– Элоиза.
– Красивое имя. – Он слегка нахмурил брови, что-то вспоминая. – Ну, конечно. Элоиза и Абеляр. Французские Ромео и Джульетта.
Честно говоря, я удивилась, что сторож музея столь начитан. Даже у моих соотечественников такой ассоциации не возникало. А ведь моя романтичная мамочка назвала меня в честь этой самой Элоизы. До маминой смерти мы жили на набережной цветов рядом с Нотр Дамом. Из наших окон виднелись мрачные башни собора и кружащие над ними черные птицы. Не знаю почему, но эти птицы и башни в детстве пугали меня. А мама часто выходила на маленький французский балкончик и, облокотившись на перила, замирала, глядя вдаль. Мама обожала Париж, знала, кто жил и в каком доме. Я как сейчас слышу ее слегка хрипловатый голос, рассказывающий историю любви молодого ученого Абеляра, преподававшего умнице Элоизе не только латынь, но и любовные уроки.
– Уж не знаю, чья история печальнее, – заметил Андрей. – Ромео умер от яда, Абеляра оскопил оскорблённый дядюшка. Вы как думаете?
– Не каждый из мужчин сможет прожить без столь необходимого органа, – заметила я, покраснев от собственной шутки.
Андрей совершенно серьезно посмотрел на меня.
– Я все же предпочел бы жизнь. Уж очень я ее люблю.
– Даже без органа? – зачем-то уточнила я.
Андрей кивнул и рассмеялся.
А я, вдруг почувствовав себя легко и свободно, как давно не чувствовала, заметила:
– Мне всегда казалось, что дядюшка не рассчитывал на приданое Элоизы, как это везде написано, а был в нее влюблен.
Андрей с приторной задумчивостью почесал макушку.
– А знаете, Элоиза, мне кажется, вы правы. Но тогда история приобретает иной смысл. И это обязательно нужно внести в путеводитель. А то несправедливо выходит: останки влюбленных соединили, влюбленные пары совершают паломничества на их могилы, а настоящая история известна только вам.
– Хорошо, когда я вернусь в Париж, обещаю вам это исправить.
– Договорились, Лиза. Ведь вы же позволите мне так вас называть?
Лизой называла меня только мама. Его слова были словно приветом от неё. И эта история тоже. Мамочка моя говорила, что я обязательно должна прийти на могилы Элоизы и Абеляра с тем, кого по-настоящему полюблю. Да вот до сих пор не сложилась наша встреча.
– Называйте, если вам так больше нравится, – ответила я, заходя в калитку и останавливаясь возле клумбы с лиловыми ирисами.
Андрей принял позу экскурсовода.
– Прежде чем мы войдём, мне бы хотелось рассказать вам историю дома.
Боюсь, что историю я могла бы рассказать лучше него, но мне не хотелось обижать нового знакомого. Он начал с того, что в самом конце девятнадцатого века знаменитый банкир Петушинский Фёдор Васильевич заказал знаменитому в то время архитектору построить этот дом. Какое-то время он жил здесь со своей женой. Потом произошла революция, и вся семья эмигрировала во Францию
– Вы меня слушаете?
– Да, просто задумалась, – вдруг сорвалось с моих губ, прежде чем успела сообразить. – Мне, кажется, вы похожи на Есенина, – сказала я очередную банальную фразу, за которую мысленно себя растерзала.
– Несколько раз слышал об этом. – Он улыбнулся. – Умолкаю, чтобы вас больше не утомлять. Я очень люблю этот дом. Сейчас решается его судьба. И, может быть, через пару лет здесь будет банк или что-нибудь ещё, и он не будет доступен для посещения. Так что вам повезло, вы можете сюда попасть.
И снова в моём мозгу не произошло никаких ассоциаций. Я должна была догадаться, кто он. Если бы я отказалась войти в музей, позже мы бы встретились у адвоката, и всё было бы иначе. Но судьба исправила ошибку отца, воспитавшего меня материальной потребительницей, она пересекла наши дороги с Андреем и сказала: «Смотри, а ведь можно жить иначе. Можно плевать на деньги, любить жизнь и быть счастливым. Смотри: где ты и где он. Он человек, а ты бездушное животное, покорно идущее на дорогом поводке своего отца».
Мы зашли в дом. В маленькой комнатке, вероятно, это считалось вотчиной сторожа, накрыт стол. Нарезка колбасы, солёные огурчики, чёрный хлеб. Типично русская закуска. Ну и, конечно, бутылка водки. У прямоугольного стола, занимавшего больше половины помещения, сидел мужчина лет пятидесяти. Я сделала шаг назад больше от неожиданности, чем от страха.
– Не пугайтесь, – Андрей поймал меня за локоть. – Это и есть сторож музея. Александр Петрович.
Мужчина с поредевшими, зачесанными назад волосами чуть приподнялся из-за стола и протянул мне руку. Я ответила на рукопожатие, отметив про себя, что мужчине подавать первым руку даме, неприлично.
– Это Лиза, – представил меня Андрей. – Она приехала из Парижа. Я обещал показать ей музей, если ты не против.
Мужчина пожал плечами.
– Конечно, идите. – Он потянулся к бутылке. – Не желаете сначала выпить для храбрости? А то здесь призраки прошлого появляются.
– Не пугай девушку, дядя Саша. – Андрей взял меня за локоть. – Идёмте.
Он подтолкнул меня вперёд, и я, пройдя по коридору, попала в большую гостиную с арочными окнами. Посередине комнаты большой круглый стол, на котором стояла одна чашка. Того самого пролетарского писателя, которому и предложили пожить в этом доме. Кстати, этот дом ему не нравился, он даже не поднимался на второй этаж. Всё это рассказывал мне Андрей.
Я огляделась, и у меня снова возникло это уже пугающее меня дежавю. Я совершенно точно была в этой гостиной. Только тогда здесь всё было по-другому. Интерьер полностью изменён. Я жадно оглядывала обстановку, пытаясь найти что-то знакомое. Воспоминания витали где-то рядом.
Я прислонилась к стене и закрыла на секунду глаза. Услышала музыку и увидела себя в бальном платье. Мужчина с остроконечной бородкой уверенно вёл меня в туре вальса.
– Что с вами? Вам нехорошо? – спросил Андрей.
– Нет, всё в порядке. Просто со мной что-то странное сегодня происходит. Идёмте дальше.
– Нет, подождите. Скажите, что вы почувствовали. Это важно.
Я посмотрела на Андрея. Его глаза так близко от меня и так участливы. Не так-то просто попробовать притвориться, что ничего не произошло.
– Просто дежа-вю. Такое бывает. – Я пожала плечами. – Мне показалось, что я уже была в этом доме. Только тогда здесь была другая мебель. – Андрей не отрывал от меня глаз, никак не комментируя мои слова. – Не смотрите на меня так. Наверно, мне просто показалось.
Так, и не сказав ни слова, он вышел, а я снова стала рассматривать гостиную. Как же тогда здесь всё располагалось?
Андрей вернулся с листком бумаги и ручкой.
– Нарисуйте план дома.
– Но как я могу? Ведь вы мне его ещё не показали.
– Но вы же были здесь. Садитесь сюда.
Он убрал верёвку, которая была натянута, чтобы любопытные посетители не трогали вещи писателя и не сидели на стульях.
Я покачала головой.
– Попробуйте, прошу вас. Возьмите ручку и рисуйте. Всё, что придёт в голову.
– Но зачем?
Он серьёзно посмотрел на меня.
– Потом объясню.
Я села, взяла ручку и начала рисовать план. Из гостиной шла другая комната, там располагался камин. Я любила сидеть у него и смотреть на огонь. Здесь же, на первом этаже, рабочий кабинет. По витой лестнице мы поднимались на второй этаж. Там ещё две комнаты. Моя рука дрожала, линии получались неровными. Так, кажется всё. Я отложила ручку. Нет, не всё. Здесь ещё что-то было. Я задумалась. Андрей стоял спиной ко мне и смотрел в окно. Другой мужчина когда-то тоже стоял ко мне спиной и смотрел в окно. Кажется, мы тогда поссорились, и я ушла, чтобы помолиться за нас. В этот момент я вспомнила, что было на третьем этаже. Молельная. Комната с куполообразным потолком, как в церкви.
Андрей повернулся ко мне.
– Ну что, получилось?
Я протянула ему листок. Он побледнел и некоторое время молча смотрел на рисунок, потом поднял глаза на меня.
– Но это же точный план дома. А что это такое? – он ткнул пальцем в камин, который я нарисовала прямоугольником.
– Камин.
– Идёмте туда.
Я вскочила со стула и побежала за ним. Тот самый камин. Я не могла ошибиться.
– Это единственная вещь в доме, которая осталась от Петушинских, – глухо сказал Андрей, избегая смотреть мне в глаза. Мне показалось, что ему стало страшно. Я тоже дрожала.
– Как это могло случится? Сначала церковь, потом этот дом? – я чувствовала, что мой голос звучал жалобно. – Вы хотели объяснить.
– Чуть позже.
Когда мы обошли всё, сомнения исчезли. Я знала этот дом. Но здесь не жила. Здесь жил какой-то человек, который был мне близок. Я приходила сюда в гости.
– Что скажете, Лиза?
– Давайте поднимемся в молельную.
– Ах, да. – Андрей покачал головой. – Я совсем забыл. Там теперь всё изменилось.
Мы поднялись по крутой лестнице, и Андрей открыл передо мной дверь.
– Заходите первой.
Я сделала два шага и остановилась. Все иконы исчезли. Вместо них на стендах развешаны портреты семьи Петушинских. Единственное место в музее, где упоминалось о прежних владельцах. Всё остальное посвящено писателю. Я подошла ближе. Одна фотография упала к моим ногам, словно кто-то невидимый хотел напомнить о себе. Я так разволновалась, что даже не могла нагнуться, чтобы поднять её.
