— Что же нам с тобой делать? — задумчиво сказал он. — Оставить тебя одну на таком морозе мы не можем... Ты знаешь, сколько градусов? Тридцать пять. Меня уже в шубе начинает колотить. Может быть, есть знакомые в городе?
— Нету, — она наконец заговорила.
— Ну, а вариант с гостиницей? Если у тебя нет денег, я заплачу. — Рукавишников начал говорить ей «ты» машинально, наверное оттого, что вдруг почувствовал себя ответственным за эту девчонку, и это как бы давало ему право на покровительственный тон.
— У меня нету паспорта.
Все оказывалось значительно сложнее. Без паспорта не поможет ни один знакомый администратор. Алексей Иванович присвистнул.
— Может быть, пойти в милицию? Они помогут с ночлегом, — сказал он как можно мягче, но и сам чувствовал, что милиция не лучший вариант. Есть ведь специальные комнаты...
Девушка посмотрела на него с укором и, резко отвернувшись, пошла в сторону Московского вокзала.
Рукавишников догнал ее. Взял под руку. Она не вырвала руку, но и не убавила шагу. Гриша, ворча что-то себе под нос, шел следом.
— Про милицию я сказал не подумав. Но есть и другие варианты.
Никаких других вариантов не было. Кроме одного — привести ее к себе домой. Или к Грише. Пусть переночует... Но у Алексея Ивановича никак не поворачивался язык сказать ей об этом. Его мучили сомнения. А вдруг она все-таки из этих... Или воровка, работающая под «сироту казанскую»...
Наконец он решился:
— Переночуешь у кого-то из нас. — Он подумал о том, что лучше всего было бы отвезти ее к Грише. Там жена, теща, — женщины поймут, что к чему. Подумал так и посмотрел на Возницына. Но Гриша, уловив, чего хочет от него приятель, недовольно сморщился и, стараясь, чтобы не увидела девушка, махнул рукой.
— Пойдем ко мне, — сказал Алексей Иванович. — А утром займемся поисками твоих родных.
Девушка остановилась и посмотрела на Рукавишникова долго, в упор. Словно хотела узнать, что у него на уме. Потом просто, без всяких интонаций, сказала:
— Пойдем.
— Ты мне утром позвони, Алеша, — сказал Возницын. — Я тоже подключусь. А ты, девушка, не робей! Поможем. И дом найдем, и маму найдем! — Он обернулся и увидел автобус, подходивший к остановке. — Ну я помчался! Это небось последний. — Возницын подмигнул Алексею Ивановичу и вприпрыжку побежал к остановке.
«Ну и приключение нашел я на свою голову!» — подумал Алексей Иванович и усмехнулся. Ему даже стало весело. Он подумал о том, что дома еще не убраны со стола закуски, выпивка. Он поджарит картошки, накормит девушку. У него у самого снова пробудился аппетит, а хмель уже давно выветрился из головы. И еще он подумал о том, что семейство Маркеловых, живущее в квартире напротив, уехало на неделю за город и никто их с девушкой не увидит. Не то чтобы к Рукавишникову никогда не ходили женщины, просто эта была слишком молода.
Он взял ее под руку и снова почувствовал, как мелко-мелко дрожит худенькая рука. Девушка не отняла руку, и они быстро пошли по улице, за всю дорогу не проронив ни слова. Молча поднялись по лестнице на третий этаж. Алексей Иванович торопясь открыл дверь и пропустил вперед девушку. Она безбоязненно шагнула в темноту.
— Сейчас, сейчас. — приговаривал он, ища рукой выключатель. Вспыхнул свет. Алексей Иванович ободряюще улыбнулся.
— Снимай пальто. Вешай сюда, — он быстро стянул с себя дубленку, кинул на маленький столик шарф, шапку.
Девушка словно оцепенела, стояла не шелохнувшись, не расстегнув пуговиц пальто.
— Ну что ж ты? — Алексей Иванович понял, что гостья намерзлась и боится пошевелиться, боится снять пальто.
— Раздевайся, раздевайся! Сейчас вскипячу чай, поесть подогрею. — Алексей Иванович расстегнул пуговицы ее пальто. Оно было совсем легонькое. — И платок снимай. Все же холодное! Сейчас укутаю потеплее.
На девушке было красивое, вишневого цвета, шерстяное платье. Словно она только пришла с вечеринки или праздничного бала. Только на груди, от самого ворота до талии платье было разорвано. Девушка подняла руку, стянув ворот в горсть и всхлипнула. Рука ее бессильно опустилась. В вырезе виднелся уголок тела, покрытого гусиной кожей.
Алексей Иванович принес из ванны толстый махровый халат, накинул ей на плечи.
— Пойдем, милая, в комнату, — он легонько подтолкнул девушку к двери. Зажег свет.
Стол был заставлен тарелками с недоеденными закусками, грязными рюмками, початыми бутылками. Скользнув по нему равнодушным взглядом, девушка подошла к окну и с каким-то стоном лихорадочно прижала руки к батарее.
Рукавишников подвинул к батарее кресло, усадил свою необычную гостью.
— Сними туфли, ноги погрей! — скомандовал он и дотронулся до батареи. И тут же отдернул руку. Батарея была раскалена. Пока стояли сильные морозы — топили на совесть.
— Да как же ты не обожжешься? — изумился Алексей Иванович. И в первый раз увидел улыбку на ее лице.
— Н-не-е обож-ж-гусь, н-нн-е беспокойся. — У нее зуб не попадал на зуб.
— Ну и хорошо, ну и хорошо! — обрадовался Рукавишников.
У девушки была добрая улыбка. Да и лицо, хоть и посиневшее, хоть и с размазанной тушью под глазами, было красивое и доброе. Она сбросила прямо на пол платок, и густые черные волосы рассыпались по плечам.
Алексей Иванович пошел на кухню, поставил чайник. «Вот так штука, вот так штука! — шептал он, вытаскивая из шкафчика сковородку, кидая на нее холодный картофель. — Откуда она свалилась на мою голову? А хороша-то как?! Правда, хороша...» — Ему понравилось, что девушка обратилась к нему на «ты». Было в этом «ты» что-то такое, от чего сердце у Рукавишникова екнуло, словно сбилось с привычного ритма.
Когда он вернулся в комнату, она уже сняла туфли и прислонила ноги к батарее. Сквозь нейлон краснела схваченная морозом кожа, Алексей Иванович принес теплые войлочные тапки и сел на стул рядом с девушкой. Она посмотрела на него благодарно и снова улыбнулась.
— Как тебя зовут?
— Лариса.
— А меня Алексей Иванович. Можешь звать Алексеем.
Лариса кивнула. Он увидел, что девушка смотрит на стол с остатками ужина.
— Сейчас поджарится картошка. Может быть, дать пока бутерброд?
— Ага.
Он взял кусок хлеба, густо намазал маслом, положил обветрившийся уже ломтик ветчины. Потом в нерешительности посмотрел на бутылку с водкой. Лариса заметила его взгляд.
— Налей, быстрее согреюсь.
Из того, как ее передернуло после глотка водки, Алексей Иванович понял, что этот напиток Лариса употребляет не часто.
Ела она медленно, не жадно и постепенно приходила в себя. От тепла и от водки на бледных щеках проступал румянец. Глаза заблестели.
— Хорошо-то как. Я думала, совсем замерзну. — Она встала, сунула ноги в тапки. Халат скользнул с плеч на пол. Разорванный ворот платья повис, открыв красивый кружевной лифчик. Лариса нагнулась за халатом, и Рукавишников подумал о том, что ей уже лет восемнадцать. У нее была большая грудь.
— Как это тебя угораздило? — спросил Алексей Иванович и кивнул на разорванный ворот платья.
— А-а... — Лариса болезненно сморщилась. — 3наешь, мне бы сейчас под горячий душ. Согреться как следует.
— А ужин?
— Я уже не хочу есть, — она обвела глазами комнату, на секунду задержала взгляд на стенке с книгами.
— У тебя однокомнатная?
— Да.
— А где же мне лечь?
— Да вот же, диван.
— А ты?
— У меня есть раскладушка.
Лариса как-то совсем по-бабьи, по-взрослому усмехнулась и вздохнула:
— Покажи, где ванна... — Она упорно не называла его по имени.
Алексей Иванович провел девушку в ванну, показал, где взять мыло, шампунь. Когда он принес из комнаты большую махровую простыню, Лариса была уже без платья и снимала колготки.
— Прости, — сказал Рукавишников хрипловатым голосом. — Вот тебе вытираться. — Лариса протянула руку за простыней, и он заметил у нее на руке, на груди ссадины и кровоподтеки.
Алексей Иванович осторожно притворил дверь ванны и прошел в комнату. «Вот так штука, — опять прошептал он и улыбнулся. — Неужели она... нет. Кажется, скромная девчонка. Наверное, попала в переплет. Может быть, поссорилась с мужем? А хороша...» И снова у него сладко заныло в груди.
Он собрал со стола грязную посуду, унес в кухню. В ванной лилась сильная струя воды, и Алексей Иванович представил, как стоит под душем его стройная молодая гостья. И тут же отогнал эту мысль. «Ну-ну, старый конь, без иллюзий. Решил быть добрым христианином, так уж и будь им до конца». Но мысль эта не ушла совсем, а только отодвинулась куда-то глубоко-глубоко. Он чувствовал ее присутствие, как чувствует роговица глаза недавнее присутствие уже вынутой песчинки.
Расстелив постель на диване, Рукавишников достал с антресолей раскладушку, расставил ее у книжных шкафов, подальше от дивана. Потом пошел на кухню, заварил чай и стал мыть посуду.
«Долго же Лариса отогревается, — подумал он, прислушиваясь к мерному шуму воды в ванной. — Намерзлась, бедняга». Что-то насторожило его в шуме воды. Шум был слишком равномерный и жесткий, совсем не такой, как если бы вода лилась на человеческое тело. И не слышалось плеска, звуков моющегося человека. «Может быть, она уже одевается?» Но шли минуты, а вода лилась так же ровно и монотонно.
