Арестованный вздрогнул.
— Откуда вам известно мое имя?
— Где Луковин с Клементьевым?
— Не знаю, — устало ответил Свиридов, — и вообще я вам не намерен отвечать.
— Посмотрим, — усмехнулся Парфен.
Свиридова увели. К Трегубову зашел Ягудин.
— Кузовлева что-то хочет вам сказать…
— Давай ее сюда.
Артистка была бледнее обычного. Шатаясь, она подошла к столу, села на табурет.
— Вам нездоровится? — спросил Парфен.
— Нет, нет, — торопливо ответила Кузовлева. — Меня беспокоит моя собственная судьба. Вы не представляете, какой это ужас — сидеть и ждать смерти. Я просто сойду с ума. Я не хочу умирать…
Она закрыла лицо руками.
— Я же сказал вам, что вы можете надеяться на снисхождение, если окажете содействие в расследовании. Вам понятно?
— Да.
— А теперь слушаю вас. Что вы хотели сообщить мне?
Помяв в руках платочек, Кузовлева заговорила:
— Вы тот раз интересовались, где может быть сейчас Луковин. В городе есть два места, куда он сможет прийти. Записывайте адреса: улица Лассаля, дом двадцать, там живет часовщик Иван Тимофеевич Гурьев, и Вторая Буранная, дом четыре, где снимает квартиру кассир госбанка Григорий Васильевич Игринев.
Трегубов записал названные адреса и, чуть помедлив, спросил:
— Скажите, Галина Дмитриевна, а где вы познакомились с этими людьми?
— Еще в двадцатом году они оба снабжали Луковина информацией для налетов. Тогда он и познакомил меня с ними…
— Спасибо. Больше ничего не добавите?
— Пока нет.
Трегубов приказал привести Ведерникову.
— Вам такие адреса знакомы: Лассаля, двадцать и Вторая Буранная, четыре?
— Знакомы. А что дальше?
— Кто там проживает?
— Часовщик Гурьев и кассир госбанка Игринев.
— Запасные явки Луковина?
— Может, и так.
О своем разговоре с Кузовлевой и Ведерниковой Парфен доложил начальнику милиции.
— Времени у нас в обрез, — вздохнул Трегубов, — надо бы арестовать обоих — и часовщика, и кассира. Это сузит базу Волкодава. Да и поймет, что милиции известны его замыслы.
— А если они в луковинском деле не замешаны?
— Извинимся.
Боровков задумался. Потом решительно сказал:
— Нет, по такому пути идти рано. Установить наблюдение за квартирами часовщика и кассира — вот это будет правильнее. Слушай, Парфен, а если нам осуществить такой план…
Народ в банке схлынул. Игринев собирался пойти покурить, когда его окликнула счетовод Наташа Соболева.
— Григорий Васильевич, вас какая-то старушка спрашивает.
— Где?
— Внизу.
В вестибюле, где стояли дубовые скамейки для посетителей, Игринев увидел худенькую востроносую старушку с баулом в руках.
— Спрашивали меня? — обратился к ней кассир.
— Вы Григорий Васильевич Игринев?
— Да.
— Я к вам от Ксении Семеновны.
Игринев испуганно схватил ее за рукав.
— Тише, пройдемте в сквер.
Усадив там необычную посетительницу, кассир сказал:
— Ведь она арестована.
— Да, — подтвердила старушка. Это была квартирантка Ведерниковой Вера Ильинична Георгиева. — Но она передала записку. Вот почитайте.
На клочке бумаги было написано:
«Я заболела, приходить ко мне не надо, заразитесь. Обязательно передайте папе натуральный кофе, он просил. Еленка».
— Как вам удалось взять у Ксении Семеновны эту записку? — пытливо заглянул в лицо старушки Игринев.
— Меня забрали в милицию.
И Георгиева рассказала кассиру о случае в ломбарде.
— Где кофе?
— Вот, — старушка подала Игриневу баул.
Раскрыв его, тот обмер. В нем лежали драгоценности, конфискованные у Ведерниковой.
— Боже мой, откуда это? — воскликнул кассир, торопливо закрывая баул.
— Хранилось в тайнике. Только, пожалуйста, расписочку…
— Хорошо…
В час дня, когда в банке прозвучал сигнал к обеду, у парадного подъезда появился Игринев. В руках он держал баул. Оглянувшись по сторонам, кассир направился к площади. За ним незаметно последовали два сотрудника розыска. Шел Игринев торопливо, как человек, спешащий рационально использовать перерыв в работе. У часовой мастерской он замедлил шаг. Еще раз оглянувшись, кассир вошел в дверь. Пробыл он там минут пять. Вышел Игринев оттуда уже без баула.
Потом кассир направился в столовую. Здесь он задержался на целых полчаса, а затем возвратился в банк.
Ровно в два часа дня часовщик Иван Тимофеевич Гурьев, степенный, уже в годах человек, закрыл мастерскую и с баулом в руках зашагал в сторону скотобойни. Пройдя с полверсты, часовщик свернул в небольшой переулок, остановился у дома с шатровой крышей и постучал в окно. Калитку открыл молодой парень в плисовых штанах и шелковой рубахе, перепоясанной наборным ремнем. Они вошли во двор вместе. Через четверть часа Гурьев снова показался в воротах. Как ни в чем не бывало, он зашагал обратно.
Шатров заглянул в аптеку под вечер. К нему вышел сам Левинсон.
— Что это с вами, Георгий Иванович? — всплеснул он руками, увидев на Шатрове повязку.
— Работа такая, Израиль Георгиевич, — усмехнулся Шатров. — Но я к вам по другому делу.
— Пройдемте, — пригласил Левинсон.
От запаха лекарств у Георгия закружилась голова: сказывалась потеря крови. Превозмогая себя, он пошел следом за аптекарем. В маленькой комнатушке Левинсон подал ему стул.
— Я вас слушаю, Георгий Иванович.
— Скажите, Израиль Георгиевич, к вам приходили сегодня за перевязочным материалом?
— Кажется — да. Рая, кто у нас сегодня брал бинты и йод?
Вошла жена Левинсона.
— Какой-то паренек. Говорил, что отец пилой руку повредил.
— Вы не знаете, Раиса Иосифовна, кто он?
— Нет, не знаю.
— Подожди, Раиса, — остановил ее Левинсон. — Ты же говорила, что это сын обойщика Кириллова?
Жена бросила на мужа сердитый взгляд.
— Вечно ты влазишь в чужие дела.
— Товарищам надо, Раинька. Так это Родька Кириллов был?
— Он, — нехотя подтвердила супруга.
— Спасибо вам, — поблагодарил Шатров.
В милиции его ждал Трегубов.
— Егоров с Беседкиным проследили за кассиром и часовщиком. Гурьев отнес баул в Сапожный переулок, в дом, где живет обойщик Петр Васильевич Кириллов.
— Интересное совпадение, Парфен, — сказал ему Шатров. — Сегодня утром у Левинсона сын обойщика брал перевязочный материал.
— Пошли быстро к Боровкову…
Обстановка обострилась до предела. По распоряжению Боровкова оперативные группы дежурили у всех учреждений, занимающихся денежными операциями. Не снимались засады с «малин». Были взяты под охрану дома граждан, имеющих ценные вещи, перекрыты дороги на выезде из города. Под видом отъезжающих пассажиров на вокзале дежурил специальный оперативный отряд комсомольцев.
Напряжение нарастало, хотя пока в городе было относительно спокойно. Однако Боровков понимал, что это затишье перед бурей. Отказаться от своих планов на длительное время бандиты не могли. Они просто затаились, рассчитывая на внезапность.
— Где еще может быть Луковин? — спрашивал у своих помощников Иван Федорович.
— Дополнительных сведений о его местонахождении у нас нет, — отвечал ему Трегубов. — Будем бить по выявленным целям.
— Да и времени на поиски дополнительных явок Волкодава у нас нет, — вздохнув, согласился Боровков, — Продолжайте наблюдение за домами Кириллова, Гурьева и Игринева. И чтобы мышь незаметной не проскочила…
В одиннадцатом часу вечера к дому Кириллова подъехала пролетка. Соскочив с козел, кучер, негромко постучал в окно.
— Откройте, к вам гости.
Звякнула щеколда, кто-то вышел на улицу. Послышался негромкий говор. Вернувшись к пролетке, кучер что-то сказал седоку. Тот быстро соскочил на землю и пружинистым шагом направился во двор.
Улица не освещалась, и работникам розыска невозможно было разглядеть лица прибывших людей. Через четверть часа к дому крадучись подошли еще трое. Стук в окно — и через минуту они также исчезли в проеме калитки. Еще пятеро вошли в дом, потом еще двое. Больше никто не появлялся. У ворот на лавочке примостилась парочка влюбленных.
Наблюдавший за всей этой картиной Трегубов шепнул Ягудину:
— Пора!
Покачиваясь, тот подошел к лавочке.
— Милые мои, дорогие, — забормотал Ягудин. — Разрешите у вас папиросочку.
— Нету, проваливай! — ответил парень.
— Нету? — удивился подошедший. — Витька, у них нету закурить!
К Ягудину подошел Егоров.
— Кого нету? — спросил он, хватаясь за забор. — Ах, папирос нету. А ты, парень, вынеси нам, вынеси.
— Да отвяжитесь вы…
