозг и тело абсолютно едины в точном и понятном стремлении овладеть намеченной добычей. И все преграды, встречающиеся на пути, преодолеваются без лишних размышлений, а потому достаточно легко и быстро (ибо, стоит только подумать, что преграда может быть неодолимой, как она тотчас и становится таковой). Это и есть азарт, и я подвержен ему, как и все прочие…
— Спасибо, Ирина, — я поцеловал ее в щечку, что, как мне показалось, совсем не явилось для нее неожиданностью, и пошел к двери.
— Вы куда, Алексей? — услышал я за спиной.
Это было явным приглашением остаться. И обещанием, что я не пожалею, если сделаю это… А я… Это было из разряда тех случаев, о которых потом долго сожалеешь. Они потом всплывают в памяти печальным укором: вот-де, братец, был момент, да ты его упустил. Чудак ты, братец. Такие случаи больше не повторяются, зато происходят другие, о которых позже сожалеешь с той же печалью и тоской. Наверное, прав писатель Андрей Платонов: «Жизнь есть упускаемая и упущенная возможность». Ведь ни исправить, ни вернуть ничего уже невозможно…
— Мне… надо, надо… спасибо, — пробормотал я, быстро надел ботинки и прощально улыбнулся.
Ответной улыбки не увидел… Жаль!
* * *
Второй подъезд, четвертый этаж… А квартира, какая квартира-то, я не спросил? Ничего, попробуем вот эту…
Нажал на кнопку звонка, и мне тотчас открыли. Без всяких «кто там» и «зачем». Девушка улыбалась, но улыбка мгновенно стерлась с лица, когда она меня увидела. Очевидно, она ждала кого-то другого.
— Вам кого? — удивленно спросила она.
— Вы — Катя? — спросил я наугад.
— Катя, — подтвердила девушка.
— Я только что от Ирины, вашей подруги. Она просила вас показать мне, где живет Петр, — соврал я.
Зачем я так сказал? Разве нельзя было сказать просто: покажите мне квартиру, где живет Петр, которого мужики из соседнего двора зовут Петрухой? Так нет, нужно было обязательно врать. Водится такое за мужиками: врать женщинам. Причем на ровном месте, безо всякой на то причины! Стыдно как-то за себя! А не соврешь, так ведь и не поверят. К примеру, пошел мужчина на футбол. Поболел, пивка попил. А когда вернулся домой — ему в лоб прямой вопрос:
«Где был?»
Сказать, что был на футболе, так точно не поверят. Станут косо поглядывать, проверять мобильный телефон на наличие «левых» звонков, высматривать необычное поведение… А вот если бы соврали, да еще себе во вред, сказав, например, что были у Гаврилы, стародавнего друга и выпивохи, и дыхнуть спиртными парами, вам поверят. Пожурят, конечно: дескать, какого черта поперся к этому алкашу и зачем выпивал, но — поверят непременно…
Мужское вранье, оно ведь не направлено на получение выгоды, тем более материальной. В нем не присутствует меркантильный интерес. И оно не наполнено до краев изворотливой коварной хитростью, в отличие от вранья женского… Да еще эта их недоговоренность. Женщина никогда не расскажет все до конца, обязательно что-нибудь утаит. А что такое недоговоренность, если не маленькая ложь?
Мужчина врет по привычке.
Врет от скуки. Или для поднятия настроения: соврал, и появляется некий азарт — уличат или не уличат.
Мужчина врет, чтобы лишний раз не обидеть. И часто для того, чтобы сохранить в семье мир и покой.
Врет, защищаясь. Чтобы не выглядеть поверженным. Ну, и привирает, конечно, дабы произвести впечатление.
Я соврал, похоже, по привычке. Что ж, надо как-то поработать над собой в этом плане…
Девушка посмотрела на меня и указала на противоположную дверь:
— Вон там.
И задала встречный вопрос:
— А Ирину вы давно видели?
— Только что, — ответил я.
— Она ко мне не собиралась зайти?
— Не думаю. Она только что приняла душ и у нее мокрые волосы.
— Душ? — хмыкнула девушка, с заметным интересом поглядывая на меня.
— Ага, — сказал я. — Спасибо.
Подошел к двери Петрухи и позвонил.
— А его дома нет, — сказала мне девушка.
— Да? А где он?
— В больнице, — получил неожиданный ответ.
— Он что, заболел? — обернулся я в ее сторону.
— Нет, — ответила девушка. — Его вчера зарезали…
— Вот так штука!
* * *
Дверь, где живет Петруха, мне открыла заплаканная женщина.
— Здравствуйте. Я — журналист. Моя фамилия Русаков. Пришел поговорить о вашем Петре и о том, что с ним вчера случилось. — Я посмотрел на девушку Катю из соседней квартиры, которая все не уходила. А ее любопытство мне было совсем ни к чему… — Вы разрешите войти?
Женщина молча посторонилась, пропуская меня в квартиру. И закрыла дверь.
— Меня зовут Аристарх, — представился я, не соврав и не назвав себя Алексеем (мысленно похвалив себя за это). — Вот мое журналистское удостоверение…
Раскрыл корочки и показал женщине. Но ей, похоже, это было совсем без надобности. Она уныло кивнула и повела меня на кухню. Там мы уселись друг против друга.
И я начал…
— Расскажите, пожалуйста, что случилось с вашим сыном.
— Его зарезали, — всхлипнула женщина. — Прямо в нашем подъезде.
— Но ведь не насмерть?
— Нет.
— А кто это был, вы не знаете? — вопрос этот был дежурным, и прямого ответа я на него не ждал.
— Нет, — снова коротко ответила женщина.
— Его увезли на «Скорой»? — задал я промежуточный вопрос.
— Да, — коротко ответила женщина.
— А кто вызвал «Скорую помощь»? — этот вопрос был уже иным и более важным.
— Я и вызвала, — ответила женщина.
— Так он что, зарезанный домой пришел? — удивленно спросил я.
— Нет… — непонятно ответила мать Петра.
— А… как тогда?
— Я увидела его в окно, — вздохнула женщина. — Когда его жду, так всегда смотрю в окно. Высматриваю — не идет ли?
— Он у вас выпивает? — я пытливо посмотрел на женщину, зная, что она сейчас ответит «нет».
— Нет, — сказала она. — Он не пьет уже пять лет.
— То есть он был трезвый, когда вы его увидели? — спросил я.
— Да, — ответила женщина. — Когда закодирован, нельзя пить…
Она прикусила язык, но было уже поздно…
— Что, Петр закодирован?
— Да, — тихо ответила женщина и опустила голову.
— Срок кодировки закончился, и он сорвался, так? — задал я новый вопрос.
— Так, — еще тише ответила она. — Связался с какими-то алкашами из соседнего двора…
— Понял, — я не стал говорить, что знаю этих алкашей. — Зачем? — Значит, он снова стал крепко выпивать и?…
— И я упросила его снова пойти закодироваться, — закончила за меня женщина.
— Вы пошли вместе с ним? — спросил я.
— Да, — ответила женщина. — За руку, можно сказать, его привела.
— А он что, сам не хотел идти?
— Хотел, — посмотрела на меня женщина. — Я ходила с ним так, для пущей верности.
— Его закодировали? — задал я новый вопрос.
— Не сразу, — ответила женщина. — Там сначала ведут с ними подготовительные занятия. Готовят их. А потом кодируют. Но при повторной кодировке эти занятия сокращенные.
— Значит, с ним провели пару занятий и снова закодировали? — спросил я.
— Да, — ответила женщина.
— На какой срок? — сочувственно посмотрел я на женщину.
— Снова на пять лет… — тихо сказала она.
— А почему не на всю жизнь? — поинтересовался я.
— Это стоит дороже, — сказала женщина. — А у меня таких денег нет.
— Понял, — промолвил я. — А зачем вы тогда его высматривали?
— По привычке, — ответила женщина и замолчала.
— Вы увидели — он идет. И что дальше?
— Он вошел в подъезд… — Женщина всхлипнула и закрыла лицо руками. С минуту она молчала, пытаясь совладать с собой, чтобы не разрыдаться. А потом продолжила: — За ним парень какой-то вошел. Бегом бежал, чтобы дверь подъездная не успела защелкнуться.
— Что за парень? — напрягся я.
— Обыкновенный парень, — посмотрела на меня женщина.
— Ну, знакомый он вам? Из вашего дома? Вы его узнали? — закидал я бедную женщину вопросами.
— А кто его знает, — немного подумав, ответила женщина. — Может, и из нашего. Я хорошо только жильцов с нашей площадки знаю, да кое-кого снизу. А кто выше нас живет, так и не знаю вовсе никого.
— Ну, а как он был одет? — спросил я, уже предполагая, что следующие мои вопросы ни к чему не приведут.
— Как, как… — наморщила лоб женщина, напрягая память. — Куртка на нем была. Серая, такая, с башлыком. Башлык у него на голову был надет. Да чего там разглядишь, сверху-то…
— Хорошо, что вы делали потом?
