Сначала слышно только флейту. Тоненький голосок. Словно ручеек. Она готовит к чему-то необычному, несколько минут томительного ожидания, и вдруг шум оркестра, который обрушивается на заливные луга, словно обильный ливень. Но именно в этот момент машина начинает скользить на дороге, а тормоза не работают, и она вращается, вращается, а потом летит с обрыва. Высоко. Машина несколько раз переворачивается, уже на земле, потом все происходит в замедленном повторе. Голова Питера в крови, в глазу и из щеки торчат осколки стекла, и пауза в музыке. Конечно, краткая пауза, потому что он умер на месте. А потом снова солирует одна только флейта. И камера отходит все дальше, дальше, и уже внимание не на машину и не на людей, которые бегут по шоссе. Зеленые луга, серебристая рябь речки, неспешно несущей свои воды вдаль, к лесу. А потом поля, поля, поля… Бесконечные поля. С высоты птичьего полета. И последний звук флейты тает в глубине синего неба. Все. Торжество жизни. Которая продолжается. Потому что речка несет свои воды, а трава тянется к небу.
Слезы по лицу. Давно она так не плакала. Что подумали люди, которые увидели ее? Увидели холодную, бессердечную женщину, жену бизнесмена? Озабоченную только своей прической, маникюром и походами по магазинам? Неужели со стороны это так выглядит?
Она так плакала, что не смогла прочитать титры, которые пошли сразу же на фоне синего неба. Машинально стала искать на диване программу. Что за фильм? Кем снят? Кто посмел? Она никогда никому не рассказывала… Ах да! Самое главное, что мужа убили. Не было несчастного случая. Женщина на минуту перестала рыдать.
Потом подвинула к себе телефон и набрала ноль и двойку. Пальцы слегка дрожали. Когда ответил дежурный, сказала сдавленно, сквозь слезы:
— Моего мужа убили.
— Успокойтесь, пожалуйста. Адрес назовите. Откуда вы звоните? Когда убили?
— Год назад. Его убили год назад…
Уже с неделю Дмитрий Глазов приходил домой в половине восьмого. Делал вид, что активно ищет работу, ездит на собеседования, обивает пороги. Ведь дома его встречал вопросительный взгляд жены: ну и как? Этого взгляда он боялся больше, чем ругани и упреков. Не оправдал ожидания. А не надо ждать, тогда и оправдываться не придется! Отношения в семье становились все напряженнее. Нерв его кратких диалогов с женой все натягивался и грозил со звоном лопнуть. От этого ожидания уши словно заложены ватой. Чтобы не оглушило.
История его была вполне обычной. Еще три недели назад Дмитрий работал в одном из РУВД города Москвы, оперуполномоченным, и ожидал присвоения очередного звания, повышения по службе и перевода в Главное управление, на Петровку. Чтобы заняться наконец серьезной работой, а всю мелочевку оставить в прошлой жизни. Втайне он считал себя человеком талантливым, не сказать чтобы гениальным, но работу свою он любил, среди коллег выделялся смекалкой, трудолюбием, и вообще: кого продвигать, как не его? Молод, умен, честолюбив. Месяц назад на его участке случилось убийство, и, сотрудничая с коллегами из МУРа, Дмитрий сумел проявить себя. Ему обещали устроить перевод, и он знал, что заявка уже пришла.
Но у Глазова был один существенный недостаток: он не умел, а главное не хотел прогибаться перед начальством. Вел себя слишком уж независимо да еще посмеивался над коллегами по работе. Я, мол, Д'Артаньян, а вы так, погулять вышли. Работал Глазов хорошо, нераскрытых дел у него было меньше, чем у других, и его терпели. Но нагружали сверх меры. А он тянул свой воз. Потому и не отпустили: некем заменить. Приятель вовремя подсуетился, кого надо подмазал, где положено проставился, и должность с повышением досталась ему, хотя в последнем громком деле он практически не участвовал. Для Дмитрия это было ударом. Как так? В горячке бухнул на стол рапорт об увольнении из органов и сказал многое из того, чего говорить не следовало бы. А полковник в такой же горячке и обиде взял да и подмахнул рапорт. Теперь обе стороны об этом жалели, но Глазов уже встал в позу и делал вид, что ищет другую работу.
На самом деле он находился в глубокой депрессии. Дмитрию Глазову было двадцать восемь лет, но полученный им удар был настолько серьезным, что он ощущал, как земля уходит из-под ног. По наивности и молодости лет он все еще ждал, что позовут обратно. Позвонят, приедут, поклонятся в ножки, принесут извинения. Ведь он незаменимый, один такой на свете, и вообще…
Не позвонили. Как так? Мир устроен несправедливо? Земля вращается вовсе не вокруг Дмитрия Глазова? Открытие не из приятных! И он откровенно затосковал.
В этот день Глазов вошел в свою квартиру в половине восьмого. И сразу почувствовал: сегодня непременно лопнет. Будет разговор, и серьезный. Самое странное, что до этого жена постоянно жаловалась на маленькую зарплату Дмитрия и убеждала его, чтобы работу в милиции бросил. Но потом выяснилось, что он не должен был так уходить, в никуда. Сначала надо подготовить почву, найти другую работу, а уходя с прежней, дверью не хлопать и ни в коем случае не плевать в колодец. Даже если вода в нем все равно смердит.
Всю дорогу домой Дмитрий готовил патетический монолог в собственное оправдание. Он такой хороший, замечательный, ни в чем не виноватый. А они гады, сволочи. Жена выслушает и поймет. А потом простит. И они вместе будут есть котлеты из картонной коробки, отмеченные маленьким содержанием холестерина, и жареную картошку, а потом лягут в постель и займутся любовью. Словом, закрепят перемирие, и все будет хорошо.
Он вошел в комнату, где сидела жена. На диване перед телевизором. Телевизор был включен, шел популярный сериал. На столике стояли тарелки. Жена машинально что-то жевала, не отрывая взгляда от экрана.
— Послушай, Светлана, — со вздохом сказал он. — У меня такое ощущение, что в квартире вместе с нами живет чужая семья. — Глазов внимательно посмотрел на экран: — Отец и трое взрослых детей. Я прихожу и вижу их. Я ем, они тоже что-то жуют. Я говорю, а они говорят громче. И, между прочим, их ты слушаешь, а меня нет.
— Я не виновата, что ты приходишь домой в одно и то же время. На, выключи, — Света протянула ему пульт.
— Ну нет! Тогда у тебя будет такой вид, будто заболели близкие родственники! Сколько еще осталось?
— В восемь часов закончится, — Светлана машинально пододвинула ему тарелку с котлетами и слипшейся горкой макарон. — Ешь.
Аппетита у него не было. Покосившись на макароны, Дмитрий сказал:
— Пойду чаю попью. После восьми поговорим?
— Запросто! Там все равно ничего интересного больше нет.
Глазов на всякий случай взял программу. Для себя он нашел в ней много интересного именно после восьми часов вечера. Похоже, они со Светланой живут в разных мирах. Пока не было материальных проблем, эти миры еще соприкасались, теперь между ними легла пропасть. Светлана на пароходе, который уверенно плывет по реке под названием Жизнь, а он барахтается за бортом.
Он решил не обострять отношения и ушел на кухню. Пить чай и ждать. Он знал, что если начнет смотреть какой-нибудь фильм, то с женой поговорить не удастся. Любое дело Дмитрий доводил до конца. Даже если фильм был бредовым, Глазов терпеливо дожидался, пока он закончится, чтобы потом возмутиться, раскритиковать содержание и переключиться на другой канал. На кухне он вскипятил чайник, и, помешивая сахар в стакане, взял со стола книгу и стал разглядывать обложку.
«Так, так, так… Еще один посторонний человек в моей квартире. Очень знакомое имя: Аким Шевалье. Ну и псевдонимы выбирают себе некоторые писатели! Все люди как люди, а этот — Шевалье! Аристократ из переулка имени Первого Мая! Сколько же в доме этих Акимов?»
Глазов прикинул. Еще один Шевалье лежал в совмещенном санузле, на стиральной машине. Другой валялся в комнате на диване. Черный глянцевый переплет с бордовыми потеками, якобы крови. Жена любила мистическую фантастику и охотно читала про кровавых вампиров, ведьм, колдунов и чудовищ. Раньше Глазов просто не обращал на это внимание, теперь, когда у него появилось свободное время, задумался. Что-то же она находит в этих книгах? Может, он чего-то пропустил в том мире, который выбрала для себя жена? Вдруг этот мир интересен?
Дмитрий Глазов повертел в руках книгу, потом глянул на обложку с обратной стороны. И прочитал, что автор нескольких бестселлеров Аким Шевалье трагически погиб в автокатастрофе. И было это давно. Судьба писателя взволновала Глазова гораздо меньше, чем собственная. Ну умер, ну Шевалье.
Открыл книгу и стал читать. Аким Шевалье приятно его удивил. Конечно, то, что он писал, смахивало на бредятину. Галлюцинации человека, обкурившегося травки. Разумеется, лошади не летают, рыбы не говорят, трава зеленого цвета, потому что хлорофилл, а ночью на кладбище тихо. Измерение, в котором существовал писатель, напоминало картины Сальвадора Дали. Только знаменитый художник пририсовывал Джоконде усы, а лошадям паучьи ноги. Аким Шевалье подобных уродов оживлял и описывал. Монстры, которые у него при этом получались, впечатляли. Если человек талантлив, то неважно, о чем он пишет. Все равно дочитаешь до конца. Чтобы потом плеваться и говорить, что это полный бред. Глазову совершенно не нравилось то, о чем писал Аким Шевалье. Ему нравилось, как он писал. Дмитрий не мог не признать, что в творчестве писателя что-то было. Дрожь пробирала. Значит, цель, которую преследовал Шевалье, достигнута. Это ли не талант?
