— Тут такое дело, здравствуйте, — послышалось из-за приотворенной двери. — Пришли строители, значит, сносить дом… Красногвардейская, 24-а…
При слове «строители» экскаваторщик переменил позу и сел повальяжней.
— …чья там комната опечатана, не помнишь? Я подожду, подожду… — и полез в карман за папиросами.
— Ложкин! Спички дай!
Экскаваторщик тоже вспомнил о куреве и тоже полез.
— Работнички… — забурчал он, глядя в окно. — На своем участке разобраться не могут.
— А посторонним, папаша, курить не дозволяется! — оживленно дымя капитанской папироской, объявил старшина, появляясь из кабинета начальника. — Только на улице!
— А ежели убегу? — мрачно предположил человек в телогрейке.
— А убежишь — догоним! У нас это быстро.
— То-то и видно, как «быстро», — опять забубнил под нос экскаваторщик, направляясь к выходу. — По телевизору бы показать, как вы тут «быстро»…
Он вышел, по-крестьянски уселся на крылечке и стал терпеливо курить окурочек, жмурясь от белого свирепого солнца, заливающего город.
Была середина лета, и в этот час очень немногие рисковали выходить на улицу без дела. Лишь ребятня, по различным уважительным причинам не определенная родителями в пионерлагеря, на дачу или в бесплатные санатории, гоняла мяч невдалеке от отделения. Над пустырем неподвижно висело тяжкое душное облако пыли.
Через час его позвали. Он вошел и сразу же, с порога, зашумел:
— Ну так как? Буду я сегодня работать или прикажете груши околачивать?
— Не мое дело, — сухо ответствовал капитан. — Сегодня этот дом сносить нельзя.
— Че-его?! — мгновенно возорал экскаваторщик. — А кто мне платить будет? Вы что ли? Не-е-е, капитан, так у нас дело не пойдет… Пиши справку, «По такой-то причине сегодня…»
— Какую еще тебе справку?! — как обожженный, тоже закричал капитан, хватая трубку зазвеневшего вдруг телефона.
— Да, — сказал он и враждебно посмотрел на телогрейку. — Да. Через полчаса, понял. А по мне — так хоть курсантов, хоть машинисток своих посылайте.
Бросил трубку и вдруг повеселел.
— Вот-те и вся справка! Не придется, видно, сачкануть-то. Заберут через полчасика спекулянтовы вещички — и ломай себе тот клоповник, сколько душе угодно! Ясно?
— Все равно, — каменно сказал экскаваторщик. — Пишите, справку. «По такой-то причине сего дня». Ишь, какие быстрые. «Через полчаса!» А я уже два часа у вас тут груши околачиваю. Полдня потерял? Пиши справку!
— Ну что ты за мужик такой? — удивился капитан Еремин, по по-хорошему. — Прямо бюрократ какой-то… Ложкин! Оформи ему справку какую-нибудь. Только не пиши… — он на секундочку задумался, — что он у нас в вытрезвителе был, его жена прибьет! — И капитан Еремин весело рассмеялся.
А за дверью рассмеялся старшина Ложкин.
А немного погодя рассмеялся и сам экскаваторщик.
Да и правду сказать, Кирилл Кириллович был все ж-таки легкий человек, несмотря на внешнюю суровость. И старшина Ложкин тоже был хороший человек.
2. СПЕКУЛЯНТОВЫ ВЕЩИЧКИ
Он сидел в кабине своего экскаватора, закусывал батоном с молоком и с удовольствием перечитывал выданную ему справку, которую осторожно держал на замасленной коленке.
«Дана в том, — сочинили они вдвоем с Ложкиным, — что экскаватор товарища Косых Александра Даниловича, рождения 1924 года, номер паспорта 667549 серия XIV-СА выдан Зареченским о/м Смоленской области на основании справки об освобождении, выданной нач. ИТК-27612 6 февраля 1958 года, действительно находился в простое из-за временной невозможности сноса дома 24-а по адресу Красногвардейская улица с 11 часов дня до 15 часов 35 минут 14 июня 1960 года».
Он любовался этой справкой еще и потому, что ему удалось прихватить лишний час простоя: сейчас была только половина третьего.
Точнее сказать, было 14 часов 26 минут, когда мимо экскаваторщика товарища Косых Александра Даниловича, направляясь к дому 24-а, прошел капитан Еремин и приветливо, как старого знакомого, позвал его с собой:
— Не желаешь ли глянуть, как спекулянтовы вещички перевозят?
Александр Данилович пожелал, проворно выпрыгнул из кабины и потрусил за капитаном.
Возле входа в дом уже стоял синий милицейский «газик», а вокруг него топталось человек шесть, очень молодых, все — в штатском.
Когда Косых подошел, один из них, в серой тенниске, как раз спрашивал у капитана, обидно кивая на Александра Даниловича:
— Это что, у вас теперь такие сотрудники? Он с вами?
И капитан, сказавший «с нами», был в ту же минуту полностью реабилитирован экскаваторщиком за свой давешний безобразный бюрократизм.
— Может быть, мы когда-нибудь пойдем? — недовольно спросил у серой тенниски другой, с обиженным лицом. — Или мы будем загорать?
— Или мы будем загорать, — непонятно согласился тот, однако поднялся и первым полез по деревянной скрипучей лестнице.
Дом 24-а представлял собой длинное кирпичное строение складского типа. Сразу же после войны склад было решено приспособить под жилье — для чего помещение склада разделили на два этажа, нагородили клетушек, прорубили окна, а ко второму этажу пристроили кроме того деревянный крытый коридор, который опирался на столбы и, подобно южным галереям, тянулся вдоль всего здания, уже давно угрожая рухнуть. Чтобы этого несчастья не произошло, жильцов недавно выселили, а дом 24-а решили переоборудовать под склад, для чего: снести коридор, разгородить клетушки, разобрать полы, а окна заложить кирпичом. Для претворения в жизнь первой из этих задач и был, собственно, вызван из стройтреста экскаваторщик Косых Александр Данилович, более известный, впрочем, среди друзей под кличкой «Циркач».
Они медленно продвигались вперед по коридору. Рассохшиеся половицы визжали и прогибались под ногами. Сквозь щели в полу было видно землю, и кто-то, шедший сзади Косых, вполголоса предрек:
— Переломаем мы тут ноги, чует мое сердце…
На что Косых, пользуясь темнотой, ответил:
— Типун тебе на язык, дура!
Коридор был темный, потому как окон в нем не полагалось, и освещался он лишь тем скудным божьим светом, который попадал сюда через щели. Комната, к которой они направлялись, оказалась в самом конце барака.
Внизу, судя по запахам, стояли контейнеры с пищевыми отходами, и воняли они так истошно, что молодой человек в серой тенниске, как самый главный, даже заметил: — Ну и воняет же… — Потом попросил: — Зажгите кто-нибудь спичку.
Спичку вскоре зажгли, он взял ее и, пока она не догорела, осветил все четыре бумажные ленты, которыми была опечатана дверь.
— Ленты не порваны, печати на месте, — произнес он как формулу и зазвенел ключами.
Вставил ключи, повернул, открыл дверь и — все вдруг, как по команде, жалобно замычали, в панике схватившись за носы.
Из распахнутой двери в коридор вырвался густой, тошнотворный, жуткий запах.
Александр Данилович, который, как и все, зажал лицо, через мгновение все же пододвинулся, вытянул шею и со сладким омерзением жадно заглянул в комнату.
Кто-то лежал на полу — похоже, что женщина. Косых заметил высоко обнаженные ноги, вроде бы и туфелька рядом. Но плоховато было видно — сквозь запыленное окно свет пробивался еле-еле.
Потом он обратил внимание на то, что из дверей с мощным жужжанием вылетают во множестве синие, жирные, так называемые, мясные мухи. И только он их заметил, как одна с размаху шлепнулась ему на щеку.
Он испугался до полусмерти. Окатился вдруг холодным потом. Вяло попытался согнать ее — но почему-то именно той рукой, которой зажимал нос, — и хватанул полновесный глоток трупного запаха. В голове поплыло… На вмиг опустевших ногах побрел он от комнаты к выходу. Коридор стал дрожать под его шагами, и не видно стало этому распроклятому коридору конца.
Наконец он добрался до выхода, с изнеможением повалился на ступеньку и сказал: «О-о-ох!»
Солнце палило по-прежнему, и под его лучами озноб, начавший было колотить Александра Даниловича, сам собой прошел. Он даже задремал, заслушавшись, как высыхает на его лице холодный липкий пот. Потом вдруг открыл глаза, облегченно вздохнул, будто скинув тяжкую ношу, и полез в карман за окурочком.
Завизжали половицы под торопливыми шагами. Один из молодых парней, приехавших на «газике», скатился по лестнице, вспрыгнул на каменную ограду соседнего двора, перемахнул через железный забор, венчающий эту ограду, и стремглав побежал к большим воротам соседнего дома — на улицу.
«Небось тоже не выдержал…» — решил Александр Данилович.
Снова раздался скрип половиц, но не такой торопливый и гораздо более грузный. На лестнице появились все остальные.
Капитан Еремин был бледнее других.
Начальник в серой тенниске уселся на нижней ступеньке, подчиненные сгрудились рядом.
— Ну что, капитан? — спросил один из молодых в штатском. — Можно поздравить? На вверенном тебе лежало необнаруженное. Хорош подарочек, даже завидки берут.
