- Следите ли вы за автоматом с сигаретами?
- По правде говоря, нет, сэр.
- Значит, кто угодно мог войти, купить сигареты и удалиться, пока вы наблюдаете представление?
- Ну...
- А меня вы видели в тот вечер у стойки бара?
Свидетель захлопал глазами.
- Вас, сэр?
- Да, меня. Я был с блондинкой в норковой шубке и пил "том коллинз", когда началось представление. Вы меня заметили?
- Не помню, сэр.
- Я был там! Вы видели меня?
- Протестую! - гаркнул окружной прокурор. - Защита пытается...
- Вы меня видели?
- Рядом с блондинкой, сэр?
- Да. Так видели, или не видели?
- Ну... может, и была какая-то блондинка. Если вы говорите, что стояли рядом с ней, стало быть... Я, конечно, не помню, но...
- Значит, вы видели меня?
- Не припоминаю, сэр...
- А между тем, меня там не было! Но если вы не помните этого, как вы можете помнить, заходил ли за сигаретами мистер Пирс? Тем паче, что вы, по вашему собственному признанию, смотрели представление.
- Я...
- Вопросов больше нет, - отчеканил я.
И услышал в зале суда тихий гомон. Я неплохо провел этот раунд и сумел пробить брешь в бастионах обвинения. Теперь присяжные призадумаются. Если прокурор может ошибиться однажды, почему бы ему не дать маху ещё раз? Почему Харли не мог одолжить девушке свою зажигалку и забыть взять её обратно? Почему его рассказ не может оказаться чистой правдой? В конце концов, прямых улик у окружного прокурора нет, только косвенные.
На это я и упирал в своей заключительной речи. Расписал Харли как добропорядочного гражданина, хорошего мужа и отца, человека, который целый год нанимал одну и ту же няньку, который пошел с женой в кино, а потом отвез няньку домой, высадил её и уехал. И тогда кто-то напал на девушку. Кто-то, но не Харли. Не человек, сидящий сейчас перед присяжными. Не человек, который вполне мог оказаться братом или супругом кого-нибудь из них.
Присяжные совещались полчаса, после чего объявили свой вердикт: невиновен.
А вечером мы праздновали победу. Харли и Марсия пришли к нам, оставив детей на попечении бабки. Мы пили, шутили, смеялись, а Харли то и дело повторял:
- Господи, Дейв, они прямо мечтали найти козла отпущения. Но ты им показал! Теперь неповадно будет навешивать собак на невинного человека!
А потом он затянул песню, и все подхватили. Мы пили и пели, и вечеринка была просто чудесная. Но вскоре пришла Бет, и наступила тишина. Дочь вернулась со свидания с соседским мальчишкой. Она поздоровалась с Марсией и Харли, извинилась и пошла наверх, в свою комнату.
- Сколько ей сейчас, Дейв? - спросил меня Харли.
- Шестнадцать, - ответил я.
- Милая девочка, - едва слышно произнес он.
Я смотрел, как Бет поднимается по лестнице, и меня переполняла гордость. Моя маленькая девочка быстро расцветала, превращалась в женщину, линии её фигурки делались плавными. Я наблюдал, как она легкой уверенной поступью молодой здоровой девушки идет вверх по лестнице. А потом взглянул на Харли.
Его взор был прикован к Бет. Сначала Харли пялился на её ноги, потом обглазел юную фигурку. Обглазел неторопливо и основательно.
Он отвел взгляд, лишь когда Бет открыла дверь своей комнаты и скрылась из виду.
Харли спросил:
- Что теперь споем, ребята?
Я посмотрел на него, потом - на лестницу, и вдруг почувствовал себя последним дураком. Наивным, простодушным болваном. Беспредельно тупым. Лохом, как выразился Харли.
В тот вечер я больше не пел.
