Петр Катериничев - Беглый огонь (Дрон - 3)

Глава 2

В кабинете за овальным столом расположились трое. Первый, сравнительно молодой человек, одетый строго и очень дорого, сидел раскованно, покуривая тонкую длинную сигару; второй, массивный, крупный, с отвисшей бульдожьей челюстью и огромным бритым черепом, походил бы на легионера-переростка, если бы не искрящийся бриллиант на мизинце левой руки: даже неискушенному человеку было ясно, что стоил он целое состояние. Но это вряд ли производило хоть какое-то впечатление на молодого человека: он-то знал, что настоящие деньги - вовсе не в побрякушках и даже не в пачках зеленой бумаги с портретом толстощекого Франклина; обычная цифирь на мерцающем экране компьютера - так выражалось в наш "просвещенный век" могущество. Третий человек был худощав и сухопар; щеки на скуластом лице чуть ввалились, словно у страдающего аскезой народника-террориста; костюм сидел мешковато, поредевшие изрядно волосы были аккуратно расчесаны прядями на пробор. Звали этого человека Геннадий Валентинович Филин. Но сходства с упомянутой птицей не было никакого: глаза глубоко сидели в глазницах и были поставлены так близко, что становилось непонятно, каким образом там помещался тонкий, с заметной горбинкой нос. С беглого взгляда он мог показаться совершенно посторонним в этой компании преуспевающих новых, на первом из которых словно было начертано "деньги", на втором - "сила". Но... Человек этот сидел во главе стола; его тонкие пальцы были сцеплены замком, и как только он поднял глаза, каждый, увидевший этот взгляд, мог бы прочесть в нем единственное слово: "власть". Взгляд этот обжигал, проникал в самую душу, пронизывал ее насквозь, погружая все естество собеседника в леденящий мрак смертельного страха. Вернее даже это был не страх - тупое оцепенение, полное ужаса, когда смерть твоя в чужой власти и скорая ее неотвратимость не зависит от того, будешь ты этой власти подчиняться или противиться. Собравшиеся молчали. Было похоже, что они ждут чего-то, но и напряженное ожидание каждый из них выражал по-разному: молодой добродушно покуривал, и только сжатые чуть сильнее, чем нужно, губы выдавали его скрытое волнение; крупный методично тискал короткими пальцами невесть как оказавшуюся в его руках проволоку, создавая замысловато-бессмысленные фигурки... Один сухопарый сидел спокойно и невозмутимо, будто мумия, уперев немигающий взгляд в стену и время от времени бросая его на визави: ни чувств, ни эмоций, ни-че-го. Вот только двое все же старались не встречаться с ним взглядом. Очень старались. Зуммер аппарата спецсвязи прозвучал мелодично и тихо. Хозяин кабинета снял трубку после второго гудка: - Вас слушают. Ему сказали всего несколько слов. Он мягко опустил трубку на рычаг, произнес: - Финита. Господина Груздева больше нет. Казалось, этим сообщением он ничего не изменил: моложавый продолжал покуривать, стараясь, как и прежде, выпускать ровные струйки дыма; крупный - все так же уродовал проволоку. Но... Какие-то невидимые мышцы расслабились в их телах, и фигуры, не меняя поз, стали выглядеть совершенно по-другому, словно некто просто-напросто взял да и убрал топор гильотины, невидимо висевший до этого над каждым. Несколько мгновений прошло в полном молчании; хозяин кабинета наслаждался, смаковал это молчание и ждал. - Это... достоверно? - Первым не выдержал молодой. - Абсолютно. Мой человек присутствовал при акции. Николай Степанович Груздев мертв, как дохлая вобла. - Его... взорвали? - попытался все же уточнить молодой. - Нет. Снайпер. - При той системе охраны, Что была у Груздева... - Этот снайпер - виртуоз. Хозяин кабинета помедлил, хохотнул - и это было единственным выражением переполнявших его эмоций. - Думаю, завтра о безвременной кончине Груздева будет объявлено официально. Не хотите ли присутствовать на церемонии прощания с телом? Оба, и молодой, и крупный, криво усмехнулись. - Значит, нет. А мне, грешному, придется. Не каждый день провожаем в последний путь таких титанов. В комнате снова повисло молчание. На этот раз его прервал крупный: - Босс... - неуверенно начал он. - Да? - Может быть, все-таки прибрать этого... виртуоза? От греха. - А смысл? - Снайпер, он же не полено... Возьмет да и сбрехнет где... Ну, насчет Груздева... А фээсбэшники, им только дай, начнут рыть, своих не узнаешь... - С каких это пор ты стал бояться властей, Кротов? - Я никого никогда не боялся. - Совсем никого? - приподнял брови сухопарый. - Кротов прав. Проявить осмотрительность необходимо, - поддержал компаньона молодой. - После устранения такой персоны, как Груздев, киллер становится для нас как бочка пороха. И было бы совсем глупо сидеть и смотреть, пока... - Всему свое время, - отрезал сухопарый, метнув на сидевших перед ним ледяной взгляд. - И каждому свой час. - Он выдержал паузу, добавил: - Это верно так же, как и то, что каждый должен заниматься своим делом. Своим, вы поняли? - Да, босс. - Валерий Эммануилович, - обратился Филин к молодому, - когда вы планируете начинать операцию в Покровске? - Как только все уляжется... - Что - уляжется? Через неделю с небольшим начнется такая свистопляска, что мало не покажется никому! - Филин осекся, словно сболтнул лишнее. Произнес чуть ниже тоном: - Купить группу предприятий стоимостью никак не меньше восьмисот миллионов долларов за тридцать - сорок - это что, плохой бизнес? - Я этого не говорил. - Теперь вам не помешает никто и ничто. В Москве - поддержка на всех уровнях: патриоты-товаропроизводители отбирают отечественные заводы у немцев и жидов. Во всех губернских структурах вам есть на кого опереться. Груздев мертв. Чего еще вам не хватает? Или вас что-то смущает? Несмотря на выволочку, молодой человек, казалось, остался совершенно спокоен: - Только спешка. Большие деньги спешки не переносят. - У нас есть от силы месяц. - Филин замолчал на мгновение, словно решая, говорить ли дальше. - Через неделю, максимум полторы, рубль полетит к такой едрене матери, что... Мы должны успеть в Покровске, пока московские верхи будут делить вновь открывшиеся вакансии в Белом доме, пока силовики будут вибрировать и трястись в усилениях, а граждане метаться по магазинам, сметая все и вся... Через полгода во власти будет уже так плотно, что не проскользнет лезвие ножа! - филин перевел дыхание, замолчал, спросил тихо, почти шепотом: - Или вы не готовы к работе, Валерий Эммануилович? - И уставился на молодого ледяным немигающим взглядом. - Я готов. - Кротов будет с вами активно взаимодействовать... Не так ли? - Теперь хозяин смотрел на крупного. - Да нет базара. - Вот и славно. Я хочу, чтобы завтра вы уже были на месте. Вместе со своими людьми. - Да, босс. - До свидания. Информируйте меня по основному каналу связи. Двое встали и без суеты покинули кабинет. Сухопарый посидел секунд тридцать, нажал кнопку на столе: - Панкратов, зайди. Мужчина лет шестидесяти появился из дверцы, скрытой декоративным стеллажом в дальнем конце кабинета. - Как тебе наши вьюноши? - Бодры, - пожал покатыми плечами Панкратов. - Но молодой, похоже, что-то подозревает. - Да бес с ним! Пусть побегает, расшевелит этот дремлющий муравейник, и тогда... - Как будем его убирать? - Реши сам. - Понял. А вот с Кротом я бы повременил. - Почему? - Братву без присмотра оставлять нельзя, пока не сформируется новый лидер. - Боишься, распояшутся? - Просто по глупости и недомыслию могут создать проблемы по основной операции. А маленькая проблема, если ее не решать, может превратиться в большую беду. - Возможно, ты прав. - Филин задумался, добавил: - С Кротовым тоже разберись сам, на месте. По ходу пьесы. - Он снова замолчал, потеребил подбородок. Спросил, но вовсе не о частностях, а о самом деле: Справишься, Степан Ильич? - Обязательно. Если не будет неожиданностей. - Обойдись без них, ладно? Оч-ч-чень тебя прошу, - сузил глаза сухопарый. - Это да... Только, как известно, накладки всегда бывают... И из всех возможных неприятностей случается именно та, ущерб от которой больше. Сухопарый закаменел лицом и - смягчился, губы его растянулись в улыбке. - Не набивай себе цену, Ильич. Я ее знаю хорошо. Но помни: Москва ждать не любит. - И по чужим бедам не плачет... - Это точно. Нам нужно успеть на Москве, очень нужно. Полгода - срок только для кретинов. Времени у нас после Покровска будет три недели. От силы - месяц. Если нет, мы с тобой... Ну да ты и сам знаешь, Ильич. - Знаю. Мертвые молчат.

Глава 3

Мэр Покровска Юрий Евгеньевич Клюев вышел из дому в прекрасном расположении духа. Машина, мощная "вольво", ожидала у подъезда. Чуть поодаль плелся Витек, здоровенный битюг, представительская охрана, потому как для другой не было у Клюева в Покровске никакой надобности. Как пелось в песенке времен перестройки с ускорением: "У нас все схвачено, за все заплачено..." Витек усадил босса, прикрыл дверцу, но не по-лакейски, а скорее как любимый и любящий затек, обошел авто, приоткрыл водительскую, готовясь сесть за руль. Откуда вынырнули эти два подпитых, он так и не сообразил, бомжи не бомжи, но люди, крепко принимающие и зарплаты не видевшие уже месяцев пять, никак не меньше. - Во как живут слуги народные, - просипел один и икнул. - Такая тачка никак не меньше ста лимонов потянет, а, Колян? Колян, здоровенный бугай, стриженный под братка, но притом одетый в какую-то брезентуху, пахнущую соляром, никак не походил на делового, так, хулиган десятилетней давности, отупевший от водки, каракатицы-жены и полной безнадеги, попер вдруг рогом: - Хозяева жизни, мля... Эдик, а может, этому гладкому по рогам надавать? Витек задержался с дверцей, глянул вопросительно на босса. В намерения Клюева совершенно не входила стычка с пьяным "электоратом"; пусть все областные масс-медиа крошки клюют у него с руки или кормятся из губернаторской кормушки, а все же найдется в их стае запаршивевшая овца, способная сварганить матерьялец и в столицу его сунуть охочим до сенсаций энтэвэшникам... В столицах, особливо в администрации президентской, свои пасьянсы по столам ныне кладут: вдруг впору кому придется такая петрушка? И губернатор выдернет на коврик, поведет бровью, скажет, как в старые добрые: "Клади-ка, дорогой мэр Клюев, заявленьице на стол по состоянию здоровья, раз такие пироги..." Вместо партбилета, значит. - Поехали! - бросил мэр Витьку. Сейчас он из машины свяжется с генералом, выдаст золотопогонному звиздюлин - наряд прикандыбает шустро, скрутит этих пролетариев-гегемонов, накостыляет со зла по первое число и законопатят соколиков суток на сорок пять: три по пятнадцать. Так и будет! Витек пожал плечами, настроился занырнуть в машину, да не тут-то было: крупный Колян, подогретый, мнимым "бегством" противника и сивушными парами, шустро для его комплекции ринулся вперед, ногой заблокировал дверцу... Витек, с выражением тупого удивления на круглом детском лице, подал было огромное тело из авто, разобраться, да и запнулся, как на палку налетел: разошедшийся увалень-гегемон хлестнул коротким апперкотом в подбородок, и "водила-телохранила" рухнул подкошенно, кулем. Юрий Евгеньевич на секунду потерял дар речи. Беспомощно оглянулся на дверь подъезда. Как же! Ментовский сержант, что просиживал штаны попугаем-консьержкой, "отлучился"; тут на мэра нежданно-негаданно накатила самая натуральная злобность: забурели, холопы, от спокойной жизни! Ну ничего, будет вам, как только... - Вытряхивайся, толстопузый, покалякай с рабочим классом, - отвлек его от размышлений хриплый голос здоровяка. Всклокоченная голова "рабочего класса" просунулась в окно, наполнив салон перегаром какой-то на редкость сволочной сивухи и селедки. Вот тут "отец города" растерялся по-настоящему. Некстати вспомнился и анекдот про чуть оперившихся отморозков, стопорнувших подрезавший их "мерседес" и накативших на вынырнувшего из салона мужичка в кепке: "Ты кто, блин, такой борзый?" "Я - мэр Лужков!" "Вот у себя в Лужках и быкуй, а это Мос-ква-а-а!" И все же Юрий Евгеньевич сумел справиться с собой, спросил строго: - Что вам нужно? - Ну ты даешь, толстопятый! - искренне удивился Колян, запросто распахнул дверцу и ввалился на заднее сиденье, устроившись рядом с мэром. - Если слуга не идет к народу, то народ идет к слуге, - гыгыкнул здоровяк. Добавил: - Что нужно, говоришь? Да потолковать! У Клюева мелькнула было надежда, что этот дебил Витек все же оклемается вскорости, а потому есть смысл поддержать беседу... - И не думай, - осклабился пролетарий: видно, Клюев непроизвольно дернул взглядом в сторону отключившегося охоронца. - Твоего папконоса я приласкал основательно, без дураков... Пусть отдыхает... А надо - добавим! Десантура веников не вяжет! - гордо закончил он, икнул, осведомился: - У тебя водка имеется, лишенец? Растерянность Юрия Евгеньевича вдруг превратилась почти в панику, а в голову лезло допотопное ругательство: это ж хунвейбины какие-то! Сюрреализм происходящего подчеркивался тем, что за слегка тонированным стеклом авто все оставалось мирно и буднично: и двор элитного дома, и блестящие под утренним солнцем стекла в окнах верхних этажей... Казалось, сейчас кто-то выйдет из подъезда, и вся эта странная, похожая на затянувшийся дурной сон ситуация разом прекратится... Но ситуация если и изменилась, то только в самую неприятную сторону: на водительское сиденье влез мелкий, обозрел убранство салона, выдохнул: - Клевая тачка, а, Колян? Покатаемся? Колян пожал плечами, чувствительно ткнул Юрия Евгеньевича в бок и снова икнул: - Ты чего уши макаронами свернул, конь педальный? Водяра у тебя имеется в этой колымаге? - Послушайте, ребята... - быстро заговорил Клюев. - Я - мэр Покровска... - Да иди ты! - искренне удивился Колян, проблеял тоненько: - Мэ-э-эр... Слышь, Эдя, ты с мэрами когда-нибудь квасил? - спросил он напарника. - Я понимаю, у вас головы трещат после вчерашнего... - Клюев ловко слазил во внутренний карман, вынул бумажник, оттуда - сотенную, подал Коляну: На (c)похмелку этого должно хватить. - Ну, мля... - протянул озадаченный Колян. Взял бумажку, посмотрел на свет. - Настоящая... - Поднял на "отца города" не замутненный излишним интеллектом взгляд, спросил: - Так ты, значится, и есть Клюв? Мэра передернуло. Он знал, что в городе его часто так и кличут, Клювом, добавляя немудреное присловье: "Курочка по зернышку клюет, а весь двор засирает". Вспышка ярости накатила сама собой; за свои сорок три года Клюев прошел все же немаленький путь "от сперматозоида до маршала", ну, пусть не до маршала, но чин у него - генеральский! И если уж говорить здраво, в последнее время положение его было таково, что, стоило ему только мигнуть, любой человечек, создававший ему проблемы, исчезал навсегда не только из его жизни, но и из жизни вообще. Позволить сейчас, чтобы какая-то задрюченная шпана... Глаза сузились в жестком прищуре, уголки губ опустились. - Вот что, ре-бя-та. Выметайтесь отсюда мигом. У вас есть минута. Или у вас появятся такие трудности... Работяга Колян отстранился озадаченно: - Во как запел, слуга народный? Грозисся? Да место твое у параши, ты уразумел, Плюев? - Колян осклабился, изо рта его стекла густая слюна прямо на отутюженную брючину городского "головы". Юрий Евгеньевич отпрянул, схватился за ручку дверцы, рванул, и - голова от короткого, резкого удара поплыла куда-то в непроглядную темень... Малорослый напарник Коляна спокойно спросил: - Ну что? - Угомонился, - констатировал тот. - Поехали? - Ага. - А что с этим делать? - Малорослый кивнул на продолжающего "отдыхать" Витька. - Эдичка, да как обычно, - пожал плечами Колян. Напарник понятливо кивнул, наклонился к лежачему. Движение его маленьких рук было скорым и непринужденным: голова Витька вывернулась куда-то вбок и назад, в шейных позвонках что-то явственно хрустнуло, и водила затих навсегда. Эдичка заботливо отодвинул его от авто, прикрыл труп своей замусоленной штормовкой, сел за руль, хлопнул дверцей, запустил стартер. Ловко развернул машину, вышел, открыл багажник. Вдвоем с Коляном они забросили туда труп незадачливого Витька, вернулись в салон. - Ну что, с ветерком? - осведомился Эдик. - Валяй. Эту тачку вертухаи не стопорят. - Поехали! - Колян вынул из внутреннего кармана потертого пиджачишка дорогой мобильник, набрал несколько цифр, произнес: - Товар упакован. ...Юрий Евгеньевич очнулся минут через тридцать. Недоуменно огляделся, повернулся неловко, охнул, почувствовав острую боль в селезенке. Рядом с ним сидел тот самый Колян, невозмутимо покуривая дорогую сигарету с золотым ободком. Машина неслась по шоссе, вокруг стеной стоял бор, все посты ГАИ давно миновали... В таком случае... На душе у Юрия Евгеньевича стало слезливо и мерзко. Но терять лицо было нельзя - эти ребята вовсе не шпана, а это означало, что... Клюев закаменел лицом, проговорил тихо: - Похоже, у меня неприятности... - Ты даже не представляешь себе, какие, - спокойно подтвердил Колян. И тут Юрию Евгеньевичу стало по-настоящему страшно. В голове не осталось ни единой мысли, только одно слово зудело в мозгу назойливо и монотонно, будто навозная муха в душной комнате: "Влетел".