- А ну выбирайтесь, крысы, на свет божий! - рявкнул хриплый бас.
Никто не шелохнулся. С надрывом гремел псалом. Теперь пели все - и стар и млад.
И тогда в землянку ворвались солдаты, стали одного за другим выталкивать людей из убежища. Ивана швырнули на землю под сосной, где уже лежали несколько связанных обитателей скита, и, завернув руки за спину, принялись опутывать их веревкой. Закончив свою работу, солдаты достали маленькие трубочки и стали невозмутимо раскуривать их, наблюдая, как во всех направлениях снуют синие мундиры: кто-то нес иконы и книги, кто-то растаскивал накат землянок, кто-то гнал захваченных скитников.
Иван с усилием перевернулся на спину и сел. В глаза ему бросились две женские фигуры в перепачканных изодранных сарафанах. Солдат подталкивал мать Ивана прикладом, а другую пленницу крепко держал за толстую косу.
- Анютка, матушка! - невольно вырвалось у молодого человека.
Обе приостановились на мгновение, с болью взглянув на Ивана. Но конвоир грубо дернул девушку за косу, а мать ткнул между лопаток ложей ружья.
- В заводе наглядитесь друг на дружку!
К развороченной землянке прошагал невысокий тщедушный мужик в войлочной шапке, в новом кафтане и высоких сапогах. Повелительно заговорил с солдатами, тыча пальцем в кучи бревен. Один из них вздул огонь с помощью кресала и принялся поджигать скит.
И скоро жадное пламя с гудением стало пожирать сухое дерево, клубы дыма повисли над затлевшим дерном. Подняв сноп искр, обрушились в земляную яму остатки настила.
* * *
- Ивашка Антипов, по уличному прозвищу Рябых, - доложил низкорослый заводской приказчик в кафтане, когда Ивана ввели в обширную комнату с голыми стенами.
Над небольшим кое-как обструганным столиком возвышалась грузная фигура управителя Карла Фогеля.
- Тоже из Терентьефой? - твердо выговаривая согласные, спросил немец.
- С Терентьевой, Карла Иваныч, - почтительно подтвердил приказчик.
- Скажи, молодец, отчего вы в бега ушли? - с тем же деревянным акцентом проговорил Фогель.
- Так вишь, ваше сиятельство, повинность-то заводская больно тяжела нам показалась. Мы ведь, селение то есть наше, еще до заводских затей на земельку эту сели. Так почто же нас к заводу приписали, нету такого закону...
- Мальчишк! - Фогель что есть силы хлопнул ладонью по столу и вскочил. Когда он волновался, акцент в его речи делался еще заметнее, многие слова управитель произносил на немецкий лад - путая роды и падежи, глотая окончания. - Государыня императрица Анна Иоанновна повелел рудное и железное дело всеконечно расширить и для того в сем 1734 году нового начальника Главного заводов правления назначил - его превосходительство действительного статского советника Татищева.
Немец схватил со стола бумагу и, с важностью уставив палец в потолок, заявил:
- В сей промемории распорядился его превосходительство главноначальствующий о новых работных людей приискании и в ведомстве казенных заводов водворении... И то учинять повсеместно... к вящему державы российской процветанию.
- Да уж шибко несходно тяготы эти нести, - тупо повторил Иван.
- Ты мне дурака-то не валяй, - сведя к переносью кустистые брови, с угрозой сказал Тихон. - Думаешь, господин управитель тебя за малоумного сочтет и отпустит подобру?.. Не-ет, не проведешь, вражье семя! Он, Карла Иваныч, из самых злохитрых смутьянов будет. Весь в отца. Тот однодеревенцев к уходу в скит склонял, а этот чужую невесту сманил...
- Какая чужая! - Иван яростно сжал кулаки. - Силком ее за Мишку сговорили. А она мне давно обещалась!
- Ты такой дурной мальчишк?! - В голосе Фогеля слышалось изумление. Управитель смотрел на Ивана с таким выражением, словно только теперь наконец как следует разглядел его.
- Вместе с ихней семейкой в скиту взяли Анну, Егора Кузьмина дочь. Хотели было к родителю отправить, так нет - уперлась: буду в заводе вместе с этими, - Тихон кивнул на Ивана. - Без вашего распоряжения не решаемся... Как велите...
- А кто жених ее? - спросил Фогель.
- Из хорошей семьи - отец его скотом торгует, властям послушание и страх надлежащий в чадах воспитал...
- Без ее согласия Анютку сговорили! - крикнул Иван. - А ей этот Мишка - ну все равно что пустое место...
- С каких это пор у девки спрашивать стали, за кого ей идти? - Тихон пренебрежительно вытянул губы трубкой.
- Все едино она за него не пойдет, - угрюмо сказал Иван.
- Выходит, это вы людей подбили в скит уйти? - нахмурясь, спросил немец. - За такую провинность знаешь что бывает? В вечную работу на цепь...
- Никто никого не мутил, господин управитель, вот тебе истинный крест. Как объявили нам про приписку к заводу, так и поднялись несколько семей. Небось наслышаны, каково из соседних-то деревень мужику достается, кто в работы взят... А Анютка... своей волей с нами отправилась - уж больно донимал родитель, чтоб за Мишку шла.
- Ишь петли какие вяжет! - Тихон чуть не задохнулся от злости. - Да кто же, кроме вас, дорогу в скит знает? Один твой батька-полесовщик всю тайгу вдоль и поперек исходил!
- Что с того? Мы-то, семья наша, на денек только к братии завернули отдышаться... А другие - не знаю, может, и в скиту собирались пожить.
- Куда ж путь держали? - недоверчиво усмехнулся Тихон.
- К вогулам подались, - лаконично ответил Иван.
Бровь Фогеля вопросительно изогнулась.
- Мы ж люди лесные - дичину, рыбку промышлять способные, вот и порешили где поглуше отсидеться. Авось-де переменится что, приписку отменят или льгота какая выйдет - в одном времени век не изживешь.
- Будет тебе льгота, кержацкое отродье. Батогами всласть упоштуют, заклокотал приказчик.
- Помолчь, Тихон, - остановил его управитель. - Скажи-ка, юнош, почему твое семейство к вогулам отправилось? Почему вы были уверены, что вас там примут да еще и жить оставят?
- Да я молвил уж: люд мы лесной, промысловый, с вогулом часто по урманам встречаемся. Не поделишь тайгу полюбовно - плохо придется. Вот и сдружились с коими. Родитель мой с одним - Мироном Самбиндаловым, по-ихнему Евдей, - крестами поменялись. А крестовый брат знаешь каков крепче сродника по плоти, последнее для тебя сымет...
- Во-во, это у них, раскольников, в обычае, - подтвердил приказчик. С православным человеком из одной посудины не станет пить, опоганится-де, а с богопротивным язычником братается. Тьфу, анафемы!
- Почто язычники! Все крещены, и имена нашенские носят - сказывал Мирон, еще допрежь моего рождения митрополит Филофей в ихние становища наезжал да в реку всех скопом окунал...
- Филофей-то их оглоблей крестил! - Тихон опять замахал кулачишком. Знаем, как они веру-то чтут - в церковь божию раз в год забредет, да и то службу не выстоит, на пол уляжется. Великим постом мясо сырое едят, аки скоты бессловесные...
Фогель, морщась, слушал приказчика и, едва тот сделал паузу, взял его за плечо.
- Поди-ка, Тихон, на литейный двор, досмотри за новыми работниками. Я с юношем потолкую да и сам в завод приду...
Приказчик поджал губы и, глядя точно перед собой, прошествовал к двери. Неестественно прямая спина его кричала о презрении к Ивану, к Фогелю, ко всему, что здесь было произнесено и еще будет сказано.
Оставшись вдвоем с молодым человеком, немец некоторое время в задумчивости расхаживал по скрипучему полу. Потом решительно остановился у выхода из комнаты и поманил Ивана.
Солдат, дежуривший в коридоре, вытянулся при появлении управителя и бросил взгляд на арестанта.
- Подожди пока здесь, - распорядился Фогель и, снова поманив пальцем Ивана, двинулся в глубь длинного извилистого перехода.
Когда они оказались в другом конце здания, немец отпер ключом двустворчатую дверь и пропустил парня в свои покои.
Иван смиренно замер возле порога, не решаясь ступить разбитыми опорками на блестящий от воска "шахматный" паркет. Он завороженно переводил взгляд с одного незнакомого предмета на другой. Компас, астролябия, глобус, медные штативы с колбами, зрительные трубы - чего только не было наставлено на столе и низких тумбах вдоль стен! А карты, украшенные затейливыми миниатюрами! А литографии, изображающие какие-то дворцы в окружении фонтанов и странных деревьев, обстриженных на манер пуделей, каких пришлось раз увидеть Ивану, когда через их деревню проезжала в карете заводовладелица.
Хозяин кабинета прошел тем временем к одной из тумб, открыл ящичек с табаком и принялся набивать короткую трубку-носогрейку, исподволь наблюдая за молодым раскольником. А тот, позабыв про все на свете, приблизился к одной из гравюр, с величайшим вниманием стал рассматривать обнаженных граций. Потом с гримасой отвращения оглядел человеческий скелет в углу помещения.
Раскурив трубку, Фогель снова начал расхаживать из угла в угол. Когда Иван изучил почти все диковинки, собранные в кабинете, управитель остановился возле большого сундука, окованного полосовым железом, и достал из него несколько книг. Разложив их на столе, он кивком подозвал Ивана.
