в том, что рядом с домом стояла машина парамедиков.
Штольц постучал в дверь. Открыла не вдова, это было понятно по выражению лица. Любопытство. Вдове приличествует скорбь.
– Инспектор Штольц, – представился Генрих.
Женщина понимающе кивнула и показала вглубь дома.
Скромное жилище, старая мебель, семейные фото на стенах, минимум современных гаджетов. Один телевизор на все комнаты, и хорошо, что не ламповый.
– Инспектор, – позвали из спальни.
В спальне на постели, в пижаме продолжал лежать господин Крюгер. Пятьдесят пять или чуть больше. Смерть добавляет несколько лет на лицо покойника. Штольц привык эти пару-тройку лет заранее вычитать. На вызов приехала Анна, старая знакомая Штольца, профессионал, каких теперь мало. Анне не нужно идти в Гугл, чтобы узнать признаки мёртвого человека.
– Анна, – поздоровался инспектор с доктором, кивнул вдове, за руку поздоровался со вторым парамедиком из бригады Анны.
– Напрасно ехали, инспектор, – сказала Анна, зная, что её слова ничего не значат для упрямого Штольца: пока сам не убедится, никого слушать не будет, зануда.
– Что для протокола? – спросил Штольц.
– Остановка сердца. Часов пять назад, под утро. Как всегда в подобных случаях, – сказала Анна и сделала попытку накрыть покойного.
– Не делайте этого, – сказал Штольц, и если бы Анна знала его меньше, то обиделась бы.
– Чего вы тут хотите найти? – проявляя недовольство, спросила она.
– Я хотел бы тут найти ничего.
Инспектор так посмотрел на окружающих, что они каким-то образом поняли, что надо выйти из спальни. Штольц приступил к осмотру комнаты. Да что там осматривать. Старая, ещё времён ГДР кровать с панцирной сеткой. Серые обои с мелким синим рисунком. Несколько фотографий на стенах. Окно. Тумбочка. Стакан воды. Книга. Штольц взял книгу, пролистнул, словно ожидал, что из книги вылетит записка с последними словами. Записки не было. «Библия, наверное», – подумал Штольц, прочитав пару абзацев, узнал, что нет смысла держаться за бессмысленную жизнь. «А может и не Библия», – подумал Штольц и положил книгу на место.
Инспектор обернулся, за его действиями следила вдова и женщина с любопытным взглядом.
– Вы, – сказал Штольц, обращаясь ко вдове, – пройдите.
– Здравствуйте, господин полицейский, – тихо сказала женщина.
– Вы обнаружили… – Штольц кивнул на труп Крюгера.
Вдова кивнула.
– Вы спали в этом доме?
Вдова кивнула.
– У вас своя спальня?
– Карл так храпит!
– Понимаю. Я временами тоже. Было ли в поведении вашего мужа что-то, что вас теперь настораживает или наводит на размышления?
– Нет, – сказала вдова неуверенно.
– Нет?
– Он как-то заскучал.
– Вот оно что. Заскучал и…?
– Перестал говорить о будущем, – сказала вдова.
– А раньше он много говорил о будущем?
– Раньше он верил, что оно есть. Потом перестал.
– Он обращался к докторам?
– Нет, Карл ничем не болеет.
– Где он работал?
– На мануфактуре, – сказала вдова и неопределённо махнула куда-то на север.
– На Талштрассе? – уточнил Штольц, имея в виду всемирно известную фарфоровую мануфактуру Мейсена.
Вдова кивнула.
– Кем он работал?
– Простой художник.
– Долго он там работал?
– Да всю жизнь.
– Скажите, вы допускаете, что у вашего мужа были враги или проблемы, которые могли каким-то образом привести к этому, – инспектор снова кивнул в сторону тела Крюгера.
– Да что вы! – воскликнула вдова и тихо заплакала.
Инспектор осмотрел тело и, наконец, вышел из спальни.
– Можно работать? – с заметной ехидцей в голосе спросила Анна.
– Да.
Можно было бы поехать в отделение полиции и написать рапорт об отсутствии состава преступления и заняться другими делами, но Штольц не был бы собой, если бы не поехал по месту работы Карла Крюгера. Через полчаса Штольц, непосредственный начальник умершего и директор мануфактуры сидели в большой переговорке. Из разговора Штольц узнал, что Крюгер был тихим, талантливым, незаметным и, к сожалению, незаменимым художником.
– Мы всё время собирались приставить к нему ученика, чтобы технология изготовления циферблатов не прервалась, – с сожалением сказал директор мануфактуры, – но понимаете, заказов было немного и Крюгер справлялся, если на эту работу поставить ещё одного художника, то платить надо двоим, а это затраты!
– Он делал циферблаты? Я не видел циферблатов из фарфора, – вслух размышлял Штольц.
– Извините, но это, возможно, потому, что такие часы большая редкость и большая ценность, – сказал директор и показал свои часы.
– Позвольте, – Штольц проявил интерес, и директор снял часы и протянул полицейскому.
– Тончайший круг сырья обжигается, – начал рассказ руководитель Крюгера, – если после первого обжига круг не раскололся, то художник кистью наносит минутные и часовые деления, кистью рисует цифры, пишет название марки часов и ставит эмблему мануфактуры Meissen. Заготовка покрывается глазурью и снова в печь. Пока всё просто?
– Вроде того, – согласился Штольц.
Начальник Крюгера и директор снисходительно улыбнулись.
– Если рука художника дрогнет, то ничего нельзя исправить. Заготовка летит в урну. Если у вас есть двор и вы хотите засыпать дорожки чем-то кроме песка, мы дадим вам битые циферблаты. В отходы, на этом этапе, летит больше половины циферблатов. А художнику нужно платить за время. Оплачиваются и те циферблаты, на которых у него дрогнула рука. Не хотите платить – рисуйте сами! – пояснил директор.
– На идеально, нет, на безукоризненно нарисованный циферблат наносится глазурь, и циферблат снова отправляется в печь. Считайте, кружок фарфора миллиметровой толщины. При температуре свыше тысячи градусов с ним может произойти всё что угодно. Он может треснуть. Может деформироваться. Может появиться «мушка». Если что-то пошло не так, то вы можете посыпать этим циферблатом дорожку своего дома. А на него потрачено время самого профессионального художника мануфактуры! Бедный Карл. Один из десяти циферблатов доходит до часовой мануфактуры Glashütte и устанавливается в часы. Десять раз художник рисует идеальный циферблат, и только один из них будет установлен в часы. Все остальные по цене песка будут лежать на вашей дорожке.
– Кому может быть выгодна смерть Крюгера?
– Найдите его. Потому что мы от этой смерти получили убытки, – сказал директор, надевая часы с фарфоровым циферблатом на руку.
– Как это? – поинтересовался Штольц и почувствовал «тут что-то может быть».
– У нас контракт, мы должны поставлять определённое количество циферблатов каждую неделю на часовой завод. Сегодня мы посадим пять художников, чтобы через месяц или два получить одного на замену Крюгеру. И это нам сильно повезёт. Твёрдость руки художника, способного рисовать циферблат, ни с чем нельзя сравнить.
– Когда я узнал про фарфоровый циферблат, то подумал, что рисунок просто наклеивается. Как на кофейные чашки.
– Если мы станем наклеивать рисунок, то и циферблат будет стоить как чашка. Знаете людей, которым нужны элитные часы с дешёвым циферблатом?
Расставаясь с инспектором, директор мануфактуры подарил Штольцу циферблат, нарисованный Крюгером. Директор сказал, что циферблат, из-за дефекта на оборотной стороне, не имеет ценности, разве что как один из последних нарисованных художником. Начальник Крюгера вспомнил, что в последнее время брака у Крюгера было значительно больше, чем обычно. Списали на усталость и посоветовали больше отдыхать.
Вернувшись в отделение, Штольц разочаровал большинство. Тихая смерть Крюгера во сне не имела признаков криминала, и дело было закрыто за отсутствием состава преступления. Стажёр проиграл двадцать марок и был огорчён, словно не сдал зачёт по физподготовке и ему предстоит заново бежать кросс и вот это вот всё.
Прошла неделя, история с господином Крюгером забылась. На работе Штольц занимался другими делами, по большей части пустяковые нарушения, которые нельзя оставлять без внимания. Как сказал один заезжий психолог, если позволить появиться одному разбитому окну и не отреагировать, то вскоре все окна будут разбиты.
Штольц и его жена сидели на кухне после ужина, делились новостями прошедшего дня и разгадывали кроссворд.
– Смертный грех, шесть букв, – прочитала жена.
Генрих уже собрался ей ответить, когда на экране телевизора появился директор фарфоровой мануфактуры Мейсена.
– Пульт! – Генрих требовательно протянул руку, но жена сама включила звук.
– … нет ни одной
