Нахожу дом. Кругом — ни души. На резном столбике у калитки — кнопка звонка. Нажимаю: два длинных, один короткий. Из глубины сада показывается хозяин — благообразный мужчина лет сорока пяти, с вкрадчивыми лисьими повадками. Похож на попа-расстригу.
— Боже, а я-то думал, вас не застану. Сколько лет…
Это — условная фраза.
— Иван Фомич, дорогой мой, милости прошу.
Все правильно ответ именно тот, который я должен был услышать.
Благообразный хозяин отпирает калитку. Впустив меня, ставит на место засов. В доме двери накрепко запираются, зашториваются окна. Меня он оставляет на кухне, сам проходит в соседнюю комнату, где, как я понял, открывает тайник. И спустя несколько минут приносит аккуратно перевязанный пакет.
Набрав шифр, открываю свой дипломат, кладу в него «товар». И в это время — стук в дверь:
— Откройте, милиция…
Единственное, что я успел, — бросить пакет на стол.
Вот тебе и гарантия безопасности. Влип, как кур в ощип.
…Я машинально отвечаю на дежурные вопросы следователя. (Место рождения… Близкие родственники… Судимости…). Внутри же во мне все кипит. Нет, против следователя я ничего не имею. Допрашивает уважительно, без суетливости.
Злюсь на себя. На то, что так глупо залетел. Пацану было бы простительно, но не мне, опытному «босяку», шесть раз судимому, отбывшему в колониях, если сложить все сроки, двадцать три года и два месяца.
Меня, Вальку Лихого, знала когда-то вся воровская Москва, не говоря уже о Краснодаре. По ловкости среди карманников немногие могли со мной тягаться. Без Лихого ни одна сходка не обходилась, его слово нередко было решающим.
И вот этот самый Лихой, по-глупому доверившись прощелыгам, прямехонько угодил в лапы «конторы».
А в общем, если пораскинуть мозгами, все в порядке вещей. Пять лет отсидки — это же целый кусок жизни, а в ней нынче все так закручено, переменчиво. Ты, к примеру, выйдя на волю, продолжаешь мурлыкать себе под нос «Катюшу», тогда как молодежь давно уже оглушает себя «металлом».
Если б одни только песни были новые, это еще полбеды. Оказалось, что и воровской мир стал другим. От прежних неписаных законов остались рожки да ножки. Мы и мысли такой не могли допустить, чтобы друг друга предать, подставить под удар. Воровская солидарность дороже денег ценилась. В колонии о нынешних нравах я, конечно, кое-что слышал — от сопляков, что приходили с воли. Но, честно говоря, не очень-то им верил. Думал, что воры эти — липовые, доморощенные, что именно мы были и остаемся истинными авторитетами, хранителями воровского «очага»…
Следователь, покончив с подробностями моей анкеты, достал из ящика стола пачку «Нашей марки», протянул мне.
Мы оба закурили.
Он, видно, чувствовал, что продолжение допроса будет нелегким, и потому волновался. Я тоже пока не решил, что скажу, и лихорадочно думал. Выложить все, как есть, — значит скостить себе срок, пусть ненамного. (Таким, как я, матерым рецидивистам, чистосердечное признание мало что дает.)
И все же на какой-то миг возникло острое желание рассказать правду, — ради того, чтобы отомстить тем, кто меня подставил. Если скажу все, что знаю, «контора» на них непременно выйдет.
Но… Разве же ты такой, как эти молокососы, у которых хватает совести называть себя «ворами в законе». И все-таки, какие они ни есть, одним миром мы мазаны. Погублю ребят — до конца дней буду каяться. Нет, уж лучше повешу все на себя. Пусть знают: Лихой не выдал, не раскололся. А с Сизым разберутся — зона, она ведь не за семью печатями. В конце концов, когда срок отбуду — поставлю вопрос на сходке.
Решаю так. Во всех подробностях расскажу следователю о своих мытарствах в поисках жилья и работы. А дальше — дам простор фантазии.
— Что ж, Валентин Петрович, — произнес следователь, втирая окурок сигареты в пепельницу. — Ближе к делу… Итак, 14 июня вы прибыли сюда из колонии. Почему выбрали именно наш город и какие у вас были планы, намерения?
Я ответил как есть. Выбрал потому, что связано с этим городом чуть ли не десять лет жизни. Конечно, не той, какую должен вести каждый уважающий себя человек. Воровской, нечестной, но все же жизни. Отсюда, кстати сказать, в последний раз меня отправили по этапу.
Но вернулся я в эти места вовсе не потому, что затосковал по блатному прошлому. Ехал с твердым намерением «завязать». И специальность у меня есть — шлифовщик шестого разряда. Кстати, приобрел ее тоже там, в колонии.
Словом, все описал подробно. Назвал даже адрес вдовушки, у которой хотел остановиться, пока не устроюсь в общежитие, а она, как на грех, приказала долго жить…
На этом, собственно, правдивая часть показаний заканчивалась. Дальше шла чистой воды туфта.
— Когда с общежитием не вышло, — продолжал я, стараясь не сбиться с доверительного тона, — вспомнил, что когда-то в Быковском мы с подельником Витькой Щербатым снимали у одинокого мужика комнату. Вот и решил туда съездить, потолковать — может, пропишет. Адрес же, как на грех, забыл, — столько лет прошло. Хотя расположение хорошо запомнил. Уверен был, что найду. Сошел с автобуса. — Бог ты мой, да тот ли это поселок? Тогда он только начал строиться. А нынче — сплошные дачи, все в зелени. Не знаю даже, в какую сторону податься. Долго искал, и все впустую. Иду к автобусной остановке, вижу — скромный дощатый домик в саду, на столбе возле калитки — кнопка звонка. Дай звякну, думаю. Может, и впустят хозяева… Откуда же мне было знать, что там засада.
Следователь слушал меня, не перебивая, изредка что-то заносил в свои протокольные записи.
— У вас все?
— Больше, как будто, добавить нечего.
Он забарабанил пальцами по столу и вновь достал сигареты.
— Красиво повествуете, Валентин Петрович. И вроде бы все логично. Прямых улик против вас нет, и мог бы я вам поверить. Тем более, что милиция знала только время, когда за иконами должны были придти, но вовсе не ожидала увидеть здесь вас. (Сами понимаете, открываю карты.) Так вот, у калитки этого дома вы оказались ровно в тот час, который был назначен. Совпадение? Положим. Однако никто после там не объявился. А теперь ответьте мне на такой вопрос: откуда при вас оказался этот превосходный импортный дипломат с кодовым замком, причем совершенно пустой? Молчите?.. Ну что ж. Тогда еще вопрос: вы утверждаете, что приехали в поселок Быковский на автобусе. Но ведь это неправда. Приехали вы на такси. И при обыске у вас кое-что нашли. Откуда же взялись эти деньги, если, как вы говорите, остались без рубля в кармане? Теперь понимаете, почему у меня нет оснований верить вашей «легенде»? Между прочим, хозяин дачного домика, который должен был передать вам «товар», оказался преступником, находившимся в розыске. Иконы же были украдены из церкви. Улики есть, есть и его признательные показания. Во всяком случае, оснований достаточно, чтобы вы находились под арестом до выяснения обстоятельств дела. Поможете следствию — суд, безусловно, это учтет. Тем более, если иметь в виду вас, то преступление (или, точнее, пособничество) можно считать незавершенным. А ваша помощь, как я полагаю, может быть существенной. Милиция располагает данными, что к этой краже причастна не просто воровская группа. Во всяком случае, у нее есть выходы на иностранцев. К тому же вы — «законник». Что общего может быть у вас с этими пижонами?
«А в этом молодом человеке и вправду есть что-то симпатичное, — подумал я. — Мало кто из следователей был со мной таким откровенным… Однако зря он рассчитывает, что так дешево можно меня купить». Ему же я, честно сказать, не нашел, что ответить, пустив в ход заготовленную на подобный случай дежурную фразу:
— Гражданин следователь, не давите на психику. У меня ведь голова седая. Об иконах, о краже из церкви я ничего не знал. Это точно, без трепа.
На мои слова следователь отреагировал весьма своеобразно:
— Согласен, Валентин Петрович. Потрепало вас в этой жизни предостаточно. Только «давить» я пытаюсь не на вашу психику, а на сознание пожилого уже человека, который мне сам заявил о своем намерении окончательно «завязать». Так что подумайте хорошенько.
Он немного помолчал, затягиваясь сигаретой.
— И еще… Знаете, у меня к вам личная просьба. Мне бы очень хотелось, чтобы вы рассказали о своей жизни. Обо всем, что помните. Не для протокола, конечно. Просто хочется поближе узнать таких людей, как вы. Чтобы лучше понять, что толкает вас на этот путь. Тем более, что сейчас многое пересматривается, в том числе и события сороковых — пятидесятых… Ну, пожалуй, на сегодня хватит. Оформим протокол, и пока вы свободны.
В КПЗ (к новому названию — «изолятор временного содержания» — никак не могу привыкнуть), лежа на нарах, я долго размышлял над словами следователя о том, куда ведет та цепочка, одним из звеньев которой я чуть было не оказался по милости Сизого. Неужто он и его компания — те самые мафиози, о которых сейчас столько говорят и пишут? А если так, покушением на преступление здесь не отделаешься. Могут запросто приписать 89-ю, часть четвертая. Как там, в Кодексе? «Кража, совершенная особо опасным рецидивистом, или в крупных размерах». От пяти до пятнадцати лет лишения свободы. Поскольку получается, что я — прямой соучастник… Да и кого, собственно, выгораживать, если воровские наши пути так разошлись, какие «законы» отстаивать?..
