Семену хотелось постоять на перроне, как поступали тут все, но Сергей Сергеич счел это неудобным. Вокруг толчея, и только путаться у людей на дороге. Тащит, мол, гражданин чемодан, сгибаясь, а ты ему на пути, лицом в лицо. Он помахал рукой и ушел.
Попутчиков Семен невольно оглядел со старой профессиональной точки зрения. С одного можно было снять костюм из тонкого, с красивым переливом материала. В подходящих, конечно, условиях. Остальные двое никуда не годились – женский халат и пижама.
Семен разулся и полез на верхнюю полку.
– Вам нужна постель? – спросила снизу проводница.
– А как же? Чем мы хуже других, – весело ответил Семен.
Он снял пиджак, повесил на крючок у окна и растянулся в полный рост. Потом встал на колени и, сняв пиджак, стал его укладывать под подушку.
– Не бойтесь, не пропадет, – сказал мужчина в костюме.
Семен даже поперхнулся.
– Мы это знаем, – сказал он многозначительно, придя в себя, и повесил пиджак в ногах, так было лучше: здесь пиджачок не мялся и не мешал.
– Вы юрист? – спросил тот мужчина, который был в костюме и переливался всевозможными цветами, как голубь-сизарь.
– Не. Из смежной профессии, – сказал Семен, закинув руки за голову.
Попутчики решили, что он из милиции, и отвязались по-доброму. Вообще-то они были прескучнейший народ.
Он послушал, что они там болтают внизу про политику, и заснул. Проснулся он ночью, внезапно, оттого, что приснилось что-то кошмарное, вогнавшее в холодный пот. Будто из детства, но что именно, Семен не мог себе сказать. Однако следовало разобраться в этом, чтобы не пустить это в мысли и спокойно заснуть. Потому что он читал в одной книжке про сны, где говорилось, что во сне появляется только то, о чем мы думаем. Чтобы больше не думать об этом, он решил узнать, что это такое, и начал перебирать в памяти все, что оставалось из детства. Стараясь ничего не пропустить, он вспомнил себя самым маленьким, когда еще с ним был отец. Отец любил приговаривать: «Легче взять, чем сделать», – потом он куда-то исчез, а за ним умерла мать, и Семен остался с теткой – продавщицей в пивном ларьке.
Потом он припомнил себя постарше. Это было в войну. В тот день хотелось есть особенно, а по улице шел мальчишка с буханкой. А он, Семен, стоял, смотрел на буханку и глотал слюну. Рядом у подъезда на скамье сидел урка Косой, герой всех мальчишек. Он улыбнулся, сверкнув фиксой, и сказал ласково:
– А ты у него отними! Хлебец!
– Что ты? Это же по карточке, – ответил он, дурень, тогда при всем почтении к Косому.
– Это так кажется, – мягко сказал Косой. – Только надо себя в первый раз пересилить. И тогда ты увидишь, как это просто и легко. Ну же!..
Он смотрел ободряюще, и уж очень не хотелось осрамиться в его глазах, чтобы потом смеялся сам Косой и все пацаны, и Семен подошел к мальчишке.
Мальчишка плакал, вцепившись в буханку, и поэтому приходилось оглядываться за поддержкой на Косого. А урка смеялся и подбадривал, покрикивая: «А ну-ка, смелей!»
Потом он вернулся к урке с истерзанной буханкой, и Косой спросил:
– Ну правда, это же легко и просто?
И хотя в душе еще что-то скребло, он кивнул Косому. Они разломили буханку пополам и тут же с аппетитом съели. А потом, когда он в другой раз что-то отнимал у девчонки, ему и вправду показалось это простым и легким делом. Девчонку он даже пнул в живот, чтобы она не очень-то орала...
Устав вспоминать, Семен заснул опять, и теперь уже крепким сном; а когда проснулся, его спутники стучали костяшками домино, – наверное, думали, что выглядят лихо. Мы, дескать, забубенные игроки. Семен сунул руку в карман пиджака, потрогал карты, но предлагать «буру» этим чистоплюям не было смысла. Тогда Семен ушел в ресторан и просидел там до закрытия. За столом к нему привязался один демобилизованный, и они очень душевно выпили. Еще никогда Семен не сидел в ресторане так культурно. Официанток они уже называли по имени и по-светски шутили с ними. А те говорили «да ну вас!» и делали вид, будто сердятся на такое обращение, но, судя по всему, им было приятно. А в конце застольники попытались спеть «Подмосковные вечера», но из кухни прибежал директор и замахал руками.
– Что вы, ребята? Боже упаси! – сказал он. – Вы, наверное, с Севера, и я вас понимаю прекрасно. Но в соседнем вагоне сам начальник дороги, и Боже упаси!
По вагону Семен шел играючи, трогая плечами стены, стараясь раздвинуть вагон. Ему было тесновато. Но, добравшись до полки, он заснул и проспал до прибытия в Краснодар.
Проводница с трудом его растолкала – было четыре утра.
Семен выбрался на чужой, незнакомый перрон и до рассвета торчал на вокзале, сонный и неумытый. Он хотел доспать, усевшись на скамейке, но его гоняли с места на место. На вокзале дремать не полагалось. Тут надо было бодрствовать, хоть ты и валишься с ног. «Такой порядок», – сказал дежурный, будоража уморившихся транзитников.
Где-то после семи утра в станционной жизни один за другим забили ключи, дремавшие ночью, и она приняла свой обычный суматошный вид с толкотней и очередями, с глухим гудом под высоченным потолком. Семен подзакусил в открывшемся буфете бутербродами с колбасой и сыром, запил все это яблочной водой и затем, потолкавшись у кассы, взял два билета на Москву. На поезд, который уходил сегодня же вечером.
Потом Семен поехал на окраину, которая называлась Дубинкой, и долго искал подходящую улицу, потому что их здесь было три с этим названием, и на каждой по три дома под номером семь. И все на одно лицо – одноэтажные, белые, торчат себе за заборами. Попробуй догадайся, в котором живет Мастер.
Наконец он отыскал нужный дом. Семен миновал его, даже не убавив шаг, как и посоветовал старик.
– Не суйся сразу в нору к этому хищнику. Не горячись, угодишь в капкан – поминай как звали! – говорил Сергей Сергеич.
Семен дошел до угла и прислонился к столбу. Потом присел под забор, на пыльную траву, закурил, изображая уморившегося человека. А сам исподтишка наблюдал за улицей.
Это была почти деревенская улица, без мостовой, изборожденная рытвинами. Семен намеренно выбрал такое время, когда народ разошелся на работу, и теперь за улицей было легче следить. За теми, кто по ней проходит. Пока это были женщины с кошелками, да и те появлялись изредка, или иногда выходила хозяйка с помойным ведром. Потом поисчезали и они. И, если сбросить со счета прогуливающихся кур, можно было считать, что на улице ни единой живой души.
Высокий пожилой мужчина объявился неожиданно. Уж как ни старался Семен быть начеку, и то пропустил момент, когда тот возник на улице. Мужчина шагал не спеша, вразвалочку и походил по всем статьям на того, кого не раз описывал Сергей Сергеич. Старик и сам в глаза не видел этого человека и тоже знал его только понаслышке. Но обрисовал так точно, что Семен его сразу узнал, не колебался. На месте начальника управления милиции он, Семен, уж обязательно бы пригласил Учителя к себе на работу. Еще бы покланялся в ножки – такой у него был редкий дар.
Семен легко приподнялся с земли и, отряхивая штаны, встал на пути у приближающегося человека.
– Лишней сигаретки нет? – спросил Семен, выпрямляясь.
– Лишние не носим, – сказал мужчина не очень-то приветливо, но полез в карман.
Семен хотел было сказать кое-что в ответ на грубость, но Сергей Сергеич всегда требовал от него учтивости, и Семен, укротив себя, взял сигаретку. А мужчина смотрел в упор, не мигая. Грубые складки на его лице только подчеркивали неприветливый нрав.
Семен сделал жест, намекая на спички. Мужчина нехотя сунул руку в тот же карман.
«Так вот он каков, Мастер!» – подумал Семен. Один из последних динозавров старого преступного мира, как назвал его Сергей Сергеич. О Мастере Семен был еще немало наслышан в лагерях, где отсиживал срок.
– Михаил Алексеевич? – сказал Семен.
– Ну? – только и произнес Мастер.
– Я по тому письму. Из Москвы.
Мастер должен сказать или «да», или «нет», как и было оговорено в этом письме. Если «да», значит, Мастер клюнул на удочку и склонен приехать в Москву. «Его бы только заманить сюда, – говорил Учитель, – а тут он никуда не денется».
Но Мастер не сказал ни того и ни другого. Он лишь посмотрел на Семена чуть попристальней прежнего, пожевал губами, повернулся и пошел. Нет, он не уходил от Семена. В тяжелом повороте плеча и на широкой, сильной спине Мастера как бы было начертано убеждение в том, что Семен все равно следом побежит, как собачка. А рот открыть он даже не удосужился.
Семену все это не понравилось. Он уважал право сильных людей, но Мастер попирал всякое достоинство. Однако пришлось себя смирить. Иначе его не заманишь в Москву, этого типа.
«У него тяжелый характер. Он грубый и надменный человек. Ты будь с ним деликатен», – просил Сергей Сергеич, точно в воду глядя.
И Семен, смирив себя, пошел следом за его плечом.
Так они дошагали до ларька. Здесь Мастер встал, оставив место у окна, в котором торчала продавщица. Это как бы означало новое немое распоряжение – платить.
